Виктор Цой - Александр Житинский

– Боитесь, если популярность начнет угасать?

– Я никогда не стремился к популярности, поэтому я не боюсь… Я вообще не думаю о популярности… Я к ней не стремился. Поэтому я никогда не думаю о том, в чем секрет, как, где, в чем секрет успеха, как его там добиться и т. д.

– Было ли в детстве, юности желание и предчувствие славы?

– Я думаю, любой подросток мечтает о том, чтобы как-то самоутвердиться. Поэтому, конечно, может быть, желание и было… Когда есть желание, есть что-то… Если потом она приходит, то кажется, что вот это я предчувствовал с самого рождения. А если не приходит, то кажется, что и не было этого предчувствия (с иронией).

– От чего приходится отказываться артисту?

– От удовольствия гулять по улицам. От удовольствия жить в одном и том же городе больше месяца. <…> Отдых под Ригой? Боюсь, что секрет, потому что уже в прошлом году ко мне туда приезжали какие-то компании. Если я вам еще скажу где, то боюсь, в этом году совсем трудно там будет жить.

Минск, май 1989 [55]

– Важно количество народу в зале?

– Очень. Очень важно. То есть я ужасно боюсь, вот это у меня просто страх такой, ужасно боюсь пустых мест в зале, потому что это значит, что, не знаю… Я, наверное, очень расстроился бы. Поэтому я всегда стараюсь, когда мне предлагают какие-то концерты, чтобы было их меньше, много раз расспрашиваю как там, покупают люди билеты, идут на концерты или не идут.

Москва, 19 ноября 1989 [68]

– Как отнесетесь к тому, если на вашей кочегарке прикрепят мраморную памятную доску: «Здесь жил и работал Цой»?

– Надеюсь, что этого не произойдет[25]. Если же произойдет, то спокойно, так же, как отношусь к славе. <…> Это все (богатство, любовь, слава и т. д. – Примеч. сост.) вещи попутные и не важные для меня. Прежде всего, говорю о материальной стороне вопроса. Я занимаюсь музыкой не ради этого, поэтому не считаю, что добился цели в жизни. О том, к чему я стремлюсь, в двух словах не скажешь.

Красноярск, декабрь 1989 [69]

– Мы никогда не окажемся не у дел… Для меня вообще это не главное, но даже если окажусь, например, в тюрьме и у меня там будет шестиструнная гитара, я уже не окажусь не у дел… Потому что я буду заниматься своим делом. И какие-то внешние факторы: стадион, подвал, квартира, что угодно еще – где играть для нас особой роли не играет… Конечно, хотелось быть популярным, чтобы собирались большие залы, но я никогда не считал это самым важным, самым главным. Потому что популярность – вещь, которая зависит от очень многих факторов, от фактора социальной злободневности, например, я мог бы точно так же не попасть в струю, но это ничего не изменило бы, песни остались бы теми же самыми.

<…> Я, конечно, хотел бы больше всего никак не запятнать, скажем, свое доброе имя. Чтобы ни у кого не было повода меня в чем-то упрекнуть, все остальное для меня не важно.

Киев, март 1990 [80]

– Если я хочу (а я хочу) выходить на профессиональный уровень, если я хочу (а я хочу) достичь равного диалога со зрителем, надо расширять поле своей деятельности. Я не сторонник тех, кто утверждает: люди нас не понимают. Значит, надо сделать что-то еще – чтобы поняли. Поэтому и стихи, и музыка, и живопись, и кино мне нужны для того, чтобы проще было находить с людьми общий язык. Я чувствую, что сейчас еще не всегда могу достичь понимания с кем-то, особенно с людьми более старшего поколения. Мне трудно в этой ситуации, потому что они по-другому мыслят[26]. Естественно, люди и не могут думать одинаково, но понимать друг друга должны. На то они и люди.

Таллин, лето 1987 [22]

– Самое главное, чего бы хотелось, чтобы люди достигли какого-то взаимопонимания, чтобы эти огромные размешанные национальности, вероисповедания, общественный строй, наконец, поняли друг друга, если это возможно… И тогда все встало бы на свои места, и уже больше никаких желаний не было бы.

Киев, март 1990 [80]

– Я стараюсь все время быть в ладу с самим собой. Во всяком случае, я не представляю себе, чтобы меня чему-то можно было научить. Я предпочитаю узнавать все сам. Учиться на основе собственных каких-то наблюдений. Никогда не верить на слово непонятно кому. Я просто чувствую себя свободным, в конечном счете свободным. Не завишу вообще ни от чего.

Ленинград, 1987 [17]

– Для меня важнее сохранить какое-то самоуважение и некоторую внутреннюю свободу, которая у меня сейчас есть, но сохранить ее очень трудно, приходится все время бороться со всякими соблазнами. И я с ними борюсь… Если вопрос ставить так, что я вынужден буду играть музыку, которую я не хочу играть, но которая нравится людям[27], то было бы нечестно ее играть, для меня это был бы соблазн.

Киев, март 1990 [80]

– Если говорить о философии или взгляде на жизнь, то мне очень близок Майк, когда он говорит: «Живи как живется». Другими словами, то же самое говорится в «Дао дэ Цзин», где излагается принцип «недеяния», но это не означает призыва лежать на спине и плевать в потолок.

Ленинград, декабрь 1985 [10]

– Все в моей жизни для меня важно, все, что я уже… все ошибки. Все. Это то, из чего состою я сейчас. Если бы не было того-то, я бы был, возможно, другим.

Москва, осень 1988 [29]

– Вы как-то изменились?

– Ну, человек все-таки всегда меняется.

<…> Я не думаю, что человек мог бы быть действительно доволен жизнью когда-либо. Но, с одной стороны, я всегда был ей доволен. И когда я работал в котельной и бросал уголь в печку, я очень был доволен жизнью. И сейчас в принципе тоже.

Минск, май 1989 [55]

– Я очень философски отношусь к каким-то неприятностям. Считаю, что просто надо переждать, а потом все образуется.

Харьков, сентябрь 1989 [61]

– Я вообще ни к чему в этой жизни серьезно не отношусь и всерьез не принимаю. Честно говоря, я и саму жизнь серьезно не воспринимаю, потому что слишком на многое ненужное пришлось бы отвлекаться, много всякой бессмыслицы делать.

<…> Жизнь у нас вообще-то такая, что если все вокруг себя замечать, на все обращать внимание, то постоянно только и будешь испытывать чувство неловкости и неудобства.

– Вы боитесь смерти?

– Вопросы, которые меньше всего меня волнуют… Проще бояться жизни[28].

Архангельск, июнь 1990 [95]