Красное колесо. Узел III Март Семнадцатого – 1 - Александр Солженицын
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И – всякий строй был давно потерян, хотя где-то ещё держалась музыка, поддающая настроения, шагала строем одна музыка и к ней желающие. Потом и музыка замолкала, пропадала.
Необычное это и было: солдаты, а не под командой, но оравой, ватагой, и каждый куда хочет, и слушает кого хочет, хоть только самого себя. Говорили – где-то болтался, присоединился какой-то прапорщик – да Кирпичников его не видел, да никто б сейчас и слушать не стал его, хоть и генерала. Если Кирпичникова слушала, то самая ближняя кучка, только кто того же хотел. Так и бегали – не толпами, а кучками, и кто кучке что предложил – не запоминалось, а бралось. Только преображенского унтера Круглова с русой бородкой на широкой челюсти Кирпичников успел выделить и запомнить: прям озверел от воли, будто как в тюрьме протомился в армии – и только этой сегодняшней воли и ждал. Штыком размахивал, орал и командовал, почти не прерываясь. И с ним тоже была своя здоровая кучка.
Так и бегали они, не понимая, куда нужно, – уже не волынцы, не литовцы, не преображенцы, не сапёры, – а сотни перемешанных разных солдат, хуже чем пьяных, и только то соображающих верно, что если им остановиться – то и конец, казнят. Так нечего терять – только вперёд!
Так и бегали, и мало кто молчал, а все что-нибудь кричали на бегу.
Каждый уличный перекресток делил их, и снова делил, и снова делил, нельзя было направиться всем вместе, а кого куда тянула воля и хотение, – но и на следующем потом перекрестке, но и на следующем кто-то опять притекал, из утерянных или новых. А переулков тут много было, а улицы часто проложены одна за другой: Фурштадтская, Сергиевская, Захарьевская, Шпалерная, и каждая втягивала в себя кую-нибудь струю, и каждая потом приведёт на главный Литейный проспект.
Только вперёд! – и ещё присоединять! – и чем больше нас будет, тем меньше ответа. Только вперёд! – к старому нет возврата!
На Кирочной разгромили школу прапорщиков. Генерал тут был обходительный, его не кололи. А прапорщиков – на улицу!
На тротуарах тоже толпилось изрядно публики, ещё из домов выбегали, и руки поднимали, кричали. А что именно кто кричал – никто не понимал, и даже не слушал. Уши как заложенные, голова гудит, грудь распирает, ноги-руки как не свои – вовсе хмельное чувствие.
Всё забирая, забирая новыми кварталами, кучка Кирпичникова побежала – а! – к тюрьме? На окнах – решётки. Значит – тюрьма, а это – как раз что нам надо: уж этим-то свободы хоц-ца! Уж эти-то все будут за нас!
Мол, Дом Предварительного. Ну, кто схвачен недавно.
Двери, железом кованные, закрыты на добротные засовы – как же их открыть? Прикладами? Как спички наши приклады только расщепим. Ломов? Где искать? У дворников отымать? Можно! (Побежали). Да дворов на Шпалерной почти нет, всё казённые стены. Как же открыть нам? Как же открыть?
Что в Питере плохо – всё каменное, ничего с угла не подожжёшь.
Матом, воем, криком, стуком! в звонок бесперечь звоня, чтоб оглохли! А что? – их там кучка, их там дежурит пяток надзирателей да два револьвера? Им против нас куда страшней, небось поглядывают в окна на нашу мощу. Мы вольны – хоть колотить их цельный день, хоть схлынуть в минуту – а им куда деться, в тюрьме! Это трудно кому выдюжить, если в зверь дубасят.
Звонить! Стучать! Вон, швырнули льда кусок, раскололи им стекло. Криком:
– Хо-го-го-го-го-ой! Ат-крывай, твою мать! Народ пришел – ат-крывай! Аткрывай, а то всех перебьём!
А кто-то и так догадался, из сапёров:
– Открывай, а то динамитом взорвём!
А что? Винтовки есть у нас, пулемёты есть, отчего б динамиту быть не могло?
В тюрьме – перепуг. Кричит охрана через дверь: а их-то отпустят с миром?
Откроете – отпустим!
И – распахнули кованые двери!
И – ворвались наши туда, стуча прикладами, ещё пуще оря! Бегом – по этажам, по коридорам, всех освобождать! Всех подчистую, кто б ни был! Каждый узник – нам подмога!
Кто – влился в тюрьму, а кто и дальше, кучки делятся.
А между тем и небо становится посветлей. Веселей нашему делу!
Дальше, за перекрестком Литейного, – Орудийный завод и патронный склад – за высоким кирпичным забором и такими же коваными воротами. Одни открыли – чего ж других не открыть?
– Хо-го-го-го-го-о-ой!… Ат-крывай, а то динамитом взорвём! Ат-крывай, такую твою, такую твою…!
Небось, там охрана, полиция. Но и своих же рабочих там полно!
Постучали, побили, поорали – распахнулись и эти двери! И – внутрь! Полицейские – убегают. А навстречу – военный генерал, руки взмахнув – не пустить.
В три, в четыре штыка с разгону – прокололи генерала, вскинули, терять нам нечего!
Неч-ча теря-ать! Семь бед – один ответ!
Кто – на склад патронный: громить, вооружаться, раздавать. Нам теперя оружие надобно, ой, надобно, одна надёжа!
А в других головах вертится – дальше-то куда?
Валить прям на Невский? Нет, силёнок мало, там у них – главная оборона.
А тут – кругловская кучка, набегая по Литейному. На Круглове шапка на бок ссажена, челюсть ещё раздалась, лицо горит, перекошено – ещё! дальше!!
Тут – и Орлова кучка.
Сомкнулись: да брать Литейный мост! Пробиваться на Выборгскую сторону! Там – своих полно, там только и укрепимся!
И сколько отсюда видно – мост свободен, перед ним – ни войск, ни полиции.
А дальше – горбится, не видно, что за горбом.
А тут, рядом – толпа кипит, рабочие с Орудийного, незабастовщики упрямые, а их вытуривают. На проходной переступают теперь через генерала, всем урок и показ, остальное начальство разбежалось.
Только туда, на Выборгскую, пулемёты нам с собой тащить тяжко.
А тут – грузовик по Сергиевской, за патронами ли пришёл?
И кто-то первый догадался, крикнул:
– Да он нам и нужен!
Грузовик? Верно! Вот он нам пулемёты и повезёт!
Шофёр – возражать не смеет.
А откуда-то набежало молоди – и лезут красными лентами грузовик обтянуть, и флажок красный утвердить на кабине.
Вот мы и со знаменем. Ну, ну!
А кому – на воротник красный лоскут прикалывают, а кто и на штык наколет. Значит, у нас – различие новое. Весело! (И – ещё отрывней).
А Кирпичников своих кликнул – Орлова, Маркова, Вахова, – и пошли, пошли на мост. Набегом.
Уже и на мосту – а на проспекте сзади стреляют в воздух, не уймёшь.
Туда им, шалоумым, передать им: что делают?
– Что делают? Перестаньте стрелять! Мы все из-за вас погинем!
Там, за мостом, если стоит охрана – подумают, это мы по ним бьём. Лупанут и по нам.
Побежали, побежали по мосту, присогнувшись, в любую минуту упасть на торёный снег, если что.
Бежать, бежать! Победили, победили – а здесь, на мосту, остановиться – и всё кончено. Если не двигаться и новой подсобы не подбуждать – всё кончено, петля!
Вдруг – уткнётся кто в мостовую. Думал пуля? Подымайся, нету!
И – ходом, и – набегом, вот уже и за серединой моста.
И увидели: там, за горбом, солдаты цепью стоят. И пулемёты у них. И ещё – казаки сбоку.
Ну, пропали, тут нас и покосят беззащитно.
И руки вскидывая, Кирпичников, Орлов кричат туда, на заставу:
– Не стреляй! Мы – свои, не стреляй!
Кучка замялась. Нет, теперь уж – бежать. Наше спасенье – только вперёд! (А там подкатит и наш грузовик с пулемётами).
А казаки – расширились, перестроились в короткую лаву, и наезжают медленно.
Эти – шутя порубят.
Хотя ж – не трогали все дни.
– Братья казаки! Мы – за вас! Не трожьте нас!
Медленно наезжают.
Но шашек не вынимают. И не рысят в атаку.
83
Ещё в утренней темноте по пути из казарм два караула от Московского батальона шли со своими командирами рот долго вместе по Лесному проспекту и по Нижегородской, и капитаны Маркевич и Нелидов имели время поговорить.
По раннему вставанью, по невыспанности, по темноте казалось мерзлее, чем было, а Нелидову и отстать от строя стыдно, и шагать со своей полуотнятой ногой тяжело.
В утренней памяти первый встал вчерашний мятеж в Павловском батальоне. Всё время поворот: отчего ж и не у нас? Легла неуверенность и подозрительность к строю солдат, наполовину совсем неизвестных.
Безрадостно.
Несчастные ранения занесли их от прямых, открытых честных боёв в эту сумрачную уличную затиснутость.
А – каковы казаки? 1-й Донской полк был сейчас во всём Петрограде единственная строевая часть – с кадровым, обученным и неизраненным составом. А – как они себя вели? В субботу Нелидову досталось производить дознание об избиении насмерть полицеймейстера Шалфеева у Литейного моста. Сразу открылось, что избиение произошло беспрепятственно благодаря полному попустительству присутствовавшего и наблюдавшего казачьего наряда. Когда же Нелидов поехал в казачье расположение в Михайловский манеж, то они хмуро уклонялись представить свидетелей или отвечать на вопросы.
На углу Нижегородской и Симбирской расстались: Нелидов завёл свою команду в клинику Турнера, уговорясь с Маркевичем, что выходит на подмогу при стрельбе с моста.
