Лион Измайлов - Лион Измайлов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А Коста говорил:
— Вот видишь, если бы у отца не было недержания мочи, тебе пришлось бы платить за гостиницу.
Впоследствии, уже в 80-е годы, Коста позвонил Пруту и попросил встретить в Москве Кристину — дочь Онассиса, которая приехала в Россию просто как туристка. Прут встретил ее и пятерых сопровождающих. На улице Кристину никто не узнавал. Она этого не понимала — ведь во всем мире она была знаменитостью. Во Франции ее плащ разорвали на куски на сувениры, а здесь на нее никто не обращал внимания.
Прут рассказал ей анекдот:
— Портной в Америке не смог сшить из двух метров ткани костюм президенту Никсону. Наш посол посоветовал обратиться к портному в Одессе. Никсон приехал в Одессу, и старый еврей сшил ему костюм и еще кепочку и пояснил: «Это там вы величина, а здесь вы говно».
Кристина долго смеялась. Потом она поехала на поезде во Владивосток, чтобы посмотреть Россию, а дальше через Японию — домой.
Через полгода она вышла замуж за русского парня Сергея. Он понравился Кристине своей речью на международном совещании по фрахту. Прут говорил, что Сергей — лысоватый, кривой на один глаз, но очень умный человек.
Кристина так объясняла Пруту свое замужество:
— В первый раз я вышла замуж назло отцу за то, что он женился на Жаклин, и выгнала мужа через три недели. Второй раз потому, что отец умирал и хотел видеть меня замужней. Вышла за школьного товарища, одного из директоров. Это произошло в двадцать семь лет. А теперь, в двадцать девять, я полюбила Сережу и честно сказала об этом мужу. Вот теперь выхожу за Сережу.
Греческий посол в СССР спросил Кристину: «Вы хорошо подумали?»
Она не пригласила его на свадьбу, жену посла пригласила, а его нет.
— Я содержу Грецию не для того, чтобы он задавал мне такие вопросы, — объяснила она Пруту.
Иосиф Леонидович был на свадьбе посаженым отцом. Он был приглашен с женой, но жена не смогла приехать.
Милиционер во Дворце бракосочетаний на улице Грибоедова спросил, глядя в пригласительный билет:
— А где жена?
Прут ответил:
— Она не приедет.
— Да вы что, это же свадьба века!
— Слушай, занимайся своим делом и не задавай вопросов, которые тебя не касаются! — огрызнулся Прут.
— Проходите, — сказал милиционер. Множество корреспондентов толпились на улице, но в зал их не пустили.
Прут, правда, рассказывая, упомянул 2000 корреспондентов, но я здесь написал «множество».
Когда-то Владлен Бахнов мне говорил: «Если хотя бы половина того, что говорит Прут, — правда, то уже хорошо».
На церемонии бракосочетания Прут попросил Сережу поторопить представителя Дворца.
Сережа отправился его искать.
А Кристина тем временем спросила Прута:
— Где Сергей?
Прут ответил:
— Ушел жениться.
— Как так?
— Разве тебе не говорили, что у нас женятся сразу на двоих?
— Как это так? — не унималась Кристина.
— Ну, ты же уедешь в Грецию, а ему надо с кем-то жить!
Но тут Сергей вернулся, и розыгрыш закончился.
Кристина называла Прута папой. Как-то звонит ему из-за границы:
— Папа, деньги нужны?
— Нет, — говорит Прут.
Она вешает трубку. Он ей перезванивает в банк, просит, чтобы она снова позвонила. Через двадцать минут звонок:
— В чем дело?
— Ты бы хоть спросила, здоров ли я.
— Голос у тебя здоровый.
— Есть же, в конце концов, какие-то другие вопросы.
— Я, между прочим, звоню за свой счет.
Рассказывая эту историю, Прут всегда добавлял:
— Богатый не тот, кто много имеет, а кто, имея много, мало тратит.
Кстати, сам Прут по советским меркам был человеком состоятельным. У него всегда в театрах шли пьесы. А до войны сценаристам платили, отчисляя долю от проката фильмов.
Интересно воспоминание Юрия Нагибина о Пруте в его дневниках: «Вчера в поликлинике Литфонда видел в коридоре сидящего восьмидесятилетнего Прута, который без очков читал в «Советском экране» статью о себе».
А дальше Нагибин не без сарказма пишет о том, что Прут в детстве учился в швейцарском интернате и теперь ездит туда на юбилеи: «Трогательная любовь наших органов к выпускникам этого интерната». Дело в том, что Прут был почетным пограничником СССР за фильм «Тринадцать» и свою шефскую работу. А пограничники тогда относились к КГБ. А Прут был и почетным чекистом, и кем только почетным он не был.
Но вернемся к друзьям его детства. Коста через много лет, будучи уже компаньоном Онассиса и одним из его директоров, когда заболела жена Прута, вызвал двоих профессоров из Америки и двоих из Швейцарии, и они в течение сорока дней пытались в Париже спасти больную. Однако спасти ее не удалось.
Прут мне рассказывал много интересного. Кое-что из этих рассказов я попробую здесь вспомнить.
Некоторое время назад в СССР приезжал писатель Стейнбек. Когда ему надоели официальные приемы, он попросил у Прута карту Москвы, чтобы найти лес. Нашел Серебряный Бор. «Бор» по словарю — большой лес. Не поехал. Нашел Марьину Рощу — маленький лес. Поехал.
Действительно, увидел небольшой парк вокруг церкви. Он погулял по парку, сел на скамейку. К нему подсел какой-то человек, вынул рубль. Стейнбек тоже вынул рубль. Подошел третий, тоже вынул рубль. Взял деньги, вернулся с бутылкой водки. Они выпили. Стейнбеку это понравилось. Он вынул рубль. Второй тоже и третий. Распили вторую бутылку. Стейнбек вынул еще рубль. Те двое развели руками. Тогда Стейнбек вынул три рубля. После того, как выпили третью бутылку, Стейнбек отключился.
Когда очнулся, первое, что он увидел, — свой ботинок, который лежал в стороне. Второй ботинок был у него на ноге.
Перед собой он увидел сапоги, а подняв голову, увидел всего милиционера. Понял, что сделал что-то нехорошее, вынул из кармана бумажку и прочел: «Я американский писатель, живу в отеле «Националь» Милиционер отдал честь и сказал:
— Продолжайте гулять, товарищ Хемингуэй.
Прут в 1916 году в Швейцарии был соседом Ленина и даже был с ним знаком. Я спросил:
— Вы разговаривали с ним?
— Нет, в те времена младшие только слушали.
Кто-то сказал Ленину:
— Прут хочет умереть за революцию.
Ленин ответил:
— За революцию надо жить.
В 1919 году Прут вернулся в Ростов-на-Дону. Город был занят белыми. Красные наступали. Его дед, крупный торговец зерном, сказал:
— Ты должен выбрать, с кем ты — с белыми или с красными.
Прут спросил:
— Красные — это те, которых ты эксплуатировал?
— Да, — ответил дед.
— Тогда я
