Лев Гумилев: Судьба и идеи - Сергей Лавров

Защита прошла хорошо, даже красиво, но вот в ВАКе начались неприятности, оттуда пришел отзыв «черного оппонента» с огромным количеством замечаний. Последовал вызов «на ковер» в Москву. Тогда еще был жив мой шеф — декан геофака профессор Б. Н. Семевский; не помню почему его не было в городе, и нам, довольно молодым в ту пору коллегам Л.Н., пришлось помогать ему в редактировании ответа «черному». Мы думали не столько о сути ответов; сколько о форме: не сорвался бы Л.Н. в столице, не стал бы спорить «на всю катушку»... И как в воду глядели — сорвался! В ответ на нелепый в эпоху интеграции наук вопрос: «А кто же Вы все-таки: историк или географ?», наш «подзащитный» наговорил много лишнего и был провален. В Ленинград вернулся смущенный и несколько виноватый; не столько из-за печального итога, сколько из-за того, что не выполнил обещания держаться «в рамках»...

Надо честно сказать, что, когда мы работали над ответом, я впервые всерьез познакомился с авторефератом Л.Н. и пришел в ужас — так небрежно он был написан и оформлен. Удивление вызывал и «ваковский номер» специальности: 07.00.10 — «история науки и техники». Почему «история науки»? Теория этногенеза — это сама наука. Увы, спросить сейчас некого. Благодушие и некоторая расслабленность подвели Л.Н., да, впрочем, он не сильно горевал по этому поводу.

Однако признание приходило к нему независимо от этих «деталей», а может быть, и потому, что любят у нас обиженных. К Л.Н. шли потоками письма со всех концов страны и из-за «бугра» от знакомых и незнакомых людей, каким-то чудом прослышавших о Гумилеве. На ленинградском ТВ был организован цикл его лекций, который слушали наши студенты и аспиранты, а Л.Н. витийствовал у карты с указкой, без всяких шпаргалок, все на память — даты, имена, названия. Все это он делал радостно, это была его стихия.

В 1985 г. вышел на защиту Константин Иванов — его самый близкий ученик. Тема его диссертации — «Эколого-географическое исследование сельскохозяйственного населения Нечерноземной зоны РСФСР», — на первый взгляд, имела мало общего с теорией Л.Н. Но это только на первый взгляд. На самом же деле исследовался механизм связи сельских популяций Архангельской области с «кормящим ландшафтом», т. е. это была типично «гумилевская тема», доказывающая прикладные возможности теории Учителя. Вместе с тем К. Иванов показал себя как верный помощник при подготовке работ Л.Н. В 1987 г. он редактировал книгу Гумилева «Тысячелетие вокруг Каспия», которая вышла через четыре года в Баку. С очными учениками Л.Н. не очень-то повезло: один из них — В. Ермолаев защитит диссертацию931 поздно, в 1990 г., а другой, будучи уже в высоком звании, говорят, в ответ на слова учителя, что он-то и продолжит дело Л.Н., сказал: «Своих дел хватает...»

«Устроенность» и признание Льва Николаевича дают ему возможность больше работать за письменным столом куда больше, чем раньше: за 1970–1975 гг. число статей (не считая их переводов за границей) перевалило за сорок. Радостью были переводы «Поисков вымышленного царства» за рубежом — в 1973 г. в Польше, а в следующем году в ЧССР, где книгу Л.Н. перевел Иван Савицкий — историк, сын «того самого» П. Савицкого!

Активность Л.Н. нарастала, а «пик» наступил в 1987–88 гг., когда было опубликовано 2 книги и 14 статей. Конечно, такие подсчеты всегда условны, поскольку, при самом уважительном отношении к автору, статьи долго «дозревают» в редакциях, а книги вообще пишутся годами. И все-таки многое переменилось в сравнении с безрадостными 50–60-ми гг. Статьи выходят и в СССР и за рубежом — в США, Англии, Италии, Венгрии, Польше. Их уже, как правило, не нужно «проталкивать», наоборот, часто ищут его, заказывают ему. В 1988 г. «выход Л.Н. в массы» стал вообще рекордным: полумиллионная армия читателей «Знамени» познакомилась с его «Автонекрологом»932.

Постепенно темой № 1 для Л.Н. становится теория этногенеза; она же и тема всей его жизни, поскольку отделить предыдущие «наработки» (а это — вся «Степная трилогия») от этногенеза невозможно, они слиты органично. Если в «урожайные» 1970–1975 гг. теме этногенеза посвящена половина его статей, то уже в 1978–1979 гг. — все вышедшие статьи. Сам Л.Н. говорил, что для создания теории ему «понадобилось почти на двадцать лет остановить востоковедческие студии»933.

Главное, по-наполеоновски ввязаться в бой, а там будет видно — стало гумилевским девизом в борьбе с официальной (и довольно бесплодной) советской этнографией и ее лидером — академиком Ю. В. Бромлеем. Примечательно, что в периоды ожесточения этой борьбы Л.Н., улыбаясь, называл своего оппонента «Бармалеем». Бесплодность эта косвенно была подтверждена в перестроечные годы самим лидером, который признал, что к национальной проблематике «явно нужен новый подход»934. Но от этого было мало толку. Как констатировал в 1990 г. заведующий кафедрой этнографии ЛГУ профессор Р. Ф. Итс, концепцию Л.Н. не принимал никто из советских этнографов935.

А он сыпал парадоксами, его работы были «намеренно парадоксальны», изобиловали «странно-любопытными мыслями»936. Но даже «не принимавшие» замечали, что все-таки что-то во всем этом было...

11.1. Лучше было бы наоборот

В 1989 г. широко отмечалось столетие со дня рождения Анны Ахматовой. ЮНЕСКО объявила его годом А. Ахматовой. Произошел подлинный «взрыв» публикаций; ей был посвящен весь июньский номер журнала «Звезда». В этом была какая-то символика, напоминание через три с лишним десятка лет о ждановском постановлении и ответ на вопрос — кто же победил?

Победила явно она. Это, в частности, раскрывает один эпизод, одна ее реплика. А.А. как-то в очередной раз уезжала в Москву. Среди провожавших была одна благостная старушка, которая задолго до отхода поезда несколько раз обняла и перекрестила ее, даже прослезилась. Когда она ушла, Ахматова сказала: «Бедная! Она так жалеет меня! Так за меня боится! Она думает, что я такая слабенькая. Она и не подозревает, что я танк!»937

Ахматова победила, ее «культ» оказался долговечнее любых постановлений. Ее успеху, как отмечал в недавней очень жесткой, (но, мне кажется, верной во многих оценках) статье А. Жолковский, «способствуют сильнейшие внелитературные факторы, собирающие под ее знамена самые разные слои поклонников. Либералам дорог ее оппозиционный ореол, верующим — ее христианство, патриотам — русскость, прокоммунистам — чистота анкеты от антисоветских акций, монархистам — ее имидж императрицы и вся ее имперско-царскосельская ностальгия, мужчинам — женственность, женщинам — мужество, элитариям умственного труда — ее ученость, эзотеричность и self-made аристократизм, широкому читателю — простота, понятность, а также полувосточная внешность и фамилия, импонирующая всему русскоязычному этносу смешанного славяно-тюрко-угро-финского происхождения» (выделено мною. — С. Л.)938. Необычные, зачастую безжалостные оценки; подобных мне не приходилось встречать, хотя «ахматоведы» много написали...