Колесо в заброшенном парке - Борис Тараканов

Бурик не помнил, как прошел в глубь парка. Из тени деревьев большим засохшим цветком выступили остатки цепочной карусели. «Зачем я здесь?» — мельком подумал Бурик, окинув ржавеющую конструкцию взглядом и тут же забыв о ней. Из самой середины заросшего, неухоженного парка что-то манило и звало. Оно было огромным и — Бурик знал это — очень несчастным. Оно тянуло его к себе, словно магнит булавку, и будто умоляло о чем-то.

«Не бойся, я уже иду…» — подумал Бурик. Обойдя высокие кусты боярышника, он остановился. Над ним возвышалось Колесо. С этой точки оно казалось неимоверно большим, гигантским — величиной с телебашню! На спицах алмазными гранями сверкала роса. Такие же искорки горели в траве. Вокруг стояла неправдоподобная тишина — не было птичьего гомона, стрекотания кузнечиков… Все то привычное, что живет в звуках летнего парка, вдруг онемело, уступив место лишь одному звуку, от которого сжималось сердце — это был скрип. Громкий ржавый скрип, исходящий из самого центра нависающего Колеса. Бурик смотрел не мигая. Колесо медленно, с огромным трудом, вращалось. Оно сделало полный оборот и остановилось, издав ржавый стон. Бурик закрыл глаза и шагнул вперед.

Часть четвертая

ТАЙНАЯ СУЩНОСТЬ

Бурик постоял немного и решил открыть глаза — все равно ничего не происходило. Колесо куда-то делось. Бурик огляделся. Он стоял на узкой пологой тропинке. Далеко вниз убегал горный склон. Воздух был напоен смолами неведомых деревьев, а на обочине тропинки в траве краснели раскаленные ягоды. «Земляника? — подумал Бурик. — Нет, что-то другое». Внизу по склону колыхались плюшевые оливковые рощи. Из-за гор показался краешек солнечного диска.

Бурик посмотрел на ясный — ни облачка — небосвод. Помимо солнца на небе виднелась еще и бледная, немного щербатая луна. Бурик глянул на нее и зачем-то побрел вверх по склону. Луна двинулась за ним. «Надо же… Я веду ее за собой, как шарик на нитке». Луна невозмутимо плыла следом, всем своим видом отвечая: «Да, как на нитке». Из земли кое-где проступала разбитая кирпичная кладка, словно кто-то очень давно попытался вымостить тропинку кирпичом. «Давно… Интересно, когда?» Для Бурика «давно» — это век девятнадцатый, ну восемнадцатый. Но он знал, что, например, для итальянцев «давно» — это века первый — третий… Между ними даже не ощущают особой разницы, ибо, в конечном счете, и это не так уж давно.

Впереди выросло странное сооружение, похожее на древний одноэтажный дом, украшенный полуразвалившимися порталами и колоннами. К железной двери, пожелтевшей от застарелой ржавчины, вела крутая каменная лесенка, заросшая свободолюбивым кустарником, а чуть выше темнела непонятная латинская надпись — очевидно, она опоясывала все здание. Бурик попробовал вчитаться. «…Aqua… Cisterna…» — разобрал он в середине витиеватой фразы. Прилетел ветерок. Он качнул невысокие деревья, слегка взъерошил Бурику волосы и словно прошелестел: «Опомнись, Саша!»

Состояние полусна начало сменяться чувством безотчетного ужаса. Бурик заоглядывался по сторонам. «Где я? Господи, как я здесь оказался?! Это не сон… Мама!!!»

Где-то поодаль слышался разговор двух мужчин. Бурик прислушался. Говорили по-итальянски. Ржавая дверь бесшумно отворилась, и на пороге появился человек в длинном черном балахоне. Бурик почувствовал, как на него вновь накатывает липкое оцепенение. Не хотелось ни о чем беспокоиться. Не хотелось думать. Не хотелось ровно ничего! «Кто вы?» — хотел спросить Бурик, но вдруг понял, что ему вовсе не хочется это знать — какая разница, в конце концов.

— Ты пришел… — раздался голос, слышанный Буриком в электричке. Только там он будто шептал на ухо, а здесь звучал мягко, но уверенно.

Венеция

После сытного обеда идти в архив не хотелось. Решено было устроить небольшой моцион по набережной. Профессор Сарачено воспользовался очередным случаем поговорить о любимом городе. Рассказчик он был непревзойденный! В нужных местах он повышал или понижал голос, воздевал руки или наоборот, прижимал палец к губам — требовал тишины, чтобы гости могли услышать, как переговариваются колокольни церквей St. Ambrogio и Преображения Господня: «По-мни… По-мни…» — напоминали одни колокола. «По-мню… По-мню… — басовито отвечали им другие. — Не за-бу-ду…»

— Венеция — умирающий город, — сокрушался профессор. — Он неумолимо погружается в воду.

— Как Атлантида? — спросил Вовка.

— Почти. Только Атлантиду никто не видел, а Венецию пока еще можно увидеть воочию. И лучше поторопиться — миллиметр за миллиметром Река Времени затягивает ее в прошлое… Порой это ощущаешь почти физически.

— Не сказал бы, — усомнился Стас.

— Взгляните! — воскликнул профессор, словно его задели за живое. — Разве вы не видите — выше первого и второго этажей город практически пуст! Он чернеет глазницами окон полуразрушенных дворцов, заколоченных, закрытых ставнями, а часто и без стекол — вон, глядите.

— Действительно… — удивленно сказал Вовка.

— Венеция живет двойной жизнью. По вечерам здесь страшновато.

— Неужели все в прошлом? — спросил Вовка, заглядевшись на чайку, парившую над каналом.

Он не заметил булыжника, много веков торчащего из мостовой, и через мгновение растянулся. Стас и профессор кинулись поднимать его, ощупывать и отряхивать:

— Как вы?!

— Ну ты даешь! Под ноги кто смотреть будет? Виральдини? Дай рукав отряхну… Тут не болит?

— Чем вы ударились?

— Всем телом, — подумав, ответил Вовка.

— Кошмар! Ужас… — причитал Сарачено. — Что же делать?

— Профессор, я думаю, что небольшая анестезия всего организма ему не повредит. Как вы считаете?

— Я считаю, что она ему клинически необходима. Subito! Сейчас же!! Пойдемте, дорогой мой, венецианский ликер «Отрада дожей» исцелит все ваши нынешние невзгоды и даже выработает иммунитет к будущим. Правда, не более чем на три дня, но и это немало, идемте же! Станислав, помогите мне…

Они, как два добрых милиционера, подхватили Вовку под локти и повели в светящийся впереди бар. С открытой веранды открывался чудесный вид на Большой Канал. Вовка, умиротворенно потягивая изумрудно-зеленое содержимое маленького бокала, любовался причудливым фасадом дворца, отделенного от набережной плотной лентой грязной воды. Говорить не хотелось. Хотелось пить ликер, пахнущий полынью и базиликом, и просто смотреть на Город — редкую жемчужину, влекомую Рекой Времени в неведомые глубины прошлого.

«Сколько книг читано, — думал Стас, — альбомов перелистано, фильмов видано… И все-таки внезапно останавливаешься, словно молнией пораженный: вот она, Венеция! Совсем не такая, как на всех этих красочных картинках. Другая — величественная и прекрасная, романтическая и подернутая дымкой загадочности, идущей откуда-то из глубины веков… Хорошо сказал, а? Что-то в последнее время я стал высокопарно мыслить. К чему бы это?..»