Махабхарата. Рамаяна - Автор неизвестен

Видя, что лучшие из воителей его сражены в этой невиданной доселе битве, Равана в сверкающей, как солнце, колеснице выехал из ворот Ланки.

Начинается новая страшная битва. Вот уже и Хануман распростерся на земле, поверженный грозной дланью Раваны; гигантское копье повелителя ракшасов поражает отважного Сугриву, царя обезьян; дивный зодчий Нила ранен стрелой повелителя Ланки, он шатается и отступает. Лакшмана осыпает могучего врага тучей стрел, но тот улучает мгновенье и посылает в голову сына Сумитры стрелу, дарованную ему некогда самим Брахмой. Лакшмана падает в потоках собственной крови. Но перед этим успевает пронзить грудь Раваны тремя стрелами. Царь ракшасов взревев от боли, пронзает Лакшману чудовищной величины копьем. Но в этот миг Хануман, оправившийся от удара, встает и страшным ударом кулака сбивает с ног похитителя Ситы. Затем он выносит Лакшману из битвы.

В бой вступает сам божественный Рама.

Чередою метких стрел он убивает колесничего Раваны и лошадей, раскалывает вдребезги колесницу, а затем щит, и лук, и стрелы грозного царя, затем сбивает с древка его стяг и, наконец, поражает в грудь Равану и сносит с его головы драгоценный венец. Равана стоит перед Рамой в ожиданье смертельного удара, но великодушный воитель щадит его и отпускает обратно в Ланку.

Равана посылает ракшасов за Кумбхакарной — последней своей надеждой в битве с божественным сыном Каушальи.

[Пробуждение Кумбхакарны] (Часть 60)

Услышали ракшасы, что им сказал повелитель,И сборищем буйным бегут в Кумбхакарны обитель.

Душистых цветов плетеницы несут, благовоньяИ прорву еды, чтоб ему подкрепиться спросонья.

Пещера, окружностью с йоджану, вход необъятныйИмела и запах цветов источала приятный.

Но вдохов и выдохов спящего грозная сила —Вошедших бросала вперед и назад относила.

Был вымощен пол дорогими каменьями, златом.На нем Кумбхакарна, внушающий страх супостатам,

Раскинулся рухнувшим кряжем и спал беспробудноВ своей исполинской пещере, украшенной чудно.

Курчавился волос на теле, что силой дыханьяКоробилось, изображая змеи колыханье.

Найри́ты дивились ноздрей устрашающим дырамИ пасти разинутой, пахнущей кровью и жиром.

Блистали запястья златые, венец лучезарный.Раскинув могучие члены, храпел Кумбхакарна.

Втащили несчетных убитых животных в пещеру.Их туши свалили горой, наподобие Меру.

Из многих зверей, населяющих дебри лесные,Там буйволы были, олени и вепри лесные.

Вот риса насыпали груду, — не видно вершины!Мясные поставили блюда и крови кувшины.

Стеклись йатудханы, как тучи, несущие воду.Куреньями стали дымить Кумбхакарне в угоду.

Сандалом его умастили богов супостаты.Он спал и гирлянд благовонных впивал ароматы.

Летающие по Ночам затрещали в трещотки,В ладони плескать принялись и надсаживать глотки.

И в раковины, что с луной соревнуются в блеске,Немолчно трубили, но звук не будил его резкий.

От грома литавр, барабанов и раковин гулаТворенья пернатые с третьего неба стряхнуло.[276]

Но спал Кумбхакарна, — лишь птицы попадали с тверди.Тогда принесли булавы и комлястые жерди,

И ну молотить по груди его каменной скопом:Кто — палицей, кто — булавой, кто — дубьем, кто — ослопом.

Одни Кумбхакарну утесом расколотым били,Другие тяжелой кувалдой иль молотом били.

Хоть было их тысяч с десяток в упряжке единой,Далеко отбрасывал ракшасов храп исполина.

Мриданги, литавры гремели вовсю, но покудаЛежал Кумбхакарна недвижной синеющей грудой.

Коль скоро его пробудить не смогли громозвучьем,Прибегли к дубинам, и прутьям железным, и крючьям.

Плетями хлеща по коням, по верблюдам и мулам,Топтать Кумбхакарну их всех понуждали огулом.

И демоны спящего молотами колотили,Колодами плоть Кумбхакарны они молотили.

И раковин свист раздавался в лесах густолистых,И гром барабанный в горах отзывался скалистых.

Дрожала прекрасная Ланка от свиста и гула,Но чудище спало, и глазом оно не сморгнуло.

И в тысячу звонких литавр ударяли попарно,Схватив колотушки златые, но спал Кумбхакарна.

Не мог светозарный проснуться, послушен заклятью,Хоть в ярость привел он свирепую ракшасов братью.

Хоть за уши стали кусать и кувшинами в ушиЛить воду ему — не смогли пробудить этой туши!

Хоть молотом по́ лбу его колотили до болиИ пряди волос выдирали, кинжалом кололи,

«Шата́гхни»[277] скрепили канатом и двинули разом,Но не шевельнулся гигант, не сморгнул он и глазом.

Слонов у него пробежало по брюху до тыщи,Но был пробужден Кумбхакарна потребностью в пище.

Не стадо слоновье, не глыба, не древо, не молотЕго разбудили, а чрево пронзающий голод.

И твердые, словно алмаз иль стрела громовая,Он выпростал руки свои, многократно зевая.

Был рот Кумбхакарны подобен зияющей пасти,И вход в преисподнюю[278] напоминал он отчасти.

Был этот багровый зевающий рот по размеруВзошедшему солнцу под стать над вершиною Меру.

Был каждый зевок, раздирающий пасть исполину,Как ветер высот, налетающий с гор на долину.

Обличьем был грозен пещеры проснувшийся житель,И гневно блистал он очами, как бог-разрушитель[279].

Глазищами с голову демона Раху, коварноЛуну проглотившего, дико сверкал Кумбхакарна.

И сразу неистовый голод с великим стараньемОн стал утолять буйволятиной, мясом кабаньим.

И, снедь запивая кувшинами крови и жира,Хмельное вкушал этот недруг Властителя мира.

Когда наконец от еды отвалился он, сытый,Летающего по Ночам обступили найриты.

Он встал перед ними, могучий, как бык перед стадом.Собратьев обвел осовелым и заспанным взглядом.

Весьма огорошенный тем, что внезапно разбужен,«Скажите, — спросил дружелюбно, — зачем я вам нужен?»

Посланцы повелителя Ланки рассказывают Кумбхакарне о сраженье. Кумбхакарна по-прежнему упрекает брата в безрассудстве, однако обещает ему помочь.

[Кумбхакарна выезжает на битву]

(Часть 65)

Владыка Летающих Ночью надел огнезарный,В камнях драгоценных, венец на чело Кумбхакарны.

Затем Кумбхакарне на шею надел ожерелье.Как месяц, блистало жемчужное это изделье.

В кувшинообразные уши продел он для блескаАлмазные серьги, — у каждой сверкала подвеска.

Цветов плетеницы, что были полны аромата,Запястья, и перстни, и нишку из чистого златаВеликоблестяший надел перед битвой на брата.

Сиял Кумбхакарна, в убор облачен златозарный,Как жертвенным маслом питаемый пламень алтарный,

И смахивал, с поясом дивным на чреслах, в ту поруНа царственным Шешей обвитую Мандару-гору,

Когда небожителям эта вершина мутовкойСлужила, обвязана змеем, как толстой веревкой.

Кольчугу такую, что сетки ее тяжкозлатнойСтрела не пробьет и клинок не разрубит булатный,

Надев, он сиял, как владыка снегов, Химапа́ти,Закован в златую броню облаков на закате.

Был ракшас, украсивший тело и дротик несущий,Отважен, как перед победой тройной — Самосущий[280].

И слева направо престол обошел Кумбхакарна,И брата напутствие выслушал он благодарно.

С властителем Ланки простясь, выезжал СильнорукийПод гром барабанов и раковин трубные звуки.

С конями, слонами, оружьем несметная силаЗа этим свирепым, воинственным мужем валила!

Как будто бы туч грохотали гряды громоносных —Катили ряды колесниц боевых двухколесных.

И всадники ехали на леопардах могучих,На львах, антилопах, на птицах, на змеях ползучих.

Прислужники зонт над летателем этим полночнымДержали, когда, осыпаемый ливнем цветочным,

Противник богов, охмелевший от запаха крови,Он шествовал с дротиком острым своим наготове.

За ним пехотинцы, ужасные ликом и статью,С очами кровавыми, шли нескончаемой ратью.

С неистовой силищей, кто — булавой, кто — ослопом,Махали страшилища, так и ломившие скопом!

Кто палицу нес или связку тяжелого тала[281],Кто с молотом шел иль с трубою, что стрелы метала.

Своим супостатам они угрожали мечами,Секирами, копьями, дротиками и пращами.

Желая врагов запугать и повергнуть в смущенье,Тем временем сам исполин претерпел превращенье.

Еще устрашительней стал Кумбхакарна обличьем,И мощью своей небывалой, и грозным величьем.

Сто луков имел он в плечах[282], да шестьсот было росту:Шесть раз, — если счесть от макушки до пят, — было по́ сту!

Свирепые очи подобно тележным колесамВращались, и было в нем сходство с горящим утесом.

«Сожгу вожаков обезьяньих, — вскричал Кумбхакарна, —Как пламя — ночных мотыльков! — И добавил коварно: —

Ведь к нам обезьяны простые вражды не питают.Пускай украшают сады и в лесах обитают!

Царевич Айодхьи — причина беды и разлада.Я Раму убью, и закончится Ланки осада!»

Как бездна морская, откликнулись яростным ревомСвирепые ракшасы, этим утешены словом.

На битву спешил Кумбхакарна, хоть с первого шагаПриметы вещали воителю зло, а не благо.

Темнели над ним облака, неподвижны и хмуры,Как будто вверху распластали ослиные шкуры.

Небесные сыпались камни, сверкали зарницы,И слева направо кружили зловещие птицы.

С раскрытыми пастями, пыхая пламенем, вылиШакалы: они устрашающим знаменьем были!

Стремглав с грозновещих небес опустился стервятникНа дротик, что поднял бестрепетный Раваны ратник.

На левом глазу Кумбхакарны задергалось веко,И левая длань задрожала, впервые от века.[283]

Над ним, пламенея средь белого дня, пролетелоИ рухнуло с громом ужасным небесное тело.

От этих примет волоски поднимало на коже,Но шел Кумбхакарна, раздумьем себя не тревожа.

Критантой гонимый, являясь игралищем рока,Стопу над стеной крепостною занес он высоко.

Полки обезьян обложили столицу, как тучи,Но ринулся в стан осаждающих ракшас могучий.

Как тучи от ветра, пустились они врассыпную,Когда супостат через стену шагнул крепостную.

Увидя враждебное войско в смятенье великом,На радостях он разразился неистовым рыком.

На землю валил обезьян этот рев Кумбхакарны,Как валит секира, под корень рубя, ашвакарны[284].

И рати, бегущей со всей быстротой обезьяньей,Казалось — грядет Всемогущий с жезлом воздаянья.[285]

[Ангада стыдит беглецов]