Сборник юмора из сетей - неизвестен Автор

Дальше - перелет обратно, обычное полуторачасовое ожидание багажа (в любой стране мира он появляется чуть ли не раньше пассажиров), и наконец - дом, милый дом.

Вот такое получилось путешествие. Удивительно, что я еще ухитрился найти во всем этом беспределе хоть что-то смешное. Во время поездки все это выглядело весьма печальным.

(Э) Alex Exler 1997.

Российский охотниче-рыболовный эпос.

Боба все знают. У каждого охотника есть свой знакомый Боб. Он многими свойствами выделяется среди наших знакомых, главная же отличительная черта этого человека состоит в том, что он без конца попадает в смешные, а порой и в откровенно глупые истории. Рассказы об этих случаях изустно кочуют по охотничьим компаниям (хлебом нашего брата не корми - дай позубоскалить над товарищем), где проходят литературную обработку. Сюжет отмывается от "шелухи" и канонизируется. Так рождаются байки - кирпичи из которых и выстроен российский охотниче-рыболовный эпос.

Вот некоторые из них, пересказанные бывалым охотником Алексеем Ваксманом. Если и вам есть чем поделиться - добро пожаловать к нашему шалашу.

байка первая

Боб толковый охотник и меткий стрелок, но это так, к слову, а все дело в том, что жена ему на сорокапятилетие подарила шапку. Шапка была ондатровая, волосок к волоску, ладно пошитая, загляденье, а не шапка. Надо заметить, что Боб и сам-то весьма неказист с виду, и одевается всегда так, что кажется будто его только что из помойки достали, а отряхнуть еще не успели. Скуповат мужичок, а потому донашивает вещи до непотребного состояния, а впрочем, и новое на нем смотрится как у старьевщика выпрошенное. Но шапка... Шапка была царской и на голове бобовой сидела уверенно, по-хозяйски. Боб в то время занимал пост. Не Бог весть какой начальник был, но все же на руководящей работе. Шапка очень к должности его пришлась, потому как всем известно, что ондатровая шапка - начальственный головной убор. Берег Боб шапку пуще глаза. Снимал-одевал бережно, словно хрустальную вазу в руки брал. Нравилась ему шапка, чувствовал он себя в ней человеком солидным. Да и, правду сказать, жена его - женщина строго нрава и решительных действий, небрежения к своему подарку не потерпела бы.

А вышла с шапкой такая история. Собрались мужики на лося. Отъезд в пятницу вечером. На службу все пришли с рюкзаками-ружьями и перед отъездом переоделись. Ехать на машине получалось мимо бобова дома, и он с собой на службу ничего не взял, мол, подождите, мужики, у меня уже все собрано, я мигом обернусь. Велели ему, чтоб живой ногой, и Боб побежал домой переодеваться. Тут-то все и произошло. В спешке, выбегая из дома, схватил Боб шапку, да не старую, перешедшую уже в разряд охотницких, а новую. Спохватился в машине, когда уж отъехали. Что тут сделаешь? Сидел, переживал молча, сам себе наказал быть на охоте аккуратным и внимательным, и шапку оберегать. Сначала вроде все в порядке было, Боб о шапке постоянно помнил, и ни в дороге, ни вечером, на базе, шапка не пострадала, а потом все завертелось колесом, пошло, поехало. Зверя взяли не сразу, побегать пришлось на славу. Не так что бы совсем язык на плечо, но вполне достаточно для сознания, что лось заработан честно. Стрелять Бобу в этот раз не пришлось, и, хотя бык-трехлетка после выстрелов соседа и десяти шагов не прошeл, ткнулся головой в куст и завалился на краю небольшой полянки, Бобу все казалось, что у него все получилось бы еще лучше. Опять же досадно было, что голова не ему достанется. Потому пребывал Боб в слега возбужденном состоянии, с ощущением легкой обиды на несправедливости судьбы. Однако бобовы переживания никого не волновали, и дела шли своим чередом. Как водится "на кровях" пригубили, и егерь пошел на базу за лошадью. Бычка разделали быстро и, коротая ожидание, помянули его еще раз. Погода растеплилась. Ватники порасстегнули. Шапки на мешках лежат. Мужики оживились, пошли шутки, подначки. Народ все зубастый - охотоведы. Разумеется, давай Боба подначивать, а тому много не надо - заводится с полоборота, а после чарочки и подавно. Бог весть с чего началось - да только о стрельбе заговорили, о меткости. Боб - стрелок известный, руками машет, кричит, с каждым и со всеми одновременно спорит. Тут возьми кто-то, да и скажи:

- Попадешь ли ты, Боб, из своей пятизарядки пулей влет ? - Запросто! - Ври, брат, да не завирайся. Пулей - это тебе не дробью. - Я вру?! Да, я..! - Боб ружье схватил, загнал патрон в патронник, - бросай!

Взлетела чья-то шапка. Бац! Пуля завертела шапку в воздухе. Бац! Пройдя вскользь, вторая пуля вспорола мех. В воздухе закувыркались клочки шерсти и ваты. Боб опрометью бросился к упавшей в снег шапке, поднять, кинуть к ногам недоверчивых оппонентов доказательство своего мастерства. Подбежал, глянул и застыл, кровь отлила от лица. У его ног лежала его же собственная расстрелянная шапка.

байка вторая

Поехали как-то мужики на копытных. Боб был в составе команды. Остановились на базе. Вечером за столом посидели, поговорили хорошо. Начали по-немногу ко сну разбираться. Спальных мест на всех не хватало, и, видя такое дело, Боб решил лечь пораньше и занять самое лучшее, как он считал, место - на печке. Залез на верх, повертелся, покряхтел, раскладывая свои кости на теплом, и улегся лысиной к самой трубе. Мужики еще довольно долго ходили туда-сюда, курили, разговоры разговаривали, но понемногу все угомонились, свет потушили, затихли. Спят охотники, сны видят, и у каждого во сне свое. Кто домашний сон видит, кто служебный, кто зверя завтрашнего гоняет, а иному такое привидится, что и сказать-то не знаешь как. Спят. Вдруг сонную тишину прорезал исполненный ужаса вопль и сразу же раздался звук упавшего тела. Все вскочили, свет зажгли. У печи на четвереньках стоял Боб. В одних кальсонах пузырем, глаза безумные, физиономия перекошена, остатки волос дыбом торчат из-за ушей.

- Бобонька, что с тобой? Кто тебя ? - Аа... Дааа... Вааа...

Усадили на лавку, стопку поднесли, чаю налили. Сидит Боб, за сердце держится, головой мотает.

- Да какие черти тебя раздирают? Всех перебудил! - Ох, мужики, сон-то какой страшный видел. Будто поймали меня гестаповцы и хотят в печке сжечь. Дверцу открыли и суют меня туда, в топку значит, головой. лысину жжет, сил нет. Конец мне пришeл. Но, - Боб выпрямился на лавке, расправил плечи, - я ушами за края зацепился и не дался гадам!

--------

Байка третья

Был канун охотничьего праздника - открытия осенней охоты. Ласковый, не жаркий, нет, а теплый август. Открытие сезона в этот год не откладывали под разными предлогами, и утиные выводки, поднявшись на крыло, еще не успели отлететь на большую воду, а шарились по траве и камышам. Охота обещала быть интересной и, для полазистых, добычливой. Истомившись за длинное и никчемно-пустое московское лето, ощущая внутри своей, прямо скажем, весьма прозаической души пение какой-то поэтической струнки, Боб терпеливо потел в вагоне переполненной дачниками электрички. Он не замечал ни орущих детей, ни грязи, ни вони, глаза его были мечтательно неподвижны. Боб ехал на охоту. Путевку удалось достать в хорошее место, где и утки есть, и чужая дробь на голову сыпаться не будет. Народ также ожидался все больше знакомый, что обещало душевные вечерние посиделки с соответствующим количеством подкрепляющего. Нет, Боб не пьяница, но кто же на охоте не опрокидывал чарочку? А если еще на чужаку, то Боб всегда себе позволял и даже более. Известно, скуп Боб до болезненности, а потому дармовщинка радует его вдвойне. Как и ожидалось, на базе Боб встретил своих давнишних знакомых Кольку да Сашку. Мужики приехали с полдня и уже успели разместиться. Теперь, приняв по маленькой, варили на печке под навесом кондер, раскладывали на столе домашние закуски и разные огурцыпомидоры. Боб потянулся к компании. Колька с Сашкой хоть и знали Боба как облупленного, встретили радушно - старый знакомый. Застолье началось, а так как были мужики до спиртного охочи, то так увлеклись, что не заметили, как все с собой привезенное перелили в себя, да в Боба. С тем и спать легли. Пробуждение было ужасным. Головы гудели как порожние железнодорожные цистерны, глаза не смотрели на мир Божий, но открытие охоты свято, а потому мужики ,ругая свою давешнюю невоздержанность, стали собираться. Пока Сашка с Колькой мучились проблемой, пить им чай или так идти, Боб вдруг подозрительно ожил, заблестел глазами и, быстренько экипировавшись, побежал на утреннюю зорьку. Потащились и мужики. Было прекрасное утро первой охоты. Теплое, тихое, чуть-чуть туманное. Боб остановился на берегу небольшого болотистого озерка, зарядился, и в тот же миг над его головой с мессершмидтным гудением крутанулся табунок еще не различимых в сумерках чирков. Боб натянулся весь как струна и приготовился. Озеро просыпалось, в осоках слышалась возня, плескалась вода, доносилось хлопанье крыльев, кряк. Охотничье сердце трепетало. Свету все прибывало, и где-то бухнул первый выстрел, потом - совсем далеко - торопливый дуплет, и сразу же в воздухе раздался нарастающий свист крыльев, Боб вскинулся , пятизарядка ахнула, и матерый крякаш комом шлепнулся на чистое место в трех шагах от стрелка. Боб прибрал селезня в рюкзак и, окрыленный удачным началом, стал ждать продолжения.