Любовь — последний мост - Йоханнес Зиммель

Женщина невысокого роста, с виду немолодая, умудренная жизнью крестьянка, которую Макс представил им как Евфимию, свою домоправительницу, подала сначала Клод, а потом Филиппу загрубевшую от постоянной работы руку, обнажив в улыбке свои вставные челюсти. Макс сказал, что Евфимия живет в десяти минутах ходьбы от его дома, что у нее есть три кошки и что она заботится о нем вот уже шестнадцать лет, — при этом он погладил ее по седой голове. Евфимия, просияв, спросила, можно ли уже подавать на стол.

— Пожалуйста, Евфимия, — сказал Макс, — окажи нам эту любезность.

19

Еда была вкусной, вино превосходным, и они просидели за столом почти два часа. Поблагодарив Евфимию, Макс заметил, что самое время de faire dodo[98], то есть основательно отдохнуть. Он проводил Филиппа и Клод в гостевую комнату, где стояла большая старая кровать, и оставил их. Раздевшись они любили друг друга, и это было неизъяснимым блаженством. Они уснули, тесно прижавшись друг к другу. Голова Клод покоилась на правой руке Филиппа.

Она проснулась, когда спускались сумерки. Филиппа рядом не было. Она нашла его на балконе, где он беседовал с Максом.

— А вот и вы! — воскликнула она и, обращаясь к Филиппу, добавила: — Не очень-то это вежливо оставлять даму в одиночестве. Вдобавок, я наверняка не ошибусь, если скажу, что вы перемывали мне косточки.

Макс встал и обнял ее.

— Да, мы только этим и занимались, дорогая моя.

— Приятно слышать, — ответила она с улыбкой. — И как это Филипп при его скрытности…

— Должен же был он рассказать мне, где и когда вы познакомились, что вместе пережили. И вообще — какая вы удивительная. Я, конечно, захотел узнать о вас побольше — ведь он мой старинный друг.

— И теперь вы полностью в курсе событий.

— Да, — с серьезным видом кивнул Макс. — Теперь я знаю, что о лучшем подарке судьбы, чем вы, Филипп и мечтать не мог. Я поздравляю его — и вас тоже! Потому что Филипп у нас тоже не из последних.

— Что правда, то правда, — согласилась Клод. — Встречаются субъекты куда хуже.

Они рассмеялись, и Макс снова обнял ее, а потом Евфимия принесла кофе и попрощалась с ними до завтра. Клеопатра прыгнула на колени Макса. Он почесал за ушками, и она мягко замурлыкала от удовольствия.

Филипп начал рассказывать о том, с чем пришлось столкнуться после трех вирусных атак. Времени было вдоволь, и он не опускал подробностей, а Макс слушал его с подчеркнутым вниманием.

Тем временем спустилась ночь, и внизу, в долине, и в домах на горных склонах зажглись тысячи огоньков. Макс зашел в дом и принес оттуда три теплых свитера и бутылку превосходного вина. Они выпили совсем понемногу, и Макс заговорил, обращаясь сначала к Филиппу:

— Когда в последний раз ты звонил мне из Мюнхена, я сказал, чтобы ты поскорее приезжал сюда, ибо происходит нечто такое, что не поддается осмыслению, и что обсудить это мы должны не по телефону. Припоминаешь?

— А как же, — ответил ему Филипп.

— В Китае я встретился со многими умными и знающими людьми, причем не только с китайцами. Мы дни и ночи напролет говорили о том, что ко всеобщей радости рухнул коммунизм, а вместе с ним Советский Союз и весь Восточный блок. И что мы оказались в совершенно изменившемся мире, в мире глобального капитализма и объединенной Европы, в которой ведутся войны и происходят забастовки, где расовая ненависть смыкается с враждебностью к иностранцам, где сейчас девятнадцать миллионов безработных. Как известно, каждый, не нашедший работы в своей стране, может работать в любой другой стране Европейского Союза, потому что границ в их былом понимании больше не существует. Правда, в других странах тоже нет свободных рабочих мест…

Клод несколько наклонилась вперед, внимательно слушая Макса Меллера.

— И в этом прекрасном новом мире гиганты промышленности объявляют, что за прошлый год им вновь удалось вдвое увеличить свои доходы, а также сократить десять тысяч рабочих, после чего индекс акций этих корпораций на бирже резко подскочил.

— Об этом, — Клод вынуждена перевести дыхание, — как раз об этом я однажды говорила Филиппу.

— Я знаю.

— Откуда? — удивилась она. — Это вам Филипп рассказал?

— Нет, — ответил Макс. — Но когда я сегодня увидел ваше лицо, я все понял, дорогая моя. Я, увы, старый человек, и жизнь меня научила читать по лицам, а особенно по глазам, и я совершенно уверен, что именно такой разговор должен был состояться у вас с Филиппом, потому что вы тоже возмущены, как и я…

— Дальше! — сказал Филипп. — Продолжай, Макс!

— Так вот, — проговорил Макс, — новая валюта и ЕС — это, конечно, вещи прекрасные — для индустрии, для банков, для страховых компаний. Вы можете быть совершенно уверены в том, что экономика и армия — никогда не забывайте о любимой армии! — от реформ последних лет нисколько не пострадают…

Филипп с усилием сглотнул.

— И поскольку такие сказочные доходы получают очень многие гиганты индустрии в самых разных странах, не извлекая при этом уроков из истории и существующих экономических законов, произошел крах сначала на японской бирже, а затем и на биржах государств, которые своим богатством обязаны использованию детского труда. Крах дальневосточных бирж отозвался и на биржах Европы, Северной и Южной Америки, потому что мир наш очень невелик, и все мы друг от друга зависим. Ну а уж последствия этих биржевых потрясений были по-своему восприняты глобальным капитализмом, который считает, что отныне для него никакой закон не писан и что считаться ему не с кем. Было положено начало новому развитию: разного рода слияниям. Разные фирмы сливаются прямо лихорадочно…

Клод снова закивала.

— Корпорации объединяют свои империи с империями других гигантов, — продолжал Макс. И это в мировом масштабе. «Мы должны стать самыми великими», — говорят себе корпорации. — Мы должны обладать абсолютной властью, каждый в своей области! И тогда абсолютная власть в этом прекрасном новом мире будет в наших руках». В былые времена подобным действиям противостояли законы о картелях, существовали подробно расписанные законы о том, какая часть рынка может принадлежать одному предприятию — а уже от этого зависело и то, каким будет его влияние в данной сфере экономики.

Клеопатра громко замурлыкала, выражая этим на своем кошачьем языке удовольствие и благодарность за то, что ее гладят и почесывают за ушками.

— Да, моя красавица, — приговаривал Макс, — тебе нравится, когда тебя гладят по шерстке. Сегодня корпорации плевать хотели на всякие там постановления картельных ведомств. В конце концов и сами картельные ведомства сдались на милость победителей, ибо кто только сегодня не объединяется! Крупнейшие концерны, выпускающие лекарства — на всех континентах. Самые крупные страховые компании. Крупнейшие химические корпорации. Банки в Германии — внутри страны. И зарубежные банки тоже. Это же относится к гигантам сталелитейной промышленности. Крупнейшие производители легковых и грузовых автомашин занимаются этим уже давно, а в последнее время начали сливаться и самые большие медийные концерны, возникают целые империи, издающие книги, газеты и обладающие собственными телекоммуникациями. Пять американских инвестиционных банков, среди них «Голдман-Закс», «Мэррил Линч» и банк «Дж. П. Морган Банк», производят этот «процесс реконструкции», как это принято называть. И лавина покатилась. Каждый день празднуются «свадьбы» во все новых экономических отраслях. Менеджеры, получающие немыслимо высокое вознаграждение за свои услуги под лозунгом «Корпорации всех стран, объединяйтесь!», всегда имеют в запас самые убедительные аргументы: например, необходимость сокращения накладных расходов. Потому что при любом подобном слиянии сокращается число рабочих мест — на десять, двадцать, тридцать тысяч. Люди, занимавшие их, оказываются на улице. И самое главное: теперь никакого краха биржи не предвидится, потому что с ростом курса акций растут и капиталы крупнейших корпораций. Злые языки пророчат, будто эти корпорации создали нечто вроде чудовищных размеров вавилонских башен, и неизвестно еще, какая судьба их ожидает. Но все это, конечно, пустая болтовня, в которую не стоит вникать! «Майкрософт еще крупнее «Эксона», — объяснял мне один немецкий банкир в Пекине. Каждый кивает на другого, когда задаешь каверзные вопросы. И примет ли тот или иной менеджер участие в слиянии двух концернов, ни малейшей роли не играет. Не пожелает — его место с радостью займут сотни других. Вот как он выглядит, этот прекрасный новый мир глобального капитализма! У пятнадцати процентов людей будут скапливаться огромные деньги, от миллионов до миллиардов, пятьдесят процентов будут лихорадочно пересчитывать каждый грош, чтобы выжить, а тридцать пять процентов людей будут влачить жалкое существование.