Хирургическое вмешательство - Олег Серегин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Надеяться на такую удачу, конечно, было бы глупо: если эта мысль пришла в голову даже Сергиевскому, Лаунхоффер уж точно все предусмотрел. Но пути воздействия существовали, зверинец не был неуязвимым, и больше того — Даниль, пожалуй, в одиночку представлял опасность не меньшую, чем весь выводок адских тварей.
Мысль эта вселяла бодрость и оптимизм.
И еще веселей стало Данилю, когда он увидел, что расчеты и надежды его оправдались — сложная система зверинца дрогнула, замкнулась в себе, затем в недрах ее кто-то принял решение и программы-сегменты начали выключаться одна за одной, видимо, страхуясь от выпадения в иную вероятность…
А потом циркуляция возобновилась.
Даниль подавился, хотя в тонком теле давиться было решительно нечем.
Он по-прежнему контролировал энергетические сосуды великой стихийной богини на всем пространстве аномалии, изолируя территорию, не позволяя зверинцу контактировать с окружающей средой… но циркуляция возобновилась, распад искусственного сверх-божества прекратился; почти сразу процесс пошел вспять.
— Это она, что ли, дура? — пробормотал Сергиевский: пришло на ум, что Матьземля каким-то невероятным образом вмиг отрастила себе новые капилляры.
Но нет; стихию он надежно держал в руках, да и не могла она разрастись так быстро.
А энергия шла.
Струилась могучим потоком, питая жуткую систему уничтожения…
Даниль окончательно перестал понимать, что происходит, и выпал в физический мир. От растерянности он не проследил точность позиционирования, и оказался за несколько метров от того места, где стоял до ухода в чистую форму — за воротами дома Менгры, в поле.
— Ой, блин, — пролепетал он и, не удержавшись, добавил: — до чего техника дошла…
Порыв ветра бросил горсть снега ему в лицо.
— Это не техника дошла, — иронично ответил Эрик Юрьевич. — Это я сам сюда на лыжах дошел.
Лаунхоффер стоял посреди снежной целины, огромного белого поля, и Даниль заподозрил, что он и не стоял вовсе — снега там должно было за ночь насыпать, по крайней мере, по колено.
Отовсюду выходили кошки, гигантские кошки из поземки и небесной трухи, одну совсем рядом выронил снежный ком — толстолапую, с кристаллами серого льда вместо глаз. Ищейка мультиплицировала себя; зрачков у нее было больше, чем звезд на небе, и каждый становился полупризрачным снежным телом…
А собак у Ящера было две. Черная и рыжая. Здоровенного, как теленок, кане-корсо Даниль опознал сразу, потому что имел счастье неоднократно и тесно общаться с богом войны.
— Эрик Юрьевич… — выдохнул Сергиевский, чувствуя, как тает его уверенность.
— Доброе утро, — кивнул тот.
Он стоял далеко, метров за сто, но голос звучал ясно и отчетливо, будто бы рядом. Лаунхоффер снисходительно улыбнулся и сказал:
— Отрицательный результат — это тоже результат. Но ошибки надо исправлять.
— Эрик Юрьевич, но… — Сергиевский беспомощно поднял брови, — неужели это обязательно — так? Должен быть способ…
— Даниль, — сказал тот. — Экология тонкого плана слишком уязвима. Ты это понимаешь. Я тебе поручил эту проблему.
— Простите, — убито сказал аспирант.
— Я о другом, — равнодушно ответил Лаунхоффер. — Мусор не надо бросать мимо урны.
Даниль дернулся и сжал зубы. Если бы Ящер до конца выдержал беседу в ключе надменной вежливости, возможно, что аспирант, оробев, так и не решился бы ему возразить. Но Лаунхоффер явился не разъяснять свою позицию и не учить Сергиевского жизни, он намеревался приступить к делу, а этого Даниль допустить не мог.
За спиной загремели доски, скрипнули петли, но аспирант не обернулся; спиной он почувствовал, что распахнулись ворота, и несколько человек выбежали со двора.
— Что тут… — начал Менгра и осекся.
— Это та гадость, — уверенно и злобно процедил Жень. — Надо же — с-собака рыжая…
— Великий Пес, — едва слышно проговорил Ансэндар.
— Даниль, — сказал Ксе так спокойно, что Сергиевский на миг впал в изумление, — у нас проблемы?
«У нас? — мысленно переспросил тот, чувствуя, как накатывают бессилие и тоска. — Ну да… у вас одни, у меня другие… Зачем вы мне, а? На кой вы мне сдались? Кто я, чтобы с тираннозавром за добычу спорить? Я же ему на один зуб…»
«Кто должен, если никто не должен?» — спросила Ворона.
Даниль вздохнул и сказал:
— Проблемы, Ксе. Но я попробую их решить.
— Иди домой, — велел Ящер.
Он опустил ладонь между ушами Великого Пса, и доберман напрягся на месте, выискивая жертву бессветным взглядом.
— Эрик Юрьевич, — хрипло сказал Сергиевский. — Я не могу.
Тот не ответил; Даниль не знал, ждал ли он продолжения или просто игнорировал аспиранта, но все же добавил, упрямо и зло:
— Они не мусор. Никто не мусор. И я…
— Что? — с интересом спросил Лаунхоффер.
Даниль замялся, переступил на месте, опуская глаза; тянуло оглянуться и посмотреть на Ксе и прочих, но не хотелось перед ними показывать страха. Тогда он мучительно оскалился и сказал — как с берега в омут бухнул:
— Я вам не позволю.
Высокий светловолосый человек щелкнул зажигалкой и посмотрел в сторону леса. Ксе не видел, как и откуда он появился, но подозревал, что так же, как и Даниль — ниоткуда. Новоприбывший стоял далеко в поле, на снегу, куда странно было бы забраться просто гуляючи. Сергиевский пару раз объяснял, как осуществляется такой способ перемещения, но Ксе про себя все равно называл его телепортацией.
«Это, наверно, тот самый Ящер», — подумал жрец. Светло-серый летний плащ, почти такой же, как у Даниля, развевал ветер; Лаунхоффер курил, гладил собаку и о чем-то раздумывал.
Даниль стоял к ним с Женем спиной и неотрывно смотрел на своего руководителя. Кулаки его судорожно сжимались и разжимались. Ксе чувствовал себя удивительно спокойно; он хотел бы передать Данилю часть своей странной невозмутимости, но не знал, что сказать, и молчал.
— Я вам не позволю, — повторил аспирант шепотом.
«Он боится», — думал Ксе.
Жень шагнул вперед.
— Даниль, — звенящим голосом сказал он, — я…
— Сам понял, что сказал? — осведомился Эрик Юрьевич; он не сдвинулся с места, а голос звучал рядом. — Вы, молодой человек, развлекитесь немного.
Он убрал ладонь с темени добермана, и Великий Пес сорвался с места. Жень тихо ахнул. Черная собака летела молча, с сомкнутой пастью, стремительно, как торпеда; Ксе встревоженно глянул на божонка, но тот лишь решительно нахмурился и тряхнул волосами. Не добежав до них какого-то десятка метров, доберман прыгнул, взвившись в воздух — так же беззвучно, как бежал, не было слышно даже удара лап о землю — и пропал из виду.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});