Путь в архипелаге (воспоминание о небывшем) - Олег Верещагин

— Давай, — шепнула она, — только теперь давай ты, как тебе хочется. Сам… О-о, вижу, что ты можешь… сам.

И она прогнулась в моих руках назад — в поясе, раздвинув колени и бёдра и подаваясь ближе.

— Сергей, мы сейчас, — сообщил я. — Быстро. Наверное…

В ближайшие два часа мы так и не ушли с тех холмов — наверное, не только нам с Танюшкой довелось найти среди них что-то важное. Когда я сам пришёл в себя и ухитрился собрать рассеявшийся отряд, уже перевалило за полдень, и было ясно, что до лагеря Жюссо, о котором говорил Сергей, нам сегодня уже не добраться. Кое-кто вообще предлагал остаться здесь, но я заявил, что уж километров десять мы в честь наступившей весны вполне можем отмахать — и нечего скрипеть.

Скрипеть мы всё равно продолжали, в том числе — и я сам. А прошли всего километра три — навстречу нам, перевалившим через холм, из олеандровой рощи высыпал отряд.

Я взмахнул рукой, и мои ребята рассыпались в цепь, девчонки отступили за их спины. Ирка, Валя и Танюшка деловито защёлкали затворами аркебуз. Джек с философским видом натянул лук. Колька снял с плеча ружьё — у него ещё оставалось две пули и одна мелкая дробь.

В отряде, вышедшем нам навстречу, было около десятка мальчишек. Они замерли напротив нас; у троих были аркебузы. Двое неспешно подкручивали пращи. От общего строя отделился черноволосый парень и, сделав несколько шагов, поднял вверх длинную, почти прямую саблю-эспадрон:

— Кто вы такие и чего вы хотите?! — он говорил по-английски, а я уже достаточно хорошо понимал этот язык. — Если хотите схватки, то знайте — это наша земля, и мы будем её защищать!

— Это Франсуа, — прошептал Сергей, подходя ко мне. У него в руках оружия не было. — Давай я поговорю? — я кивнул, и он, сделав два шага вперёд, махнул рукой: — Франсуа, это я, Серж, привет!

Сабля опустилась к ноге черноволосого француза.

Франсуа Жюссо со своим отрядом тоже не сидел на месте — просто зимовал на плоской вершине одного из холмов, в большом доме, плетёные стены которого были промазаны глиной, а боковыми столбами служили живые деревья. Четырнадцать парней, десять девчонок. До вчерашнего дня мальчишек было шестнадцать, но вчера вечером короткая, яростная схватка с захожими неграми унесла жизни двоих ребят. Негры свернули в холмы, не решаясь больше атаковать. Франсуа погнался за ними, но мы успели раньше…

Всё это Франсуа рассказал мне после обеда, когда мы сидели на тёплом ветерке в роще, у подножья холма.

— Сколько ты здесь? — поинтересовался я, ставя босую ногу пяткой на пень, на котором сидел.

— Меньше года, — француз сыпанул мне руку сушёных яблок. — Я вообще-то был кадетом военной школы, а попал сюда ещё с двумя нашими ребятами. Прибились к отряду франко-испанцев, с которым двинулись южным побережьем Европы на восток. В сентябре были аж в Крыму, где и попали неграм в зубы. Лидер отряда был убит, а я тогда сумел возглавить оставшихся в живых и прорвался «на волю». С остатками отряда добрался в Грецию, где и зазимовал, сам видишь.

— Неплохо вижу, — кивнул я и прислонился спиной к дереву. — Послушай, Франсуа… Ты знаешь Нори Пирелли?

— «Мясника»? — Франсуа вытянул ноги и потянулся сам. — Который со Спорад? Знаю.

— Я хочу… — я оборвал себя и помолчал, потом заговорил иначе: — У меня был недолгий знакомый, который мог бы стать моим другом. Он пытался прикончить Нори, но не смог, а этой осенью погиб сам… Я хочу сделать то, что не удалось ему.

Франсуа не удивился:

— А твои люди пойдут за тобой? Нори — не негры.

— Мои люди пойдут за мной, — подтвердил я. — А потом — мы уже отправили на тот свет одного такого, вроде Нори… Я хотел предложить тебе долю в этой игре.

— Я ничего не делил с Мясником, — покачал головой Франсуа. — Мне он не нравится, но не более.

— А я думал — все французы рыцари без страха и упрёка, — полушутливо заметил я.

Я-то почти пошутил. Но странно — это возымело действие! Франсуа вскинулся, его светло-карие глаза коротко сверкнули, но он промолчал, а я сменил тему:

— А о Городе Света ты что-нибудь слышал?

— Легенда, — отмахнулся Франсуа, успокаиваясь. — Такая же, как о Туманных Стражах, — я вздрогнул, но француз этого не заметил. — Или о Бесконечной Тропе…

— А что за Бесконечная Тропа? — заинтересовался я. Франсуа удобней устроился на пеньке и заговорил, сцепив руки на коленях:

— Это тоже легенда… — и надолго умолк, а я удивился, потому что уже понял — француз любит поболтать. Молчал он долго-долго, но потом заговорил снова: — Мы все так или иначе хотим вернуться, но возвращаться нам просто некуда. А умирать бессмысленно никому не хочется уж и вовсе, вот и выдумывают себе… утешение. Что вроде бы наступает такой момент, как бы переломный. И перед тем, кто остался жив во многих боях и вообще вёл себя достойно, открывается что-то вроде… двери. Это может произойти в любом месте, где угодно и когда угодно. Тогда можно уйти.

— Обратно? — поинтересовался я. Франсуа пожал плечами:

— Нет, зачем? В том-то и дело. Уйти в совсем иные миры. По Бесконечной Тропе — и выбрать любой мир себе, по желанию — тропа-то бесконечная! Совсем любой. И поселиться там, и жить, как тебе хочется. Совсем по-нормальному. Взрослеть, иметь детей, строить дома… — голос француза был тоскливо-мечтательным, но он оборвал себя: — Только это просто мечта. Легенда. Отсюда можно уйти только на тот свет, — он криво усмехнулся и уже деловито продолжал: — Вы, если хотите, можете задержаться тут на сколько угодно. Мы уйдём в июне на север, всегда хотел побывать в Скандинавии. И на твоём месте, — он соскочил с пенька, — я бы всё-таки не трогал Мясника, Олег.

Он не стал дожидаться моего ответа, да я и не собирался ничего отвечать…

…Вокруг бушевало почти настоящее лето. Пожалуй даже, здешняя весна была получше любого лета — я ни разу не видел такого сумасшествия прущей из земли зелени…

Я босиком спустился к неширокой, но бурной и быстрой речушке. Огляделся, стоя по пояс в разлапистом папоротнике. И начал раздеваться. Осатанелое комарьё немедленно поднялось из сырых местечек под листвой, и я поступил единственно правильным способом — вошёл в воду по пояс и нырнул.

Плавать я так и не полюбил, хотя и научился. Но сейчас мне просто хотелось выкупаться, и я минуты три нырял и плавал посерёдке реки, где было поглубже. Вода была холодной и очень чистой; замёрзнув, я выбрался на берег. Комары снова набросились на меня, но я не спешил одеваться. стоял и наслаждался майским днём.

Зачем кому-то в битвах погибать?Как влажно дышит пашня под ногами…Какое небо вечное над нами…Зачем под этим небом убивать?

Над яблоней гудит пчелиный рой…Смеются дети в зарослях малиныВ краю, где не сражаются мужчины,Где властно беззащитное добро,

Где кроткого достоинства полныПрекрасных женщин ласковые лица…Мне этот край до смерти будет сниться —Край тишины. Священной тишины.

Я не устану день и ночь шагать,Не замечая голода и жажды.Я так хочу придти туда однаждыИ ножны ремешком перевязать!

Но путь тяжёл, и яростны враги,И только сила силу остановит.Как в Тишину войти по лужам крови,Меча не выпуская из руки?!

Вечером у костра был общий сбор — вече. Я излагал свои дальнейшие планы касательно атаки на Нори Пирелли. Если честно, я и сам для себя толком не мог объяснить, что я так на него взъелся. Может быть, он заочно напомнил мне Марюса с его зоологической ненавистью к русским? Может быть — меня возмутила мысль о том, что в мире, где и так не продохнуть от негров, приходится ещё и с белой сволочью дело иметь? Наконец — мне нравился Свен. Очень нравился. А Свен теперь уже не мог прикончить Нори.