Ведьмины камни (СИ) - Дворецкая Елизавета Алексеевна

– Месть была бы незаконной. Твой муж принял условия…

– Я ведь не рабыня моего мужа, – с холодным достоинством напомнила Хельга. – То условие могло относиться к младшим женам.

– Ты возьмешь назад слово, которое он дал перед смертью? – Эскиль прищурился. – И он не припрется из могилы?

– У меня есть свое слово. Если я дам его, то не нарушу. Но я покрою себя позором, если так быстро забуду свой долг. Так что мы не будем говорить об этом сейчас. Когда мой муж и его отец будут погребены… тогда я обрету свободу думать о будущем.

Она хотела сказать «когда пройдет время», но не рискнула напоминать Эскилю, что ждать придется долго. Не стоило подвергать испытанию его терпение. К такого рода терпению жизнь его не приучила – отказывать себе в сегодняшних удовольствиях ради туманных будущих благ. Увидел добычу – хватай. Дерись или беги, но не мешкай.

– Это сколько же пройдет? – тускло спросил Эскиль: он тоже понимал, что днем похорон все не ограничится.

Хельга мягко подалась к нему и положила руки ему на плечи. Заглянула в глаза. Эскиль неприметно вздрогнул: уже понял, что с этой молодой вдовой все зависит не только от его желаний и могут быть неожиданности. Однако обнял ее, ловя удобный случай. Она была так близко, прямо в руках. И даже не отбивалась. Но некая сила в ее больших глазах заставляла его сдерживаться, внушала тайное подозрение, что с этой женщиной все не так просто, как кажется. Она обнимала, как валькирия, обещая блаженство, путь к которому лежит через смерть.

– А когда ты давал обет на йольском вепре, призывая к себе взоры и слух богов, – вкрадчиво-угрожающе шепнула Хельга, – ты рассчитывал, что исполнить его будет легко?

Она чувствовала вдохновение, воодушевление, силу единения с богами, уничтожившую всякий страх, и не осознавала, что в известной мере эту силу питает удовольствие прикасаться к Эскилю.

– Нет, – так твердо ответил он, глядя ей в глаза, как будто отвечал богам. – Если бы легко, то чего бы стоил такой обет? Не принесет славы то, что может исполнить любой сыкливый петушок. Я знал, что женщину королевского рода на дороге не найдешь. Что будет трудно ее отыскать… и добиться.

– Фрейр пришел тебе на помощь и послал случай исполнить обет. Теперь от тебя зависит повести себя так, чтобы это стало возможно. Отвагу и доблесть ты уже проявил. Теперь нужно другое: рассудок и терпение. Слушайся меня, и все устроится. В делах королевской чести я понимаю больше тебя. Ты согласен?

– Ну… – Эскиль опять отвел взгляд.

Все его привычки и нрав противились такому признания, пусть даже разум соглашался с правотой Хельги.

– Пройди это испытание достойно – и будешь вознагражден.

В памяти мелькнуло зрелище величественной красавицы, сидящей на золотом троне на лесной опушке – так Фрейя явилась древнему конунгу Хедину. Сейчас Хельга чувствовала себя этой Фрейей.

Эскиль снова взглянул ей в лицо. Прошелся по нему взглядом – от глаз до губ. Хельга читала его чувства, будто перед ней был ясный рунный расклад. Сомнение… ожидание… надежда.

В душе его проклюнулось, будто зуб у младенца, такой острое, режущее, неведомое ему чувство, что в глазах мелькнула боль, и Хельге стало его жаль. Она подалась к нему и легонько коснулась губами его губ. Он вздрогнул, словно обычный поцелуй был чем-то невиданным и пугающим, а Хельга живо отстранилась, не дав ему ответить. И соскочила с лежанки, встала на пол, оправляя платье и покрывало.

– Раз уж ты теперь конунг, – не без насмешки сказала она, – можешь спать здесь. А я лягу на полатях.

– Хорошо, – медленно согласился Эскиль. – Чтобы мои угрызки на тебя глаза не пялили.

Умывшись, Хельга наконец велела Айгалче снять с нее башмаки и залезла на полати, где ей приготовили постель. С наслаждением растянулась – ныла каждая мышца.

– Если замерзнешь, приходи ко мне! – бросил ей Эскиль, сидя на лежанке.

Не сказать чего-то такого он, конечно, не мог – хотя бы ради хирдманов, наблюдавших за его попытками завладеть своей законной добычей.

Верхняя рубашка, из грубой серой шерсти, у него была еще ничего, но когда он ее снял и Хельга увидела нижнюю… С желтыми разводами застарелого пота, со множеством грязных пятен, с черными пятнами от угля и железа кольчуги, разодранная на плечах сзади, на боках, под локтями… Всю ее усеивали заплаты, пришитые крупными стежками, разнородными нитками, из разных кусков льна – белого, серого, бурого, тонкого и грубого, как попало, заходящие одна на другую, словно чешуя.

– Это не рубашка… – сказала Хельга сверху, с полатей наблюдая, как он раздевается, и стараясь отогнать женское любопытство к его телу. – Какая-то… шкура оборотня. Это та самая, в которой ты сбежал из дома?

– Нет, эта у меня только с Дуная. Но тяжелая жизнь и рубашки старит быстрее. Завтра ее уже не будет. – Эскиль бросил этот ужас на пол и кивнул на Несветову сорочку, засунутую под подушку. – У меня теперь есть получше. А потом ты сможешь сшить мне новую.

Хельга фыркнула и отвернулась: такого знака любви он не заслужил. Хотя руки и плечи у него очень красивые…

Не верилось, что сутки назад Хельга легла спать в избе деда Заморы, что только нынешним утром она проснулась там. Потом Змеев камень, поездка назад… обмывание тел в бане… этот странный разговор… Казалось, прошло сто лет. За этот день она стала вдовой – узнала о своем вдовстве и утвердилась в этой мысли. Глаза защипало от слез жалости – только сейчас ее впервые потянуло заплакать. Но не о себе. Ее дела были не так уж плохи – это Хельга хорошо понимала, хотя не понимала, как ей это удалось.

«Покровительство богов – это умение использовать силу и мудрость богов… Для Эскиля ты то же самое, что для Хедина – того Хедина – была Фрейя, когда он обнаружил ее сидящей на троне на лесной опушке»… Если Эскиль за свой обет отвечает перед Фрейром, то Хельге, похоже, придает сил его сиятельная сестра, Всадница Вепря.

Но сейчас Хельге хотелось одного – чтобы люди и боги оставили ее в покое. Хотя бы до утра. Закрыла глаза – все плыло, в голове гудело. Она смутно слышала, как внизу топочут и переговариваются варяги, устраиваясь спать на скамьях и на полу, но сон так прочно спеленал ее мягкими коконом, что она не смогла бы шевельнуться, даже если бы загорелся дом.

Разбудило Хельгу дуновение свежести с запахом росы. Сквозь тающую дрему она жадно вдохнула его. Было уже достаточно тепло, но комары еще не летели, и оконце на ночь оставляли открытым. Теперь в него лился ясный свет. Постепенно приходя в сознание, Хельга воображала погожее утро начала лета, когда даже от первых лучей солнца веет свежестью, запах травы в росе, нежный птичий щебет. Потянуло туда, на воздух…

Хельга пошевелилась – и ощутила, что не у себя дома, не на лежанке, которую уже привыкла делить с Видимиром. И вспомнила. Она на полатях в Несветовой избе. Снизу доносится храп и сопение человек пяти-шести – это варяги, телохранители Эскиля Тени… Видимир погиб. Она – вдова. Сегодня тела ее мужа и свекра будут возлагать на погребальный костер.

Пользуясь тем, что варяги еще спят, Хельга соскользнула с полатей и пошла к лохани умываться. Айгалча, спавшая возле нее, тоже сошла вниз, чтобы ей полить. Умываясь, Хельга вдруг ощутила, что ее толкают в локоть; она подняла голову, увидела обеспокоенное лицо Айгалчи, кидающей предостерегающие взгляды куда-то за спину Хельге, и тут же сильные обнаженные руки, покрытые золотистым волосом, крепко обхватили ее сзади. С блаженным выдохом Эскиль уткнулся лицом ей в затылок – сейчас на ней не было головного покрывала, и он увидел ее волосы, заплетенные в две косы. Замерев, Хельга ощутила, как жадные поцелуи покрывают ее шею, как жадные руки проходят по телу – по груди, по животу и бедрам, обжигая через льняную сорочку. Но не стала вырываться: если она откажет Эскилю в удовольствиях такого рода, ему придется применить силу, чтобы не осрамиться в глазах своих людей. Ради своей чести и самоуважения он не сможет допустить, чтобы законная добыча противилась ему во всем. Хельга уже поняла: ущербность происхождения вынуждает Эскиля заботиться о том, чтобы хорошо выглядеть перед хирдманами. Всегда и во всем быть победителем.