Книга и братство - Айрис Мердок

Через какое-то время, стесняясь своей позы отчаяния, он открыт глаза и несчастно посмотрел сквозь пальцы на грязный бетонный пол, усыпанный окурками и шоколадными обертками. Минуту спустя отвел ладони от лица и слегка выпрямился. Под скамьей валялась непонятная маленькая круглая вещица размером с шарик для пинг-понга. Гулливеру стало интересно, что это такое. Не подымаясь со скамьи, он сунул под нее руку, но смог лишь дотронуться до вещицы кончиками пальцев. Та откатилась в сторону. Определенно, сегодня на него действуют какие-то колдовские силы, подумал Гулливер, надо достать эту штуку, что же все-таки это такое? Он встал и заглянул под скамью. Вещица опять откатилась, случайно задетая кем-то из проходящих. Гулливер опустился на колени и еще раз попытался достать ее, но теперь она лежала дальше, на открытом месте, и в любой момент на нее могли наступить. Встревоженный Гулливер бросился вперед, схватил ее и выпрямился, сжимая в руке. Когда он понял, что это такое, удивлению его не было предела.

~~~

Дункан смотрел на молоток. Давно знакомый, с тяжелой головкой и коротковатой, довольно толстой деревянной ручкой, отполированной многими ладонями и чуть расколотой на комле. Отлично сбалансированный молоток. Дункан помнил, как отец стучал им в маленькой мастерской в саду, предаваясь своему увлечению: чинить мебель. Молоток странствовал с ним по холостяцким квартирам, был при нем и в женатой жизни, удобный и крепкий старый молоток, занимавший свое скромное место в подходящем ящике, всегда под рукой, готовый прибить ковер или повесить картину. Головка с блестящей рабочей частью приятно округла и похожа на темный старый камень, обточенный волнами за тысячелетия пребывания в море. Дункан покачал на ладони его увесистую головку, потом прошелся пальцами по теплой гладкой деревянной ручке. Добрый старый инструмент, скромный давний верный товарищ. Он осторожно прошелся наждачной шкуркой по комлю. Потом положил на кухонный стол и снова посмотрел на него. Прежде он никогда не обращал на молоток особого внимания. Да и что в нем особого: бесхитростный, безобидный, мирный символ непритязательного рабочего инструмента. Он убрал его в ящик буфета. Вынул из кармана письмо, полученное два дня назад и прочитанное уже не однажды. Послание было коротким:

У нас с тобой осталось одно незавершенное дело.

Если хочешь закончить его, приходи по этому адресу в следующую пятницу в одиннадцать утра.

Когда письмо пришло два дня назад, Дункан сразу ответил, приняв приглашение. Никому ничего не сказал. Сегодня была среда.

Когда он за завтраком, ничего не подозревая, вскрыл конверт, Джин сидела напротив. Он сделал равнодушный вид и быстро спрятал письмо. Первое, что он почувствовал, был испуг, потом ликование. Он жил сейчас в состоянии страшного возбуждения. Конечно, он перебирал всяческие варианты, ища объяснения, вплоть до невероятного: что Краймонд хочет некоего примирения. Мысль безрассудная, но блестящий, вывихнутый ум Краймонда не укладывался в общие рамки. В конце концов, они с Краймондом когда-то были друзьями, даже самыми близкими из всей их группы в те далекие вечно важные дни учебы в Оксфорде. Может быть, Краймонд по-прежнему испытывает к нему дружеские чувства, даже, в силу мужской солидарности, сожалеет, что их развела женщина. Мужчины, которые любили одну женщину, способны годами чувствовать некую связь. Подобная связь может иметь под собой различные основания, и одно из них — презрение к той самой женщине. Существуют отношения, основанные на рыцарской уступке одной стороны и благодарности другой. А еще этому способно служить взаимное чувство потери и романтической ностальгии. Размышляя обо всем этом, потому что, конечно, в промежутке он не думал ни о чем другом, Дункан пришел лишь к тому, что Краймонду хочется приятно пообщаться, поговорить, повспоминать, как двое мужчин, имевших отношения с Джин, чтобы в конце концов прийти к выводу, что довольны ситуацией, которая сложилась сейчас, и больше нет надобности считать друг друга врагами. Они даже могут договориться встречаться время от времени: выпить по стаканчику, сыграть партию в бильярд или шахматы. Однако, как ни взбудоражен был Дункан в эти дни перед встречей, все же он не настолько сошел с ума, чтобы всерьез так считать. Трудно было представить Краймонда в подобном настроении, и еще труднее поверить, что он ожидает этого от Дункана.

Нет. Приглашение означало войну, конфронтацию. Но в каком виде? Не собирается ли Краймонд выступить с позиции воинственного самооправдания, чтобы не выглядеть в глазах Дункана злодеем? И, не желая, чтобы Дункан считал его ничтожной жалкой крысой, постарается объяснить, скажем, каким неизбежным все это казалось, насколько убедительно Джин представила ее с Дунканом брак неудачным, ничего не значащим, в любом случае практически исчерпанным. Ну, это тоже вряд ли, поскольку Краймонду придется очернять Джин, пожертвовать ею ради какого-то взаимопонимания с Дунканом, что было вовсе не свойственно ему. Равно трудно было представить, чтобы он демонстрировал Дункану, как мало его волнует, что Джин ушла от него, и какое облегчение он испытывает от этого, или стал объяснять, что решительно прогнал ее, и так опровергнуть впечатление, что он потерпевшая сторона в этой истории. Слишком Краймонд высокомерен, слишком, пожалуй, джентльмен, чтобы снисходить для подобного оправдания, пусть и воинственного по тону. Дункан действительно не мог вообразить какой-нибудь такой разговор между ними. В любом случае он был намерен пресечь всякую попытку начать любую говорильню и был уверен, что и Краймонд настроен так же. В таком случае оставалось одно — драка, но, опять же, в каком виде?

Краймонд почти наверняка испытывает его на мужество. Если Дункан откажется от встречи, Краймонд станет презирать его, и Дункан будет знать, что его презирают. Если примет вызов, Краймонд придумает, как унизить его или напугать. Дункан, конечно, отбросил недостойную, даже отвратительную мысль взять с собой охрану. Это мужской разговор, один на один, и не было никаких сомнений, что Краймонд ненавидел Дункана не меньше, чем Дункан Краймонда. Мерзкого и вместе с тем смехотворного мужа. Дункан вспомнил рассказы Джин о том, как Краймонд устраивал русскую рулетку, которую она описывала как одновременно и испытание мужества, и тонко рассчитанный трюк. Джин никогда не верила, что пистолеты заряжены, но также было ясно, что от нее требовалось идти на риск. Из слов Джин, не в ответ, конечно, на расспросы Дункана, было похоже, что Краймонд до сих пор играется с оружием, во всяком случае имеет его. А если в этом случае пистолеты окажутся заряжены, если Краймонд намерен просто убить его и представить дело как несчастный случай? Не угодит ли он прямо в ловушку, добровольно сыграв роль мишени для человека, который не выносит его? И совершенно ясно, что, какой бы драмой все это ни обернулось, он не может отказаться принять вызов. Что, если впоследствии Джин каким-нибудь образом узнает, что он струсил?

Воспаленное воображение Дункана продолжало рисовать все новые способы, какими Краймонд способен завлечь вдовушку и истязать его. Самой унизительной была картина, как Краймонд пытает его, связанного, может, с кляпом во рту, пока он не взмолится о прошении. Устроит западню у себя в подвале, а там у него небось есть и пыточные инструменты. Что ж, он будет вести себя разумно, не станет сопротивляться, чтобы не быть покалеченным и не испытывать чрезмерной боли, капитулирует и скажет и сделает все, что от него потребуют. Рисуя себе подобные картины, Дункан корчился от муки и ярости. После такого для Дункана невозможно будет жить дальше, не убив Краймонда. Тут он вернулся к давним, знакомым, ставшим почти привычными фантазиям о том, как в один прекрасный день уничтожит соперника.

Дункан прекрасно сознавал, что у Краймонда стальная воля, что ему свойственно чисто безумное, отчаянное безрассудство, что у него самого, как бы ни сильна была его ярость и жгуча ненависть, попросту отсутствовало. Как бы ни повернулось дело, Краймонд, скорее всего, победит; и Дункан даже поймал себя на том, что полагается, в конце концов, на разумность Краймонда или на некое гипотетическое чувство порядочности, которое не позволит тому слишком жестоко обойтись с ненавистным мужем. Он снова возвратился к отложенным предполагаемым вариантам разговора. Среди прочего он положил себе попытаться не уступать инициативы. Однако тут все было не очень ясно или предсказуемо. Совсем короткий предварительный разговор покажет, к чему клонится дело. Затем Дункан набросится на противника, как тогда в башне, обрушится всем своим весом и мгновенно скрутит, чтобы не дать Краймонду воспользоваться теми дьявольскими орудиями, которые тот припасет для него. Итак, он примет бой, но нападет сам, а не станет обороняться. Такой сценарий разработал Дункан накануне, купив нож. Он представился переплетчиком, которому нужен длинный острый нож с узким лезвием, чтобы подрезать корешок толстой книги, не слишком гибким, с острым кончиком, выкидным. Подумывал вооружиться револьвером, но отказался от этой идеи. Будет непросто выхватить его вовремя, так что револьвер для него бесполезен. Нож будет неожиданней и эффективней в тесной схватке. Ближе ко дню встречи Дункан стал думать не столько об убийстве, сколько о нанесении «тяжких телесных повреждений». Тогда ему и пришло в голову вооружиться молотком. Разбитая коленная чашечка, сломанная правая рука, глаз, превращенный в месиво, Краймонд в инвалидной коляске, Краймонд слепой. Конечно, и с таким, но еще живым Краймондом он никогда не сможет спать спокойно. В другом же случае возможно обвинение в убийстве со всеми вытекающими из этого последствиями, в которых он, будучи в полубезумном состоянии, едва ли отдавал себе отчет. Продавец вспомнит, кто покупал у него нож. Несколько прицельных ударов молотком, нанесенных со всей силы, способны серьезно покалечить и в то же время не вызвать подозрений, поскольку Краймонд, которого позже найдут одного и истекающего кровью, выдаст все за несчастный случай; и тут Дункан, мучимый опасениями, поймал себя на том, что полагается на благородство Краймонда! К тому же сыграет роль тщеславие Краймонда, его гордость, его нежелание публично признаваться, что он жертва человека, которому причинил зло. Дункан занимался делами на работе, понемногу возвращался с Джин к жизни, а в мозгу у него постоянно роились кровавые галлюцинации, и временами он чувствовал, что сходит с ума.