Конан Дойл - Максим Чертанов

Как и всем домам, где жил Конан Дойл, «Андершоу» катастрофически не везет. С 1924-го по 2004-й там была гостиница; в 2005-м она закрылась, владелец земли затеял снос дома; вокруг разрушающегося здания разгорелся конфликт. Министерство культуры отказывалось присвоить дому категорию, необходимую для того, чтобы государство взяло его под защиту и выделило средства на реставрацию и охрану: Конан Дойл недостаточно хорош, он всего лишь жалкий детективщик. Возмутилось Викторианское общество, возмутились британские писатели: Джулиан Барнс, Иэн Рэнкин, Питер Акройд, Джон Гибсон. «Андершоу», говорили они, один из двух «литературных» домов, которые проектировал писатель (второй принадлежал Томасу Гарди); если не спасать его, кричали они в отчаянии, то и ничего вообще не стоит спасать! Конфликт покамест не разрешен. Человек, создавший один из символов Англии, все еще недостаточно хорош для нее.

В июне 1897-го в Лондоне пышно праздновался бриллиантовый (60 лет) юбилей правления королевы Виктории. Все было очень патриотично: солдаты с разных концов империи прошли по городу маршем; принц Уэльский принимал парад имперского флота; одним из официальных мероприятий было представление дойловского «Ватерлоо» в театре «Лицеум», которое, по словам Брэма Стокера, сопровождалось «экстазом верноподданнических чувств».

Экстаз продолжился в октябре, когда Британия пышно отмечала другую дату – день победы Нельсона в Трафальгарской битве. Доктору Дойлу, как ни странно, этот экстаз не понравился. Он написал ряд статей в «Таймс», предлагая чествовать великого адмирала в день его рождения, 29 сентября, а не в тот день, который олицетворяет унижение Франции. «Не бей лежачего – требует от нас старый британский обычай. Празднование даты, которая нашим недавним противникам представляется днем катастрофы, нарушает это правило». Естественно, никто доктора не послушал; адмиралы его обругали. Накануне собственного торжества вдруг озаботиться мыслью о том, что ты своим торжеством кого-то обижаешь – озаботиться всерьез, писать в газеты, препираться с адмиралами – и не затем, чтобы «засветиться» лишний раз, ибо от популярности и так уже не знаешь куда деваться, а просто потому, что «так нехорошо»? Странный человек наш доктор... В следующем, 1898 году чуть не началась новая война с Францией, когда лорд Китченер повел египетские войска вторично занимать Судан – а всё потому, что французская экспедиция разбила лагерь у деревни Фашода в верхнем течении Нила. Дойл не считал это достаточным поводом к широкомасштабным военным действиям, но видеть войну хотел; намеревался отправиться в Египет корреспондентом, был уже готов к тому, чтобы получить назначение. Но все обошлось: Франция, будучи не готова к морской войне с Великобританией и опасаясь ослабления своих позиций в Европе, отступила.

Не за горами была уже очередная война, Англо-бурская, а Конан Дойл в августе 1897-го вел свою маленькую литературную войну: на сей раз его возмутил поступок писателя Кейна, который заранее в периодике рекламировал свой еще не опубликованный роман под названием «Христианин». Литература и самореклама, по мнению доктора, были две вещи несовместные; он послал гневную статью в «Дейли кроникл». «Если пользующиеся успехом авторы будут, используя прессу, рекламировать продукт собственного труда, дабы подстегнуть интерес к книге прежде, чем она попадет в руки к литературным критикам, подающая надежды литературная молодежь решит естественным образом, что реклама есть непосредственная причина успеха, и примет на вооружение ту же тактику, снизив уровень всей системы ценностей нашей профессии». Современному издателю читать эти слова, наверное, очень смешно.

Читатели и издатели меж тем не отставали от Дойла, требуя продолжения холмсианы; на это доктор не соглашался, но осенью все же написал пьесу под названием «Шерлок Холмс». В Англии она поставлена не была: знаменитый в то время актер Бирбом Три, которому предназначалась главная роль, просил переделок, автор на них не соглашался. «Чем переписывать роль так, чтобы вышел Холмс, непохожий на моего Холмса, я лучше положу его под сукно и сделаю это без тени огорчения». Под сукно положить не удалось: пьесу затребовали из Америки, где за нее взялся американский актер Уильям Джиллетт и, увлекшись, переделал ее всю от первой до последней строчки; в 1899-м он телеграммой спрашивал у автора, можно ли ему женить героя, и уставший от разговоров об этой пьесе Дойл, махнув рукой, отвечал, что Джиллетт может Холмса женить, убить или сделать с ним что-либо еще на свое усмотрение.

После пьесы, которая не принесла Дойлу удовлетворения, он опять не мог толком взяться за какую-нибудь работу. Влюбленных всегда тянет к стихам; доктор Дойл собрал свои стихи разных лет, и они были изданы у «Элдера и Смита» в сборнике «Песни действия» («Songs of action»). В сборник вошли двадцать восемь стихотворений. Это преимущественно баллады на патриотические темы: есть среди них, например, баллада об английском луке, хорошо известная нашему читателю по переводу «Белого отряда», есть баллада о шахтерах, баллада об испанских крестьянах, о скачках, об охоте, есть даже басня о сыре; есть и лирические, очень, кстати, мрачные стихотворения, как, например, «Внутренняя комната» («The Inner Room»). В этом стихотворении Дойл сравнил свою душу с комнатой, в которой уже много лет заперта «пестрая компания» из нескольких конфликтующих личностей: военный, священник, агностик, – и все они борются за обладание его душой. Среди обитателей комнаты есть также «изменчивая, пугающая фигура с пустым лицом и черной душой, которая страшится Судного дня и даже сама себе не решается признаться в собственных мыслях», и эта жуткая личность, как и другие – сам доктор Дойл... Тяжко было на душе у доктора в первый год его беззаконной любви, если уж он сам страшился собственных мыслей.

Говорить о качестве поэзии, когда она написана на иностранном языке, весьма сложно – очень уж многое зависит от перевода, а переводами стихов Конан Дойла всерьез мало кто занимался. Поэтому мы просто приведем одно из самых известных стихотворений, которое называется «Старый охотник» («The old huntsman»).

Он – старый охотник, угрюмый и злой,И взор его – холод безбрежный.То вяло влачится, то мчится стрелойСкакун его – конь белоснежный.Охотник без промаха бьет наповал.Он связан с твоею судьбою:Везде, где ты будешь, и есть, и бывал,Он мчит за тобою.

Он – Смерть, что на Времени скачет верхомСейчас, в эти самые сроки,Когда я над этим склонился стихом,Рифмуя упрямые строки.Он скачет, когда ты, вникая в меня,Припал к своему восьмистрочью.Ты слышишь копыта средь белого дня,Ты слышишь их ночью.

Ты слышишь, на башне пробили часы:Бам-бам! – трепещите, живые!Бам-бам! – встрепенулись охотничьи псы:Их звуки бодрят роковые.С трудом, еле-еле полдневной поройТы слышишь их грозную свору,Но явственно слышишь отчаянный войВ полночную пору.

Со следа их свору не сбить никому,Всегда она – с доброй добычей.Столетья проходят, уходят во тьму, —Но свора хранит свой обычай.Вечерние звоны врываются в дом,Где ты еще, кажется, дышишь,Но псы твоей смерти – уже за углом, —Ужель ты не слышишь?

Найдется ль на свете такой уголок,Где Смерть свои планы не строит?Быть может, финал твой уже недалекИ думать о лучшем не стоит?Собаки нас травят и ночью, и днем,И лучшее – в нашей кручинеМечтать как о счастье, мечтать об одном, —О легкой кончине!

А где-то живет, побуждая сейчасПодумать о зле неизбежном,Хозяин, что шлет против нас, против насСтрелка на коне белоснежном.Хозяин велит, – и приходит беда,И жертва рыдает и стонет,Но Он – никогда, никогда, никогдаСобак не отгонит!

Его никогда мы не видим лица,Он глух к нашим жалобам слезным,Но мы прославляем Его без конца,Склоняясь пред Ним, перед грозным.И пусть мы приходим к Нему одномуВ бессмысленной жалкой надежде,Давайте и впредь обращаться к НемуИ верить, как прежде![34]

«Стрэнд» в 1898-м открыл новую серию «Рассказы у камелька»; весной Дойл написал три остросюжетных рассказа для этой серии: «Охотник за жуками» («The Beetle Hunter»), «Человек с часами» («The Man with the Watches») и «Исчезнувший экстренный поезд» («The Lost Special»), а впоследствии еще множество рассказов, большинство из которых позднее вошли в сборник, носивший то же название, что и серия в «Стрэнде». Все это были «страшные» или как минимум «таинственные» истории с элементами мистики, как правило, очень изящные, очень мрачные и не лишенные черного юмора. Среди них стоит отметить рассказ «Король лис» («The King of the Foxes»), где фигурирует громадная серая лисица, заманивающая охотников, подобно баскервильской собаке, и наводящая на них ужас (потом выясняется, что это был волк); этот рассказ часто называют прямым предшественником «Собаки», но мы уже видели, что страшная собака на болотах появлялась в текстах Дойла и ранее. В рассказе «Исчезнувший экстренный поезд» невооруженным взглядом можно разглядеть Холмса и Мориарти, хоть они и не названы по именам. Однако в свете событий, происходящих в жизни Дойла в тот период, интереснее всего кажется рассказ «Черный доктор» («The Black Doctor»), на котором нужно остановиться чуть подробнее, ибо это один из тех текстов, где наш герой кое-что совершенно явно писал о себе.