Источник забвения - Вольдемар Бааль
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Проявилось предрассветное Макарове. Из пасечникова дома вышла горбунья Лиза, вышла крадучись, неслышно притворив дверь. Обнаружила записку Визина, прочла, спрятала за пазуху. Потом, также крадучись, прошла через двор, отворила калитку и оказалась на улице. Огляделась и быстро посеменила к «женскому» дому. Вот и вторая записка в ее руках, и также спрятана. Постояв в задумчивости и прислушавшись к тому, что делается в доме, отошла и поглядела на рощинскую дорогу. Потом медленно, понуро свесив голову, двинулась к своему дому…
— Все! — Двойник посмотрел на него забиячливо-остро и весело. — Следы твоего бегства уничтожены. Все подумают, что ты улизнул от них на Сонную Марь. И горбунья на этот раз не проболтается, что ты отправился в противоположном направлении.
Туман, дымясь и пенясь, стал редеть и растаял.
— А теперь спрашивай! — сказал Двойник.
9
Трубка погасла, но Филипп не спешил ее раскуривать, а положил рядом с собой на пол. Он размышлял о том, что произошло сегодня, а также о том, что может произойти завтра, когда появится рыжий журналист, и они все, как ни крути, должны будут сойтись и окончательно между собой все прояснить. Ученого, кажется, пробрало сегодня, и уж как он завтра себя поведет, сказать, конечно, трудно, но — наверняка, не как до сих пор. Вот и будем ждать, размышлял Филипп, не так долго осталось… А бабенка-то! Ведь совсем уже не в себе была. Куда тебе в тайгу-то, думалось, когда в больницу надо голову лечить. И тут — как подменили. Потому что — баба есть баба. Ты ей дело дай, дай позаботиться, понянчить кого-то, дай понять, что она нужна, что без нее — никак. И все ее болезни тогда — как рукой. К примеру, вот бабка одна у них, в родной Филипповой деревне была. Девяносто шесть лет, что только не пережила, совсем уже помирает, из дому не выходит — сил нет. А кинули ей на руки праправнуков и — ожила. Зашевелилась, зазаботилась, даже горбиться меньше стала. Потому что и кушать готовить надо, и стирать, и присматривать за озорьем, чтобы чего не случилось. Короче говоря, тут не хочешь, а оживешь. И уже завираться стала: не девяносто, дескать, ей шесть, а всего-навсего девяносто первый… То же и наша красавица… А тут еще красивую байку ей рассказали — про любовь, про страдания… Чудная такая байка, никогда не приходилось слышать…
И вдруг дверь скрипнула, и Филиппа ослепило. Приподняв голову, он увидел, что со двора, наискось, минуя ночлежников, протянулась яркая полоса света, — нет, не лунного, лунный таким не бывает, — а совершенно иного, необычного света, — и в этой полосе, окаймленная дверным проемом, появилась молодая женщина в сверкающем белом длинном платье. Она вошла спокойно и легко, руки в просторных рукавах свободно качались в такт ее шагам, и хотя расстояние от стены до стены было несколько шагов, казалось, что она идет долго. Затем она даже как бы поплыла, чуть-чуть поднявшись над полом, — поплыла, воздев руки. Задержавшись напротив Филиппа, она кивнула и улыбнулась, и ему показалось ее лицо знакомым. Потом она обернулась и с такой же улыбкой посмотрела на стремительно вскочившую и отпрянувшую за спинку кровати Марго. И после этого поплыла дальше и исчезла в глухой боковой стене под потолком. Свет пропал, дверь аккуратно затворилась, опять наступил полумрак.
Трясущимися руками Филипп нащупал трубку, набил и раскурил, потом потрогал лоб, потом посмотрел на Марго.
— Что это? — вибрирующим шепотом спросила она. — Филипп Осипович, вы видели?
— Ну! — изумленно отозвался Филипп. — Матушки родныи, няу я спал! Ды как жа… И ты видала? Выходя, ня спал я? Как жа ета понимать? Аль один сон с тобой видали, а?
— Господи! — полуобморочным голосом произнесла приросшая к стене Марго. — Это же оно, то, мое космическое… Мой ансамбль…
— Кого ты, Андреевна?
— Платье, которое я придумала… Оно… Филипп Осипович! — давясь рвущимся наружу криком, выдавила она. — И Вера в нем, Вера наша! Это же Вера была, вы понимаете!
— Правда! — закивал Филипп. — Правда, Андреевна, Вера была. А я гляжу лицо быдто знакомое, а ня понять. А ета жа Вера! Яна нам, можа, знак посылая, вот кого я скажу, Андреевна. Знак: живая я, значить, и здоровая!
— Какой знак? Какой знак?! Вы подумайте, что вы говорите! Разве может такое быть! Вы подумайте… — И Марго бросилась хватать подряд вещи, сбрасывать их в кучу, заталкивать в сумку, в рюкзак. — Надо быстро, быстро, вон из этого дома, скорей, вы что, не понимаете, что Произошло, тут нельзя оставаться ни минуты… Жан! Жан!
Жан пошевелился, сел.
— А я думал, что мне снится, — произнес он растерянно.
— И ты видел? И ты? Ты тоже?! — обалдело повторяла Марго. — Значит, коллективная галлюцинация, коллективное помешательство… — Она, тяжело дыша, замерла над грудой вещей. — Неужели такое может быть?.. Надо уходить! Тут все может быть, все не так, я ничего не понимаю. Надо в ваш, в «мужской» дом, или — нет: лучше туда, к Герману Петровичу. Немедленно! Филипп Осипович! Ради бога, закройте дверь на крючок! — категорично приказала она. — И ярче лампу! Ярче! — И осела рядом с грудой, потом навалилась на нее и онемела.
— Обморок? — беспомощно спросил Жан. — Ей плохо! — Он стал сползать с кровати.
— Спокойна! — Филипп резво поднялся. — Ляжи! — И подойдя к Марго, начал тормошить ее. — Андреевна! Э! Андреевна! — Метнулся к плите, вернулся с кружкой воды. — Андреевна!
Марго села, потрясла головой, стала растирать виски.
— Пустяки… Пустяки все…
— Ну, девка, пужаешь ты людей. Давай-ка вставай. Во, попей водицы.
— Не надо. — Она отстранила кружку.
— Ты слухай, кого говорять. Привыкать надо. Ей, можа, тамака хорошо таперь, Вере. Можа, ей операцию сделалши, и ладно все обошлося, и яна нам знак посылая. А мы кричим дурным голосом.
— Молчите, молчите! — Марго закрыла лицо руками.
— Успокойся. — Он погладил ее по голове. — Ета ня страшно. Яна жа улыбалася, видала?
— Вы просто давно сумасшедший, поэтому вам все понятно.
— С вами тутака сойдешь, — отходя, проговорил Филипп. — Кого я таперь старухе своей напишу? Яна жа ня поверя. Скажа, как и ты, Андреевна, ополоумел совсим.
— Простите меня, — прошептала Марго. — Да, Вера, конечно… Я постараюсь понять… Обязательно постараюсь…
— Идите сюда, — сказал Жан, отодвигаясь к стене. — Будем все вместе, втроем, рядом…
— Добро, — произнес Филипп. — Рассвятая, слава тябе господи, день скоро. Тады и разберемся…
10
Теперь спрашивай! Может быть, я что-нибудь не так сказал, не прояснил, обошел. Как-никак, Визин, я тоже волновался — у меня ведь вполне нормальное сердце… Молчишь…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});