Неукротимая Анжелика - Серж Голон

«Он молод, красив и редкостно силен. Он часто меняется в лице при смене обуревающих его страстей. Радость делает его почти белым. Гнев – почти черным, а глаза его становятся кроваво-красными. У него живой и решительный ум. Он угадывает мысли тех, кто к нему обращается. Он тонок и хитер, всегда умеет достичь цели. Он предвосхищает бедствия и постоянно настороже. Он бесстрашен и мудр, когда беда настигает его, и проявляет чудесную стойкость и упорство в невзгодах… Гордостью он превосходит покойного Гаруна-аль-Рашида, а перед лицом Аллаха нижайше скромен, подобно последнему паршивому нищему. Он велик во всем, поскольку Пророк говорит его устами».

Анжелика слушала, укачиваемая резким монотонным голосом. Она лежала у входа в удобную палатку, на лучших подушках. Жилище она делила с юной черкешенкой, очаровательной и грустной, которая не переставала плакать, томясь разлукой с отчим домом.

Путешествие на спине верблюда убедило Анжелику в преимуществах турецкого костюма, который она уже надевала в Кандии. Длинная накидка из легкой ткани, муслиновая рубаха с длинными рукавами, широкополая шляпа с вышивкой больше подходили для путешествия в горах и пустыне, нежели жесткие фижмы, крахмальные воротнички и тесные корсеты. Анжелика грызла фисташки, облепленные крупной сахарной крошкой и обжаренные в бараньем жире, и говорила себе, что для полноты счастья ей не хватает только превратиться в толстуху.

А меж тем певец продолжал:

«Он победил врагов и царствует один. Скольким неверным по вечерам рубят головы! Сколько из них еще хрипят, когда их волочат по земле. Сколько глоток пронзили наши копья, сколько дротиков торчит во вражеской груди! Сколько пленных, сколько мертвецов, поверженных во прах! Сколько раненых багрит землю кровью! Хищные птицы отяжелели от крови. Каждую ночь шакалы рвут свежее мясо. Шакалы и коршуны говорят: „Здесь прошел Мулей Исмаил. Поутру его воины были пьяны без вина“. Его наместник Ахмет послал ему шесть тысяч голов, отправив их на двух колесницах. Когда в Мекнесе пересчитали, не хватило десяти голов. Мулей Исмаил схватил саблю и отрубил десять голов нерадивых стражей…»

Длинная тень Османа Ферраджи сложилась вдвое рядом с Анжеликой. Верховный евнух любезно осведомился:

– Вы достаточно владеете арабским, чтобы понимать слова поэта?

– Да, достаточно, чтобы видеть ночью кошмары. Ваш Мулей Исмаил выглядит кровожадным варваром.

Осман Феррадхи ответил не сразу. Он тремя пальцами поднял чашечку, в которую раб налил кипящий кофе.

– Какое царство не зиждется на убийствах, войнах и крови? – заметил он. – Мулей Исмаил насилу одержал верх в высоком единоборстве со своим братом Мулеем Арши. По отцу его род восходит к Магомету. Мать его – негритянка из Судана.

– Неужто, Осман-бей, вы замышляете представить меня вашему повелителю и сделать одной из его бесчисленных наложниц?

– Нет, вы станете его третьей женой и признанной фавориткой.

Анжелика решилась прибегнуть к уловке, на какую вряд ли хоть одна женщина пошла бы добровольно. Она задумала прибавить себе пять… нет, семь… нет, даже десять лет, и призналась попечителю сераля, что ей сорок. Как может он, поставщик монарших наслаждений, предложить в качестве фаворитки женщину, достигшую переломного возраста? Ведь сам он жаловался, сколько забот доставляют ему отставленные наложницы, которых приходится селить в отдаленной крепости, в то время как в гарем доставляют новых юниц пятнадцати

– двадцати лет.

Осман Ферраджи выслушал ее с ехидной усмешкой.

– Значит, вы немолоды? – переспросил он.

– Да, весьма, – подтвердила она.

– Это не сможет повредить расположению моего повелителя. Он вполне способен оценить ум, благоразумие и опытность зрелой женщины, особенно если они таятся в теле, сохранившем всю соблазнительность юности…

Насмешливо щурясь, он глядел на нее в упор:

– …Тело молодой девушки, взгляд зрелой женщины, сила, томность, нега, искушенность, а может быть, даже извращенность в любви, доступные лишь женщине в расцвете лет, – в вас все это есть. Столь пикантные контрасты не могут не привлечь моего повелителя. Он сам все это угадает при первом взгляде на вас. Ведь он наделен даром проникновения в чужие души, несмотря на юный возраст и неистовый любовный темперамент, унаследованный по негритянской линии. От избытка соблазнов он мог бы погрузиться в пучину страстей. Мог бы растратить время и силы в изнурительной погоне за наслаждениями. Но очень рано в нем пробудился гений. Ни телом, ни духом он не подвластен искушению и усталости. Не пренебрегая чарами наложниц, или, точнее, умея ими вовремя пренебречь, он способен привязаться к единственной женщине, если признает в ней отсвет своей собственной духовной мощи. Знаешь ли ты, сколько лет его первой фаворитке, к которой он часто обращается за советом? По меньшей мере сорок… и выглядит она соответственно: громадная, выше его на голову – при том, что у него отличный рост, – и черная, как угольная яма. При взгляде на нее теряешься, не в силах понять, какими ухищрениями она завоевала сердце своего господина и получила власть над его умом.

Напротив, его второй жене, по-видимому, не более двадцати. Это англичанка, которую захватили по пути в Танжер, куда она отправлялась с матерью к отцу, служившему в тамошнем гарнизоне. Она белокура, с розовой кожей, необычайно грациозна. Она могла бы завладеть всеми мыслями султана, но…

– Но?

– Но Лейла Айша, первая жена, держит ее под своим влиянием, та ничего не делает без ее совета и соизволения. Вообще я пытался образовать ум англичанки, освободить ее от этого влияния. Малышка Дэзи, прозванная Валилой после обращения в мусульманство, отнюдь не глупа, но султанша Лейла Айша не выпускает ее из рук.

– Разве вы не верный слуга вашей госпожи Лейлы Айши? – спросила Анжелика, и Верховный евнух принялся, попеременно прижимая ладонь к сердцу и плечу, громогласно заверять, что он душой и телом предан султанше султанш.

– А третья жена?

Глаза Османа Ферраджи сузились в его особенном прищуре.

– У третьей жены будет крепкий властный ум Лейлы Айши и тело цвета снега и золота, как у англичанки. С ней мой повелитель отведает всех наслаждений, и остальные женщины померкнут в его глазах.

– А она во всем будет слепо повиноваться Верховному евнуху, попечителю сераля?

– От этого будет польза и ей, и моему повелителю, и королевству Марокко.

– Так вот почему вы не отрубили мне голову в Алжире?

– Разумеется.

– А почему вы не высекли меня до крови, как пророчили все вокруг?

– Этого вы бы мне никогда не простили! Никакие слова, обещания, знаки внимания не смогли бы победить ваше отвращение ко мне. Не так ли, моя маленькая Фирюза?