Древняя душа (СИ) - Амеличева Елена

Нас с Кьярой учила мать. Правда, после того, как мы овладели счетом и начали сносно писать, все уроки свелись к рассказам о Богине, изучению значений сотен символов, латыни и зазубриванию заклинаний. В итоге к совершеннолетию я могла бы вести на латыни светский разговор — только было не с кем, знала, что означает треугольник в квадрате — закрытая сила, понимала, как подчинить стихии — но над ними у меня власти не имелось. И неизвестно, появится ли — вполне возможно, что я окажусь пустышкой, как и старшая сестра.

На нее теперь легли все мои обязанности — и со скотиной, и по дому. Кьяра и так меня не любила с самого рождения — из-за родимого пятна-люмьера, особого положения — ведь мать истово верила, что именно я призову Богиню, а теперь и вовсе почти не разговаривала со мной. Если же ей приходилось все же обращаться ко мне, цедила сквозь зубы и не смотрела в глаза.

Раньше она работала в маленьком магазинчике, где торговали всем остальным, кроме продуктов. Похоже, ей нравился сын хозяина. А может и не особо нравился — он довольно страшненький, но выйти за него замуж Кьяре, похоже, хотелось. Ведь тогда она станет хозяйкой своего дома, который купят свекры — они по нашим меркам зажиточными считаются, родит детей и на правах невестки начнет командовать в магазине, когда родители мужа постареют. Но после моего Посвящения и успешного прохождения Испытания, мать приказала ей уйти из этой лавки. Место не пустовало и дня, там уже работала другая девушка, красотка, которая тоже, вероятно, лелеяла мечты о замужестве.

Вину за крах своих надежд угрюмая Кьяра возлагала на меня. Мне было стыдно, но мать не захотела ничего слышать, сказала, что будет так и точка. Чем я должна заниматься, она не уточнила. Велено было отдыхать, гулять, хорошо кушать, высыпаться, копить силы. Для чего? Мать не сказала. Я настаивала, пользуясь тем, что после Посвящения она посматривает на меня со смесью уважения, гордости и страха во взгляде, но продавить барьер между нами, детьми, и родительницей не удалось, как и прежде.

К чему она меня готовит? Неизвестно. В любом случае, мое согласие никому не требуется. Я словно инструмент, а не человек. Интересно, а что потом, когда будет выполнено то, для чего Атапи, по мнению матери, рождена? Снова стану обычной рабочей лошадкой, что вкалывает от рассвета до заката? А если не смогу сделать то, на что она и Сестры рассчитывают? Что тогда?

Дом опустел. Я, полная невеселых дум, встала. Проделала все утренние процедуры, шлепнула себе в тарелку каши и села за стол, ковыряясь в ней. Теперь нет необходимости плотно заправляться с утра, дел-то никаких не предвидится. Буду сидеть дома, разжирею, а Рафаэль толстых не любит. Он всегда говорит, что я тростиночка, стройненькая куколка, округлая только там, где надо.

Еще ему нравятся мои каштановые волосы, всегда их распускаю по плечам, когда сидим на лестнице перед домом вечерами. И глаза Рафаэль тоже называет красивыми, но они маленькие и темно-карие, чего уж в них хорошего. Но если я ему нравлюсь частями, значит, и вся в совокупности тоже.

Я нравлюсь Рафаэлю! Эта мысль заставила меня улыбнуться. В желудке все сладко сжалось. Скоро они уже должны вернуться с шахты. На несколько дней останутся дома. Осознание того, что Рафаэль все время будет рядом, заставила встать. Я глянула в окно — небо хмурилось. Надо снять белье. Кьяра его вчера на ночь глядя стирала, из последних сил, мне было очень стыдно, что ей, и так за день вымотанной, приходится простыни да наволочки в ванне вручную ворочать — наша машинка недавно сдохла, за новой чтобы съездить, надо сначала денег подкопить и целый день на это потратить — до большого города очень далеко.

Я вышла из дома, уже накрапывало. Поспешила к бельевым веревкам на задний двор. Ветер трепал белые полотнища, того и гляди унесет, оставит нас без смены постельного белья. Руки начали выполнять привычную работу, снимая прищепки и прицепляя их взамен к краю кофты. На ветродуе решила не рисковать, не складывать простыни, просто уложила их, как смогла, на плечо.

— Привет, красавица! — Агор выскочил из-за пододеяльника, как черт из табакерки.

— Не мешай, — огрызнулась я. — Не видишь, дождь начинается?

— Разве кааре страшен дождь? — он ухмыльнулся.

Мои руки замерли на очередной прищепке. Откуда этот гад вообще знает о каарах?! В нашем городке никто из чужих не в курсе! Даже Рафаэль ничего не знает! Как так вышло, что Агор вошел в узкий круг посвященных?

— Не ожидала? — он довольно кивнул. — Все равно! — нарочито безразлично фыркнула я и начала снимать простыню с веревки.

— Какая неприступная, ничем не удивишь! — парень вдруг резко схватил край полотнища и замотал в него, как мумию.

— Пусти! — заорала я, но выбраться из кокона не смогла.

— Все, теперь ты полностью в моей власти! — Агор стиснул меня своими ручищами.

— Да пошел ты! Отпусти!

— Попроси вежливо, крошка.

— Отпусти, урод!

— Не старайся, я знаю, что красавчик!

— Отпусти, а то матери все расскажу!

— И шуток не понимает, — он вздохнул, но дернул за край простыни, и кокон размотался.

— Придурок! — я быстро стянула последний пододеяльник и под хлынувшим ливнем побежала в дом.

До вечера я и носа не высовывала на улицу. А потом, как вознаграждение за последние ужасные дни, на улице раздалось надсадное покашливание моторчика того старого грузовичка, на котором ездят наши шахтеры. Только он тарахтит так, будто вот-вот издохнет. Наши вернулись с шахты! Я вскочила с дивана, на котором скучала несколько часов и с замиранием сердца прислушалась. Да! Это Рафаэль! Сердце застучало в горле, когда услышала его голос.

— Сестренка! — он подхватил меня, когда выбежала на улицу, и закружил. — Соскучилась?

— Конечно! — я расхохоталась. — Как поработали?

— Как всегда. — Он пожал плечами. Но мне-то была известна цена его немногословности. В шахте не просто тяжело, там еще и опасно — она может обвалиться в любой момент. — В этот раз такое случилось!

— О чем ты? — Парень приобнял меня за плечи, и мы направились в дом.

— Расскажу после ужина, — он улыбнулся. — Но это тайна, поняла?

— Это же еще столько ждать!

— Недолго. — Мы вошли на кухню, Рафаэль сел за стол, а я налила ему свежего сока. Это тоже был наш ритуал, как и посиделки после долгого дня на лестнице перед домом. — А у тебя как дела, сестренка?

Рот сам собой открылся, чтобы рассказать о Посвящении, и тут же закрылся. Нельзя. Мать запретила. Самому дорогому для меня человеку не могу и слова сказать! Я стыдливо отвела глаза.

— Опять Агор подкатывал? — он понял мое замешательство по-своему.

— Да ерунда! — махнуть рукой и изобразить безразличие было просто. Хотя на самом деле этот гад уже порядком надоел. С каждым днем становится все наглее и бесцеремоннее. Я его уже боюсь.

— Вот встречу эту скотину, поговорю. — На лице Рафаэля заходили желваки.

— Не надо! Агор как бешеный пес! Раф, он же тебя убьет!

— Сестренка, я хоть и худой, но жилистый, — парень обиженно посмотрел на меня. — Шахтеры хилыми не бывают!

Знаю. Но однажды видела, как кто-то из байкерской своры Агора улетел в канаву, так этот мерзавец спустился туда, поднял мотоцикл и на руках его вынес на дорогу. Целый мотоцикл! А ведь он сколько весит? Пару сотен килограмм, не меньше!

— Так что случилось-то в этот раз? — уж лучше вернуть разговор к предыдущей теме от греха подальше.

— Сказал же — после ужина. — Он подмигнул мне. — Признавайся, что наготовила на сегодня?

— Ужином занималась Кьяра.

— А ты чего? Прохлаждалась?

Как будто это от меня зависит!

— Так мать велела. — Я встала.

— Тогда нет вопросов, она хозяйка в доме, ей виднее. — Парень поймал мою руку. — Чего обиделась?

— Ничего.

— Будешь надувать щеки, как морская свинка, на рагу тебя пустим!

— Вот еще! — на него невозможно сердиться. — Иди мойся и переодевайся, пока на стол накрою.

— Слушаюсь, госпожа свинка! — Рафаэль направился в ванную.