Отрок. Женское оружие - Евгений Красницкий

Обе женщины переглянулись с понимающими улыбками, и Анна вспомнила, как однажды она случайно подглядела за батюшкой Корнеем: дверь в горницу открыта была, а она за каким-то делом заглянула к нему. Суровый воевода сидел за столом боком к ней, пристроив перед собой начищенное блюдо, и причесывался: разделял волосы на пробор и, недовольно бурча что-то себе под нос, перекладывал гребнем то три волосинки справа налево, то пять — спереди назад. Она тогда не стала его тревожить, но зрелище то запомнила: уж очень явственно поняла тогда, что Корней в молодости хорош был. Правда, никогда не рассказывала об увиденном, ну и сейчас не стала.

— …А картинки тогда Мишаня, какие смог, запомнил, да мне потом и обсказал, а уж остальное мы сами додумали. Ох и мороки было. Ну так оно того стоило, да, Софьюшка?

Софья в ответ только невнятно промычала что-то, повернувшись к старшим женщинам спиной, в очередной раз перекладывая разложенные на полотне куски кожи странной формы и отмечая что-то заточенным угольком.

— Все, теперь с ней говорить без толку, пусть делает, что задумала. Пойдем-ка, пока десяток наш с Артемием занят, поговорим у меня — есть о чем, сама знаешь.

— Садись, разговор долгий будет и не самый приятный. — Анна кивнула Арине на скамью возле стола, села сама, задумалась, подбирая слова. Не потому что хотела что-то утаить — не в том дело, понимала, что для ее собеседницы сейчас нет ничего важнее. Даже вчера, когда, почитай, все Ратное думало только про добро, что Корней Андрею выделит, она, похоже, видела лишь своего ненаглядного.

«Как же объяснить ей, пришлой, здешние обычаи, непонятные тем, кто в воинском поселении никогда не жил? Временами жестокие, со стороны порой нелепые, но за столетие с лишком устоявшиеся и въевшиеся так, что содрать их можно только с кожей. Как я в свое время об эти обычаи колотилась, противостоять им тщилась, не понимая в запальчивости, что не на пустом месте они выросли, а кровью политы да смертями вскормлены. Ну да Арина-то поумнее меня тогдашней будет, должна понять. Да и я не Аграфена покойная, помягче объясню…»

— Вижу, давно у тебя вопрос на языке вертится, с самого первого дня. Отчего же не спрашиваешь?

— А ты меня в первый день слушать захотела бы? — вопросом на вопрос ответила Арина и улыбнулась, как будто желая смягчить свои слова. — Ответила бы?

— Ну так это как вопрос задать, сама понимаешь. Хотя ты права — сейчас я уже и без твоих слов понимаю, зачем тебе это, вижу, что не попусту любопытствуешь. Но все-таки: что именно тебе знать надо? Спрашивай, что хотела.

Арина серьезно кивнула и, будто только того от боярыни и ждала, задала мучивший ее вопрос:

— Отчего Андрея, лучшего воина, у вас, в воинском поселении, за человека не считают? Что не в его увечьях дело, я поняла. Даже вы, родня его, по первости на меня как на чудо какое-то смотрели. Корней Агеич даже в колдовстве заподозрил, а теперь вон чуть не силком нас к алтарю тащить готов, и меня, чужачку, дочкой назвать пообещал, коли… коли Андрея осчастливлю! — При последних словах Аринка на миг запнулась, словно с трудом проговаривая их или вспоминая что-то малоприятное, связанное с ними. — И почему все бабы в Ратном, с кем я ни говорила, от Андрея в стороны шарахаются, будто он нечисть какая?

— Умеешь ты спрашивать, — усмехнулась Анна, — одним махом все определила.

— Ты дозволила, — слегка пожала плечами Аринка, — вот я и осмелилась.

«Да нет, не осмелилась ты, а сочла возможным. Раньше только приглядывалась да прислушивалась, а вот сейчас пришла пора и поспрашивать. И правильно — иной раз вопросы-то только мешают… и без них немало узнать можно».

Анна с интересом рассматривала собеседницу. Да-а, не проста! Что умна и наблюдательна, сразу понятно стало, но ведь и другого у нее не отнимешь: свое место хорошо понимает. Лишнего не позволит, но и своего не упустит. Вот и сейчас как равная держится — без подобострастия, хотя и с уважением… Нет, старшинство Анны бесспорно признает, да иначе и быть не может, но в остальном… Ведь и в самом деле во многом на равных они были: обе дочери купеческие, в одном кругу росли, воспитание похожее получили, в одном городе жили, овдовели обе. Только жизненный опыт разный приобрели, ну так это даже и интереснее. Временами боярыня ловила себя на мысли, что у этой молодой вдовы она и сама многому научиться может, и не зазорно ей то. И впервые за много лет ей было легко и просто разговаривать — как с давней подружкой.

«А ведь как была я в Ратном чужая, так и до сих пор для многих Анька-пришлая, даром что боярыней стала. Настена поначалу в подружки набивалась — я по молодости да от тоски повелась, а что вышло? Не дружба ей моя нужна была, а Фрол! Хоть и поздно, но разобралась, а больше-то с кем здесь душу отвести? Не с Таней же… Только свекровь покойная и была отрадой, пусть и сурова временами. Да ведь и Аграфену бабы хоть и уважали, даже Добродея приходила иной раз посоветоваться, а она тоже тут ни с кем близко и не сошлась. Прав Мишаня — трое нас в лисовиновском роду, пришлых-то… Вот и Арина здесь тоже… Ах да, Арина же!»

— Знаешь, а ведь я не хотела отпускать Мишаню в эту поездку, боялась, что не оправился он еще после ранения. — Анна начала издалека, словно ей нужен был разбег. — А сейчас вот довольна, что не стала держать его. Андрей-то только из-за Мишани тогда поехал. И рада я, что нашлась наконец баба, которая его поняла и которую он сам оценить смог. Не только у меня — у батюшки Корнея за него тоже давно душа болит, да сделать ничего было нельзя. Бабы его осудили, от общества отринули, и только баба могла ему помочь, но такая, от которой он ту помощь сам принять согласится.

— Не понимаю, — задумчиво, будто про себя проговорила Аринка. — Я его глаза видела, и душу в них, только скрыта она глубоко, словно спрятана ото всех, и даже от него самого. И как это у вас ни одной бабы не нашлось, которая бы его понять попыталась?!

— Да дело тут вот в чем… — Анна устроилась поудобней, взяла по привычке в руки какое-то рукоделие, но тут же отложила и начала рассказывать:

— Перво-наперво отвечу тебе на то, что легче всего объяснить: отчего такого воина, как Андрей, у нас, в воинском поселении, как ты сказала, за человека не считают. Сама же знаешь, что не только у нас, но и в других местах зрелый муж, не имеющий детей, неполноправен. Кое-где с такими обходятся еще и посуровее, чем у нас, и ничего удивительного в том нет — пустоцвет. А вот отчего с ним приключилась такая беда, что не имеет он ни жены, ни детей, уже иной разговор. Только сразу хочу тебя предупредить: история давняя, меня тогда в Ратном еще не было, так что многое знаю с чужих слов. А чужие слова, сама понимаешь… Это первое.