Блюз мертвых птиц - Джеймс Берк

— Я надеялся встретить тебя здесь, — сказал Пьер Дюпре.

— Разве я не говорила, что приеду? — ответила она.

— Говорила. Это твое оборудование?

— А на что это похоже?

— Не забывай, что кино — не моя страсть. — Пьер улыбался, его воротник был расстегнут, обнажая черную поросль на его груди.

— Но фильмы же ты смотришь? — спросила Гретхен.

— Иногда.

— Смотрел «Патруль Джонсона»? Это фильм про американский патруль во Вьетнаме, снятый французами. Это один из лучших документальных фильмов, что мне доводилось видеть. Он напомнил мне работы Роберта Капы.

— Кого?

— Он был одним из величайших военных фотографов.

— Я никогда особенно не тянулся к кинофильмам или фотографии. Я художник.

— Тебе не нравятся кинофильмы?

Дюпре широко улыбнулся и пожал плечами.

— Посиди со мной.

— Я работаю.

— Может, выпьем после этого?

— Пьер, я не думаю, что это хорошая идея.

— Дай мне шанс реабилитироваться.

Гретхен начала устанавливать подвесную систему на стабилизатор, избегая глаз собеседника и словно не замечая, как он намеренно блокировал свет от здания, словно черный плащ, пытающийся обвиться вокруг нее. Вдруг она заметила, что Пьер уже не смотрит на нее.

— А вот и твой работодатель, — сообщил он.

— Пардон?

— Мистер Персел. Вон там, заходит в здание. Он с Джули Ардуан, — Дюпре шумно втянул воздух через передние зубы.

— И что означает этот звук?

Он попытался улыбнуться, как джентльмен, не желающий показаться недобрым.

— Извини, я не слишком хорошо умею читать по лицам, сказала Гретхен.

Он выдохнул.

— Мне кажется, что мистер Персел не очень хорошо разбирается в людях.

— Я не понимаю, что ты пытаешься сказать.

— Джули Ардуан пилот. Она в свое время работала на мою бывшую и ее отца, Джессе Лебуфа. На ум приходит фраза «чтобы радар не засек».

— Она нечиста на руку?

— Из-за ошибок, которые я сам совершил в своей жизни, у меня нет морального права спекулировать именем других людей. Но при этом я знал мужа Джули двадцать лет. Он был хорошим мужиком, готовым всегда помочь другу. Но его мозги нашли размазанными по потолку дома Джули. Патологоанатом определил, что это было самоубийство. Но я сомневаюсь, что все было именно так. Я думаю, что твой работодатель шагает прямиком в расставленную для него паутину.

— Какую работу эта женщина делала для Варины Лебуф? И не пытайся надуть меня, Пьер.

— Они возили кокаин из Панамы. С оружием тоже какие-то дела были. Но я не хочу больше об этом говорить. Я изменил свою жизнь, и проступки других людей меня не касаются. Но я думаю, что твоему другу скоро причинят боль. Я буду внутри. Скажешь, если захочешь выпить по бокальчику после всего этого.

Пьер Дюпре ушел, цокая ковбойскими сапогами по бетонной танцевальной площадке. Его плащ развевался на ветру, шея, блестящая от лосьона, грациозно изгибалась, спустя мгновение его красивое лицо растворилось в дыму. И Гретхен показалось, что ей в голову залетел целый рой гудящих пчел.

Гретхен смотрела вслед Пьеру Дюпре, когда я подошел к ней сзади.

— Как вы поживаете? — спросил я.

— Как я? — переспросила она. — Да замечательно. Было еще две секунды назад.

— Да, думаю, ваш намек я понял. Я хочу, чтобы вы кое-что поняли, мисс Гретхен. Помимо Клета Персела, вряд ли в этом мире есть человек, поддерживающий вас больше, чем моя дочь. Она верит в то, что у вас большой талант, и считает вас достойным и хорошим человеком. Если она вам сегодня не помогает, то это не потому, что она не хочет. Она действительно собиралась работать над своим романом, но мы с женой настояли, чтобы она поехала с нами.

— А с чего вам это мне объяснять? Думаете, я причиню ей боль?

— Нет, совсем не думаю.

— Вы плохой лжец.

— Я был бы признателен, если бы вы не говорили со мной в таком тоне.

— Да отвали ты.

Я посмотрел на толпу, в которой уже не мог разглядеть Алафер и Молли.

— Вы владеете боевыми искусствами? — спросил я.

— С чего это ты спрашиваешь?

— Просто интересно. В наше время это вроде как часть таинственного образа. Женщина-киллер, оставляющая за собой след из разорванных тел на разных континентах, кто знает, чего еще ждать.

— Зачем мне пинать кого-то в пах, когда я могу всадить ему пулю между глаз?

— М-да, весьма логично.

— Это вообще-то шутка была, — сказала Гретхен. — Я не нравлюсь вам, мистер Робишо. Я вижу это в ваших глазах, слышу в вашем голосе. Вы думаете, что я змея в саду. Но вы не правы.

— Неужто?

— Это место прошило задолго до того, как я сюда попала, — ответила она, повесила оборудование на плечо и вошла в здание.

Первым музыкантом, появившимся на сцене, был не имитатор певцов 40-х годов, а легенда Луизианы 50-х по имени Дикси Ли Пьюг. Он вырос в какой-то богом забытой дыре на Миссисипи и в возрасте семнадцати лет устроился пианистом в бордель по другую сторону реки в местечке под названием «Натчез под Холмом». Заметьте, что я не сказал, что Дикси Ли родился в какой-то богом забытой дыре: он вылетел из утробы своей матери, словно ракета, и с тех пор летает и бьется рикошетом обо все бетонные и металлические поверхности западного мира.

В свое время врачи вырезали ему более половины желудка. Реабилитационные центры ему не только не помогли, более того, его выкинули из центра Бетти Форд в первый же день программы. Он говаривал, что мечта всей его жизни — дожить до 150 лет и умереть судом Линча за изнасилование. Но никакая из его выходок не сравнится с той ночью, когда он впервые выступал в «Парамаунт Театр» в Бруклине. Ведущим вечера был Алан Фрид. Дикси Ли свято верил, что именно он будет закрывать шоу, но Фрид посчитал, что эта честь должна была достаться знаменитому чернокожему рокеру, который навсегда изменил этот жанр и вписал свое имя в его историю. Дикси Ли сказали, что в следующий раз он обязательно выступит с заключительным номером, ну а эта ночь принадлежала более пожилому музыканту. Итак, он занял свое место перед пианино и запел свою «фирменную» песню, то избивая, то поглаживая клавиши и крича в микрофон — эта его манера выступления сделала его знаменитым. Посреди песни он поднялся на ноги, достал из пиджака банку керосина и облил им инструмент. Когда он бросил на пианино горящую спичку, пламя просто взорвалось красно-желтым конусом, едва не обуглив ему лицо, затем перетекло на клавиши и, далее, по ножкам пианино, на сцену. Дикси Ли же оставался невозмутим. Он наклонился в огонь и доиграл композицию до конца, не обращая внимания на горящие манжеты, опаленные волосы и потоки воды, разбрызгиваемые противопожарной системой по всему театру.

Молодежь в зале просто сошла с ума, требуя продолжения. Полицейский обдал Дикси Ли из огнетушителя, и то только после окончания песни. Когда Дикси Ли сошел со сцены в дымящейся одежде, с пеной из огнетушителя, стекавшей по обожженному лицу, он повернулся к чернокожему рокеру и сказал: «А тебе слабо так, сука?»

— Вы с ним, кажется, жили в одной комнате в колледже, да? — спросила Алафер.

Мы сидели на заднем ряду, и вдали перед собой, у края сцены, я видел Гретхен Хоровитц, фокусирующую свою камеру на Дикси Ли.

— В 1956 году, — сказал я, — прямо перед тем, как его показали в «Шоу Стива Аллена».

— Ты не говорил об этом Гретхен? — спросила она.

— Нет, а с чего бы это?

— Она наверняка хотела бы взять у него интервью.

— Она опасна, Алафер. И это факт, а не просто мое мнение.

— Где-то глубоко внутри она все еще маленькая девочка, Дэйв.

Наверное, Алафер была права. Но большая часть людей, что мы отправляем на смертную казнь, уходят как дети. Ирония заключается в том, что большинство из них умирают с достоинством, а некоторые прощаются с жизнью с гораздо большей долей храбрости, чем, например, я мог бы ожидать от себя. Они убивали, но при этом в большинстве случаев не могли адекватно объяснить свое поведение другим людям. Так они и покидают мир, кратко извинившись перед семьей своей жертвы, не сопротивляясь, серые от тошноты и страха, и их история уходит вместе с ними.

Предложение Алафер мне показалось весьма неплохим. Что плохого в том, чтобы сделать доброе дело для женщины, которую, вероятно, еще можно было спасти? Я поднялся со своего места и прошел вниз по проходу к тому месту в тени, откуда Гретхен снимала Дикси Ли. Его пальцы парили над клавиатурой и вдруг пикировали на клавиши, локоны его волнистых обесцвеченных волос свешивались на глаза, щеки раздувались, как у иглобрюхой рыбы, синие замшевые туфли отплясывали под пианино, а гортанный акцент вздымался вверх, словно ноты из кларнета.

— Мисс Гретхен, Дикси Ли — мой старый друг, — произнес я, — и я уверен, что он с радостью даст вам интервью.

— Хочешь сказать, ты представишь меня ему? — спросила она.