ИДИОТ - Федор Достоевский

Есть в крайних случаях та степень последней цинической откровенности, когда нервный человек, раздраженный и выведенный из себя, не боится уже ничего и готов хоть на всякий скандал, даже рад ему; бросается на людей, сам имея при этом не ясную, но твердую цель непременно минуту спустя слететь с колокольни и тем разом разрешить все недоумения, если таковые при этом окажутся. Признаком этого состояния обыкновенно бывает и приближающееся истощение физических сил. Чрезвычайное, почти неестественное напряжение, поддерживавшее до сих пор Ипполита, дошло до этой последней степени. Сам по себе этот восемнадцатилетний, истощенный болезнью мальчик казался слаб как сорванный с дерева дрожащий листик; но только что он успел обвести взглядом своих слушателей, - в первый раз в продолжение всего последнего часа, - то тотчас же самое высокомерное, самое презрительное и обидное отвращение выразилось в его взгляде и улыбке. Он спешил своим вызовом. Но и слушатели были в полном негодовании. Все с шумом и досадой вставали из-за стола. Усталость, вино, напряжение усиливали беспорядочность и как бы грязь впечатлений, если можно так выразиться.

Вдруг Ипполит быстро вскочил со стула, точно его сорвали с места.

- Солнце взошло! - вскричал он, увидев блестевшие верхушки деревьев и показывая на них князю точно на чудо: - взошло!

- А вы думали не взойдет, что ли? - заметил Фердыщенко.

- Опять жарища на целый день, - с небрежною досадой бормотал Ганя, держа в руках шляпу, потягиваясь и зевая, - ну как на месяц эдакой засухи!.. Идем или нет, Птицын?

Ипполит прислушивался с удивлением, доходившим до столбняка; вдруг он страшно побледнел и весь затрясся.

- Вы очень неловко выделываете ваше равнодушие, чтобы меня оскорбить, - обратился он к Гане, смотря на него в упор, - вы негодяй!

- Ну, это уж чорт знает что такое, эдак расстегиваться! - заорал Фердыщенко: - что за феноменальное слабосилие!

- Просто дурак, - сказал Ганя. Ипполит несколько скрепился.

- Я понимаю, господа, - начал он, попрежнему дрожа и осекаясь на каждом слове, - что я мог заслужить ваше личное мщение, и… жалею, что замучил вас этим бредом (он указал на рукопись), а впрочем, жалею, что совсем не замучил… (он глупо улыбнулся), замучил, Евгений Павлыч? - вдруг перескочил он к нему с вопросом: - замучил или нет? Говорите!

- Растянуто немного, а впрочем…

- Говорите все! Не лгите хоть раз в вашей жизни! - дрожал и приказывал Ипполит.

- О, мне решительно все равно! Сделайте одолжение, прошу вас, оставьте меня в покое, - брезгливо отвернулся Евгений Павлович.

- Покойной ночи, князь, - подошел к князю Птицын.

- Да он сейчас застрелится, что же вы! Посмотрите на него! - вскрикнула Вера и рванулась к Ипполиту в чрезвычайном испуге и даже схватила его за руки: - ведь он сказал, что на восходе солнца застрелится, что же вы!

- Не застрелится! - с злорадством пробормотало несколько голосов, в том числе Ганя.

- Господа, берегитесь! - крикнул Коля, тоже схватив Ипполита за руку: - вы только на него посмотрите! Князь! Князь, да что же вы!

Около Ипполита столпились Вера, Коля, Келлер и Бурдовский; все четверо схватились за него руками.

- Он имеет право, право!.. - бормотал Бурдовский, впрочем тоже совсем как потерянный.

- Позвольте, князь, какие ваши распоряжения? - подошел к князю Лебедев, хмельной и озлобленный до нахальства.

- Какие распоряжения?

- Нет-с; позвольте-с; я хозяин-с, хотя и не желаю манкировать вам в уважении… Положим, что и вы хозяин, но я не хочу, чтобы так в моем собственном доме… Так-с.

- Не застрелится; балует мальчишка! - с негодованием и с апломбом неожиданно прокричал генерал Иволгин.

- Ай-да генерал! - похвалил Фердыщенко.

- Знаю, что не застрелится, генерал, многоуважаемый генерал, но все-таки… ибо я хозяин.

- Послушайте, господин Терентьев, - сказал вдруг Птицын, простившись с князем и протягивая руку Ипполиту, - вы, кажется, в своей тетрадке говорите про ваш скелет и завещаете его Академии? Это вы про ваш скелет, собственный ваш, то-есть ваши кости завещаете?

- Да, мои кости…

- То-то. А то ведь можно ошибиться; говорят, уже был такой случай.

- Что вы его дразните? - вскричал вдруг князь.

- До слез довели, - прибавил Фердыщенко.

Но Ипполит вовсе не плакал. Он двинулся-было с места. но четверо, его обступившие, вдруг разом схватили его за руки. Раздался смех.

- К тому и вел, что за руки будут держать; на то и тетрадку прочел, - заметил Рогожин. - Прощай, князь. Эк досиделись; кости болят.

- Если вы действительно хотели застрелиться, Терентьев, - засмеялся Евгений Павлович, - то уж я бы, после таких комплиментов, на вашем месте, нарочно бы не застрелился, чтоб их подразнить.

- Им ужасно хочется видеть, как я застрелюсь! - вскинулся на него Ипполит.

Он говорил точно накидываясь.

- Им досадно, что не увидят.

- Так и вы думаете, что не увидят?

- Я вас не поджигаю; я, напротив, думаю, что очень возможно, что вы застрелитесь. Главное, не сердитесь… - протянул Евгений Павлович, покровительственно растягивая свои слова.

- Я теперь только вижу, что сделал ужасную ошибку, прочтя им эту тетрадь! - проговорил Ипполит, с таким внезапно доверчивым видом смотря на Евгения Павловича, как будто просил у друга дружеского совета.

- Положение смешное, но… право, не знаю, что вам посоветовать, - улыбаясь ответил Евгений Павлович.

Ипполит строго в упор смотрел на него, не отрываясь, и молчал. Можно было подумать, что минутами он совсем забывался.

- Нет-с, позвольте-с, манера-то ведь при этом какая-с, - проговорил Лебедев, - "застрелюсь, дескать, в парке, чтобы никого не обеспокоить!" Это он думает, что он никого не обеспокоит, что сойдет с лестницы три шага в сад.

- Господа… - начал было князь.

- Нет-с, позвольте-с, многоуважаемый князь, - с яростию ухватился Лебедев, - так как вы сами изволите видеть, что это не шутка, и так как половина ваших гостей, по крайней мере, того же мнения и уверены, что теперь, после произнесенных здесь слов, он уж непременно должен застрелиться из чести, то я хозяин-с и при свидетелях объявляю, что приглашаю вас способствовать!

- Что же надо сделать, Лебедев? Я готов вам способствовать.

- А вот что-с: во-первых, чтоб он тотчас же выдал свой пистолет, которым он хвастался пред нами, со всеми препаратами. Если выдаст, то я согласен на то, чтобы допустить его переночевать эту ночь в этом доме, в виду болезненного состояния его, с тем, конечно, что под надзором с моей стороны. Но завтра пусть непременно отправляется, куда ему будет угодно; извините, князь! Если же не выдаст оружия, то я немедленно, сейчас же беру его за руки, я за одну, генерал за другую, и сей же час пошлю известить полицию, и тогда уже дело перейдет на рассмотрение полиции-с. Господин Фердыщенко, по знакомству, сходит-с.

Поднялся шум; Лебедев горячился и выходил уже из меры; Фердыщенко приготовлялся идти в полицию; Ганя неистово настаивал на том, что никто не застрелится. Евгений Павлович молчал.

- Князь, слетали вы когда-нибудь с колокольни? - прошептал ему вдруг Ипполит.

- Н-нет… - наивно ответил князь.

- Неужели вы думали, что я не предвидел всей этой ненависти! - прошептал опять Ипполит, засверкав глазами и смотря на князя, точно и в самом деле ждал от него ответа. - Довольно! - закричал он вдруг на всю публику: - я виноват… больше всех! Лебедев, вот ключ (он вынул портмоне и из него стальное кольцо с тремя или четырьмя небольшими ключиками), вот этот, предпоследний… Коля вам укажет… Коля! Где Коля? - вскричал он смотря на Колю и не видя его: - да… вот он вам укажет; он вместе со мной давеча укладывал сак. Сведите его, Коля; у князя в кабинете, под столом… мой сак… этим ключиком, внизу, в сундучке… мой пистолет и рожок с порохом. Он сам укладывал давеча, господин Лебедев, он вам покажет; но с тем, что завтра рано, когда я поеду в Петербург, вы мне отдадите пистолет назад. Слышите? Я делаю это для князя; не для вас.

- Вот так-то лучше! - схватился за ключ Лебедев и, ядовито усмехаясь, побежал в соседнюю комнату. Коля остановился, хотел было что-то заметить, но Лебедев утащил его за собой.

Ипполит смотрел на смеющихся гостей. Князь заметил, что зубы его стучат, как в самом сильном ознобе.

- Какие они все негодяи! - опять прошептал Ипполит князю в исступлении. Когда он говорил с князем, то все наклонялся и шептал.

- Оставьте их; вы очень слабы…

- Сейчас, сейчас… сейчас уйду.

Вдруг он обнял князя.

- Вы, может быть, находите, что я сумасшедший? - посмотрел он на него, странно засмеявшись.

- Нет, но вы…

- Сейчас, сейчас, молчите; ничего не говорите; стойте… я хочу посмотреть в ваши глаза… Стойте так, я буду смотреть. Я с Человеком прощусь.

Он стоял и смотрел на князя неподвижно и молча секунд десять, очень бледный, со смоченными от пота висками и как-то странно хватаясь за князя рукой, точно боясь его выпустить.