Течёт река… - Нина Михальская

Блуждая по Москве, мы опоздали вернуться в положенный час в полутемный коридор на третьем этаже почерневшего от копоти здания на Принс-стрит. Но к моей радости миссис Пирс не высказывает по этому поводу никакого сожаления. Она просто задумчиво улыбается и говорит, что следующий раз с большим удовольствием отправилась бы на Тверскую — к памятнику Пушкину, а потом по бульвару — к Никитским воротам. Но мы обе знаем, что следующего раза не будет. Сегодня двадцать первое марта, и через день я уезжаю из Ливерпуля в Лондон. И когда я говорю об этом, то не могу скрыть радость, потому что никогда и нигде мне не было так тоскливо, как в Ливерпуле, а Лондон — уже гораздо ближе к Москве. Скоро и домой.

Мы выходим на Принс-стрит. Девять часов. Улица почти пуста. Спускаемся к набережной и, минуя громаду здания с чёрным орлом на крыше, проходим к пристани. Здесь я прощаюсь с миссис Пирс, но ещё долго смотрю, как её маленькая фигурка торопливо пересекает трап и темным силуэтом вырисовывается на палубе пароходика. Свисток, и миссис Пирс уже увлекают волны Мерсея в сторону светящегося немногочисленными огнями ночного Беркенхеда. Как хорошо, что уже послезавтра я уезжаю из Ливерпуля.

Но ещё несколько слов скажу о встрече с дочкой Шаляпина. Она произошла в женском клубе Ливерпульского университета, заседания которого проходили раз в месяц. На одно из них я и была приглашена. На эти вечера собираются жены преподавателей, дамы-преподавательницы, дамы-патронессы — супруги влиятельных бизнесменов города, принимающие активное участие в его процветании. Народу почти всегда много. Во-первых, потому что быть членом клуба почетно, во-вторых, потому что избранное дамское общество — самая благоприятная среда для ознакомления с самыми свежими городскими новостями и сплетнями, а в-третьих, вполне достойная арена для демонстрации новых туалетов.

В течение получаса собравшиеся слушают доклад на какую-нибудь животрепещущую тему: о хоровом пении в городе и его окрестностях, об учреждении пансионатов для собачек на период рождественских и пасхальных каникул, потом дружно аплодируют спикеру, затем те из слушательниц, которые бодрствовали во время доклада, задают вопросы, свидетельствующие о горячей заинтересованности в освещавшейся проблеме, после чего все идут в соседнюю комнату, где уже все готово для чаепития. Стоя вокруг стола, дамы пьют чай, улыбаясь друг другу, перебрасываются любезными фразами, звучащими на разные лады — от крика попугая до шипения змеи, и натренированными взглядами оценивают туалеты друг друга. Потом расходятся и разъезжаются, чтобы через месяц встретиться вновь и продемонстрировать свою немеркнущую заинтересованность в судьбе университета, города, Объединенного Королевства. На торжественные ланчи принято являться в нарядных шляпках. А так как давно известно, что нарядная шляпка английской леди украшена цветами, количество и яркость которых прямо пропорциональны возрасту её обладательницы, то легко представить, как выглядит в этот день зал заседаний женского клуба: он похож на пышный цветник, на роскошную клумбу или просто на прилавок самого шикарного магазина, где продаются дамские головные уборы, А когда дамы беседуют, то кажется, что цветник наводнен жужжащими пчелами, и тогда сходство с цветущим садом становится поразительным. На один из таких ланчей я пришли вместе с женой профессора Мюира, решившей, что мне будет интересно послушать воспоминания о Шаляпине. Это действительно было очень интересно, поскольку своими воспоминаниями об отце делилась его дочь Марфа Фёдоровна, ставшая миссис Томпсон. Дамы разглядывали туалет миссис Томпсон, безукоризненно сидящий на её стройной фигуре темно синий костюм в чуть заметную белую полоску и в ярко-красную шляпку с небольшими полями, украшенными веточкой искусственного жасмина. Жасмин выглядел совсем настоящим, чего, к сожалению, нельзя было сказать о румянце докладчицы. Миссис Томпсон выглядела английской леди. Сходство с отцом обнаруживалось в широте скул и смелом размахе бровей. По море того как супруга профессора-физика читала свои воспоминания о знаменитом отце, это сходство ускользало, испарялось и исчезало, Возникало впечатление, что дочь мало знала своего отца. Как и многим детям известных родителей, ей не удавалось передать что-то новое и значимое. Очевидно, семейный аспект и родственный подход к освещению жизни и деяний больших людей, выдающихся личностей здесь был непригоден.

Воспоминания оказались скудными, если не считать нескольких деталей, проливающих свет на манеру Шаляпина носить костюм и разговаривать с домашними. Минут через двадцать пять воспоминания были исчерпаны. Члены клуба аплодировали и мило улыбались, а потом вереницей потянулись к столам, где был сервирован ланч. За столом миссис Томпсон проявила себя как очень милая и приветливая дама. Она рассказывала о своих, уже ставших взрослыми, дочках, о том, что совсем скоро будет сорок лет, как она не видела России, которую не забывает. И как бы в подтверждение своих слов Марфа Фёдоровна заговорила по-русски. Она строила фразы с трудом, медленно подбирая слова, произнося многие из них на английский лад. Совсем скоро она вновь перешла на английский.

Энергичная дама-председатель объявила тему следующего заседания. Это было что-то связанное с отчетом благотворительного общества. Поток цветных шляпок потянулся к выходу. Где-то среди них затерялась белая веточка жасмина на изящном головном уборе миссис Томпсон.

54

Расставшись с Ливерпулем без всяких сожалений, я вновь устремилась в Лондон, где предстояло ещё многое узнать и увидеть. Новым местом моего обитания стал район Блумсбери. Здесь, на Бедфорд-вей в доме № 36 я поселилась в комнате на третьем этаже общежития педагогического колледжа Лондонского университета. Здесь не было столь строгих правил, как в Ливерпуле. Каждый был предоставлен сам себе, имел ключ не только от своей комнаты, но и от входной двери в здание. Завтракать и обедать можно было не в столь уж точно определенное время: утром — от восьми до десяти, вечером — от шести до восьми, можно было и совсем не приходить, если не хочешь или не можешь. Никаких чёрных мантий, никаких ритуалов за столом, никаких формал-милз. Приходишь в столовую, берешь поднос, ставишь на него тарелки с кушаньем и ешь-пьешь спокойно, никто не ведет разговоров о погоде. Посетители могли приходить тоже в любое время. Комнаты убирали исправно. Прачечная находилась в подвальном этаже, душевые комнаты — в конце каждого коридора. Но кухни для приготовления пищи не было. В комнатах имелась необходимая посуда и электрический чайник. Обстановка спартанская: кровать, стол, стул, кресло, стенной шкаф, зеркало на стене, полка для книг.