На грани веков - Андрей Упит
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Нет, они не хотели. Тогда уж скорей…
— Ну что? Договаривай.
— Тогда уж скорей они вас самого пришибли бы.
Курт опустил голову на солому.
Кришьян рассуждал дальше:
— Под шведами хорошая жизнь. Золотая жизнь. Работа, барщина, подати — оно, конечно, так… Да где же мужик без этого живет? А рубаху последнюю не сдирают, шкуру с костей не спускают. Под шведами жить можно. Лиственцы ездят на ошипованных колесах, у лошадей кожаная сбруя…
Это уже не полупомешанный, спившийся и умирающий пан Крашевский говорит, а сам крестьянский люд. Лопающимся радужным пузырем сверкнуло перед глазами Курта все, о чем он думал и на что надеялся. Он почувствовал, что проваливается в черную пустоту. Безграничное равнодушие овладело им.
Где-то далеко, будто в лесу, кто-то шептал:
— Ключникова Марча он поставит за писаря… Я сам-то старый, поясницу ломит, ежели дорога долгая — руки от вожжей затекают. А телеги помыть да конюхами распорядиться мог бы еще… И старуха скотнице кой-чем помогла бы… Лиственский барин неплохой. Дожинки ли, с обмолотом ли покончат — всякий раз угощенье…
Над черной пустотой с шумом проносилась какая-то новая жизнь — над ним, мимо, прочь… Курт даже отчаяния больше не испытывал, только отвращение, усталость и мертвящее равнодушие…
Солдат закричал, потрясая в воздухе хлыстом:
— Чего ты там, старик, бормочешь? С арестантами разговаривать не положено. Заткни рот соломой, коли не можешь язык придержать!
К атрадзенской корчме подъехали уже поздним вечером. Кришьян слез, со стоном поглаживая поясницу, всячески стараясь обратить внимание шведов на то, как он измотан и немощен и что более долгая дорога просто стоила бы ему жизни. Но никому не было дела до его недугов и немощи. Курт лежал не шевелясь, не то уснув, не то сомлев. Офицер все же был по натуре не злым: подъехав взглянуть на него, он приказал:
— Развяжите беднягу, пускай он разомнет руки.
Руки развязали; посиневшие и опухшие, они тяжело повисли вдоль тела. И ноги, видимо, не держали его, он оперся на телегу и стоял понурив голову. Остававшиеся в корчме драгуны как-то странно топтались перед дверьми, офицер подозрительно приглядывался к ним. Наконец направил туда коня и спрыгнул с седла. Унтер-офицер вышел вперед и, переминаясь, о чем-то доложил. Начальник внезапно заорал как сумасшедший, замахал руками, затопал ногами, так что только грязь, взлетая, хлюпала.
— Вздернуть всех до единого! Запорю, семь шкур спущу! В тюрьме сгною! Так-то вы несете службу! Самого главного негодяя, насильника и бунтовщика упустили! Где этот паршивец?
Ян уже был без палаша. Он упирался ногами, цеплялся локтями, но ничто не помогло, его все-таки вытолкнули вперед. Офицер подошел к нему и нагнулся, словно желая съесть глазами.
— Ах, ты и есть тот самый караульный! В Ригу бегать и жаловаться умеешь, а когда арестант у нас в руках, ты дрыхнешь и даешь ему улизнуть! А я еще думал, что его солдатом можно сделать.
Ян уже прикрыл левую опухшую скулу, но, к счастью, офицер оказался левшой, и поэтому удар пришелся по правой. Парень отлетел шагов на пять, но на ногах все же удержался. Он даже не обозлился, широко раскрытые поглупевшие глаза его, казалось, умоляли: еще, еще — виноват я…
Но больше его не били. Офицер отвернулся, словно от гадины, только оглянулся.
— Пошел прочь с моих глаз и больше не показывайся! Ступай в имение, скажи, чтоб тебя послали свиней пасти!
Яну дали тычка в спину. Сунувшись вперед, он засеменил по дороге, пока не исчез за деревьями.
Корчмарь стоял неподалеку с самым невинным видом. Офицер заметил его.
— Чего ты топчешься, поляк проклятый! Пива неси!
Корчмарь развел руками.
— Нету, барин. Эти господа с час тому назад последнюю каплю выпили.
— Что? Ты смеешь заявлять, что шведские солдаты пьяницы? Н-ну, неси ведро воды, да поживее!
Поляк побежал за водою. Корчмарка с ребенком на руках стояла в дверях. Латыш-драгун все время наблюдал за корчмарем и корчмаркой: что-то ему в них обоих казалось подозрительным. Не успело появиться ведро с водой, как он уже вышел из-за угла корчмы, неся в руке пустой жбанец.
— Господин офицер, я это нашел вон там. Он караульного подпоил.
Корчмарь улыбнулся, услышав подобные, явно несуразные слова.
— Берггофское пиво — доброе пиво, сам господин фон Сиверс может вам засвидетельствовать. Все, кто у меня пьют, только после третьей кружки петь начинают. Ежели и засыпают, так только с водки, а с пива никогда. А того парня жажда донимала, он попросил, я ему один жбанец и вынес.
Драгун все же погрозил ему кулаком и, пытливо вглядываясь, обошел вокруг корчмы. Корчмарь равнодушно улыбался, только узенькие глазки его с опаской следили за каждым шагом драгуна. Когда тот завернул в стодолу, поляк как-то съежился, но потом ладонью шлепнул себя по шее, — видать, комар укусил.
У этого латыша был явно собачий нюх, всюду-то ему надо сунуть нос. Забрался в верхнюю комнату, перевесившись в проем окошка, внимательно разглядел косяки.
— Господин офицер! Гвозди отогнуты, это мог сделать только кто-нибудь снаружи.
Офицер угрожающе обернулся к корчмарю.
— Зачем мне врать, барин? Этот парень хоть и мужик, а лошадей, как видно, не ковал. Ведь то ж подковные гвозди, какая в них толщина? Любое дите изнутри отогнет.
То, что касалось его самого, солдат офицеру не переводил. Сошел вниз еще более разозленный.
— Погоди ты у меня, польская рвань! Уж мы тебя поймаем! Ребята, обыщите его комнату! Всю его рухлядь перетряхните и выведите Сиверса вон.
В простодушии он не подумал, что двери раскрыты и заключенный слышит каждое слово из того, что говорится на дворе. Сиверс вышел гордо, как человек, которому терять больше нечего. Драгун многозначительно поиграл хлыстом.
— Вам это окошко корчмарь вынул снаружи?
— Какой там корчмарь. Мы сами. Гвозди тонкие, даже нажимать как следует не пришлось, чтоб оно вылетело.
— И тогда ты полез первый?
— А тогда я полез первый. Фон Шрадер меня держал за руки.
— А потом тебя поймали и втащили в корчму?
— Эта паршивая бочка сломалась и разбудила того олуха.
— И тем временем убежал Шрадер?
— Надо думать, так. Когда же ему еще бежать?
— Где он теперь?
— Надо думать, что в лесу, и притом далеко.
— А как эта бочка могла оказаться как раз под окошком? Поляк, что ты на это скажешь?
— А где такая рухлядь не может оказаться? Корчмарка в пятницу белье развешивала, веревку от елки к этой стене натянула, вот она и влезла крюк поглубже в щель вбить.
Действительно, в щели стены находился крюк.
Наморщив лоб, солдат немного подумал.
— Шельма ты, это ясно, а поймать я тебя все-таки поймаю. Что это здесь за ямки? Ты тут лестницу приставлял?
В разбухшей земле действительно виднелись две подозрительные косо вдавленные ямки, точно от затесанных на угол концов лестницы. Корчмарь насмешливо развел руками.
— Что же я стану приставлять, барин, когда у меня и лестницы-то нет?
Вот тут-то он и проговорился и погубил себя. Драгун внезапно поднял голову и взглянул такими глазами, что у корчмаря мурашки по спине пробежали.
— У тебя лестницы нету? А мне сдается, что я… стой, поглядим, неужто мои глаза обманывать стали. Ребята, а ну ведите его с собой и приглядывайте! Жулик он и хитер, как сам черт.
Большими шагами кинулся в стодолу — ну, как же! Лестница, как ее вчера бросили, так и лежала у стены. Протянул к ней длинный палец.
— А это что? Черен от метлы? Вилы, а? И ты еще врешь, что у тебя нету!
Корчмарь внешне стоял спокойно, засунув руки в карманы штанов и сжав их в кулаки. Выдавил:
— Я не сказал что у меня совсем нету, а только там нету.
— И вовсе ты не так сказал, дерьмо этакое. А почему она здесь?
— Барин спрашивает, будто сам не видит. Ведь то ж не крыша, а решето: перед каждым дождем залезать надобно да затыкать большие дыры.
Это опять-таки была величайшая глупость, какую он только мог сочинить. Солдат тотчас же вскинул лицо кверху и принялся отыскивать эти большие дыры. Не требовалось большого ума, чтобы разобраться в этом деле. Весь испод крыши и лежни затянуты толстыми прядями паутины, и только в одном месте, сразу же за драгунскими лошадьми, чисто. Драгун прошел туда и внимательно оглядел мягкую землю. Там виднелись две точь-в-точь такие ямки, как и во дворе под окном. Словно найдя драгоценность, он кинулся к лестнице.
— Поищем, где у тебя тут большие дыры.
Тщательно вставил концы лестницы в ямки, вскарабкался до лежней, покосился через плечо вниз, прикинул, какого роста корчмарь, немного пригнулся, пошарил за стропилами и вытащил что-то завернутое в грязную детскую пеленку. Бросил на землю.