Эпоха харафишей - Нагиб Махфуз
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Джалаль хороший парень, но не стану выдавать свою дочь за ублюдка…
От переживаний Зейнат расплакалась, однако сам Джалаль стойко перенёс этот удар…
11Джада умер, отведав целое блюдо варёных бобов, а также поднос с десертом-кунафой со взбитыми сливками. Ему уже перевалило за семьдесят. Зейнат прождала год, пока не окончится траур, а потом снова посватала его дочь Афифу за Джалаля, попросив руки девушки у её матери-вдовы. И та согласилась из-за склонности самой Афифы к молодому человеку.
Так и сыграли свадьбу Афифы бинт Джады с Джалалем ибн Абдуллой.
12Благодаря этому браку Джалаль Абдулла вырос от простого возницы двуколки до владельца повозки, хотя, по правде говоря, Афифа и не была её законной хозяйкой. Он был хорошим управляющим, и дела его пошли в гору, а жизнь стала налаживаться. Позже судьба увенчала его счастьем отцовства. Время принесло ему облегчение: Афифа родила ему дочерей, а после и сына, которого он поспешил назвать Шамс Ад-Дином Джалалем Ан-Наджи. Этим поступком он как бы сознавался в своём тщеславии, что было погребено в нём, подобно огню в кремне. Все искренне смирились с этим именем, кроме непосредственно самих Ан-Наджи — старшего поколения, — вроде знатного Ради, — их оно возмутило. Зато харафиши и остальные люди не забыли, что Джалаль был незаконнорожденным сыном безумца, построившего тот дьявольский минарет. Анба Аль-Фаваль, ставший новым владельцем бара после кончины Санкара Аш-Шаммама, сказал:
— Как же много в нашем переулке людей, которых зовут Ашур и Шамс Ад-Дин!
Да уж, от бессмертного наследия семейства Ан-Наджи только и осталось, что имена. Что же до их завета и добродетельных поступков, то они жили разве что только в фантазиях, да в мифах и легендах о чудесах, облачённых тоской.
13Жизнь Джалаля Абдуллы и его семьи шла размеренно и спокойно — его знали как доброго, честного, высоконравственного и набожного человека. Он много зарабатывал и обожал поклоняться богу, став одним из ближайших друзей шейха Сейида Усмана, имама местной мечети. Его любовь к жене, Афифе, лишь укрепилась со временем. Он был доволен своей жизнью и проявлял усердие, воспитывая Шамс Ад-Дина, и оставаясь верным и послушным сыном Зейнат, несмотря на плохую репутацию и муку, оставленные ему в наследство. Все признаки указывали на то, что путь этой семьи будет лёгким и ничем не примечательным, а потом не войдёт в анналы истории.
14Когда мастеру Джалалю Абдулле стукнуло пятьдесят, состояние его изменилось. С ним неожиданно начали происходить странные события, появившиеся словно из ниоткуда. Сначала умерла его мать: Зейнат было уже восемьдесят. Самое необычное заключалось тут в том, что для Джалаля, несмотря на свой солидный возраст и ещё более солидный возраст матери, это событие стало настоящим ударом, полностью пошатнувшим его равновесие. На похоронах он рыдал, заливаясь слезами, а затем на него накатила тяжёлая депрессия, что душила его в течение трёх месяцев, так что некоторые люди считали, что он пришёл в самый настоящий упадок. Многие и вовсе не понимали его горе и насмехались над ним. Он и сам говорил, что уже давно любил мать такой сильной, всепоглощающей любовью, что даже и представить себе не мог, что сотворит с ним её смерть. Но ещё более удивительным было то, что случилось после того, как прошла депрессия: в нём родился совершенно новый человек неизвестного происхождения, словно выброшенный наружу из-под старинной арки, где обитали злые духи. Любовь к матери теперь казалась ему чем-то из ряда вон странным и ошибочным, будто наваждения чёрной магии. Она испарилась в воздухе, оставив после себя холодный, твёрдый камень. Воспоминания о ней стали раздражать его, и он принялся проклинать свою мать. В сердце его не осталось ни следа печали или даже верности ей. Какой-то голос теперь нашёптывал ему, приводя в замешательство, что именно она и была источником враждебности и неприязни, с которыми он сталкивался в своей жизни, что он её вечная жертва. И вот однажды он задался таким вопросом:
— Был ли я и впрямь опечален её смертью?… Может быть, это просто безумный порыв перед лицом смерти?
Он сидел как-то рядом с шейхом Муджахидом Ибрахимом, которому заявил:
— У моей матери была отвратительные черты, дурная репутация и ужасные намерения…
На что шейх переулка очень удивился и ответил:
— Я с трудом верю своим ушам…
— Сейчас я и впрямь поверил в то, что она убила моего отца… Она вела разгульную жизнь, буянила и была законченной наркоманкой. Меня аж тошнит от воспоминаний о ней.
— Вспоминайте лучше о добрых качествах своих покойников…
Но Джалаль вдруг воскликнул с неизвестным дотоле с его стороны озлоблением:
— В ней не было ни единого хорошего свойства!
Затем добавил с ещё большей яростью:
— Она прожила долгую приятную жизнь, которую отнюдь не заслужила!
15Образ его жизни изменился, сползая по наклонной вниз, подобно лавине. Он прекратил молиться, перестал ходить в местную мечеть, испытывал бешеные перекосы от одной крайности в другую. И вот наконец впервые в жизни он ворвался в бар. Там уже сидел Мунис Аль-Ал, глава клана, с несколькими из своих людей. Увидев Джалаля, он насмешливо закричал:
— Ну наконец то! Блудный осёл нашёл своё стойло!
Присутствующие загоготали, давясь от смеха, а Джалаль смущённо улыбнулся и поднёс калебасу с хмельным напитком к пересохшим от жажды губам.
Мунис Аль-Ал спросил его:
— Что подвигло тебя вести себя, подобно всем остальным мужчинам?
— Подражать настоящим мужчинам — благородное дело, мастер…
Когда предводитель клана ушёл, Джалаль затянул песню:
У ворот нашего переулка сидит в своей кофейне Хасан.
Он напился и на радостях заговорил:
— Вчера ночью я видел сон, что тайком пробрался в отцовский минарет, и один прекрасный человек помог мне взобраться на самый верхний балкон и предложил сыграть с ним в игру, кто кого перепрыгнет. Я начал скакать, пока не потерял равновесие и не упал с верхнего пролёта, правда, без малейшего вреда для