Возмездие - Элизабет Нуребэк
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Все места для слушателей были заняты. Интерес со стороны общественности и СМИ оказался огромен, я такого себе даже представить не могла. Никто не предупредил, что меня посадят за бронированное стекло, что все будут глазеть на меня, как на редкое животное в зоопарке.
Против воли мой взгляд невольно устремлялся туда — на журналистов и тех, кого интересовал лишь скандал вокруг дочери Кэти и ее убитого знаменитого мужа. Там сидели мои одноклассники, которых я не видела несколько лет, бывшие коллеги по работе. Позади всех сидела Микаэла. Как объяснил мне адвокат, будучи близкой родственницей, она не обязана давать показания. И она решила этого не делать. Не защищать меня. Это означало, что она могла присутствовать в зале во время всего процесса.
Здесь присутствовали многие друзья Симона, а на местах для истцов сидели его родители. На краткое мгновение я встретилась глазами с его мамой. Мы с ней хорошо относились друг к другу, частенько сидели у нее в кухне, пили кофе и болтали, даже когда Симон отсутствовал. Часто она спрашивала, когда же мы подарим ей внуков. Заглянув в ее убитое горем лицо, я поняла, кто я для нее теперь. Кто я для всех в этом зале.
В сопровождении охранников я прошла на свое место. Один из них расстегнул мои наручники, снял их и сел позади. Для обеспечения порядка и безопасности.
В ту минуту я подумала о маме — как бы она повела себя, окажись на моем месте. Во время интервью, съемок и выступлений она всегда оставалась звездой. Но и в магазине, и на площадке, когда мы были совсем маленькие, и когда встречала нас из школы. Где бы ни находилась, мама всегда была на сцене, готовая к тому, что на нее смотрят. Она двигалась с королевским достоинством, махала рукой и улыбалась, уделяя внимание всем, кто хотел с ней поговорить. Однако всегда оставалась самой собой. Это не поза, ничего наигранного. Всегда оставаться Кэти, любимицей всей Швеции, для нее было так же естественно, как дышать.
Будь на моем месте она, то поступила бы как обычно — устроила себе грандиозный эффектный выход, сияя, исполнила бы один из своих хитов и дала бы судье автограф.
Среди всей этой безнадежной ситуации мысль о маме заставила меня улыбнуться. Однако улыбка вскоре погасла.
* * *
Наручники натерли мне руки, образовалась рана, и я не могу сдержаться, все время ковыряю ее. Ощущаю резкую боль, когда отковыриваю кусок кожи, но продолжаю, отрываю еще один и еще. Мой адвокат, Лукас Франке, кладет руку мне на ладонь и делает успокаивающее выражение лица, пытаясь показать, что все будет хорошо.
Слово берет прокурор. Не вставая с места, она читает по бумажке, кратко резюмируя суть обвинения.
— Семнадцатого сентября обвиняемая, Линда Андерссон, находилась на своей даче на Фэрингсё вместе с несколькими лицами, включая своего мужа Симона Хюсса, — начинает она. — Утром восемнадцатого сентября полиция была вызвана на место происшествия, где мужчину нашли мертвым. В результате сильного удара острым ножом, перерезавшим сонную артерию, Симон Хюсс немедленно скончался от потери крови. Полиция обнаружила также на теле множество других ран, нанесенных тем же оружием. Линда Андерссон была задержана на том же месте, в восемь часов сорок две минуты, и помещена в изолятор двадцатого сентября. В своем выступлении я изложу, что стало известно в процессе следствия.
Представитель потерпевшей стороны требует возмещения родителям потерпевшего за огромные психические и человеческие страдания, затем судья просит меня ответить, как я отношусь к обвинениям.
Мой адвокат говорит, что я отрицаю совершение мною преступления.
Позднее один из следователей, Тони Будин, сидит, подавшись вперед, упершись ладонями в колени, и внимательно наблюдает за мной. Он не сводит с меня глаз, когда прокурор одним кликом переходит к следующему слайду в своей презентации. «Осмотр места происшествия: гостевой домик», — гласит заголовок, однако я оказываюсь не готова к тому зрелищу, которое заполняет большой экран.
— Здесь мы видим помещение, где обвиняемая была обнаружена вместе с потерпевшим восемнадцатого сентября, в воскресенье, примерно в восемь часов восемнадцать минут. Осмотр места происшествия произведен экспертами-криминалистами. Полный список улик приводится на странице сто девяносто шесть. Я не буду рассматривать все, остановлюсь на тех, что представляют наибольший интерес.
Достав лазерную указку, она направляет её на экран.
Вот почему я не увидела его, когда проснулась. Из постели я пошла прямиком в ванную, а Симон лежал на полу с другой стороны кровати. Прокурор бросает на меня суровый взгляд и говорит о значительных количествах крови, обнаруженных на полу и под телом. Фотографии подтверждают: она нисколько не преувеличивает. Половицы и коврик на полу пропитаны кровью. Затем она демонстрирует мое платье, сфотографированное, там, где его нашли в душе, — лежащее на полу, мокрое и окровавленное.
«Обнаружены следы крови, — указано под снимком, сделанным крупным планом. — Результаты анализов свидетельствуют о том, что это кровь Симона Хюсса (группа +4), если не принимать во внимание тот факт, что она могла происходить от близкого родственника».
Под ногтями у Симона обнаружились частицы кожи.
«Совпадение с ДНК Линды Андерссон подтверждается», — читаю я.
Прокурор говорит, что рядом с телом было обнаружено оружие убийства: острый нож. Раны на теле и одежде убитого соответствуют форме лезвия, поясняет она и далее зачитывает вслух заключение, где говорится, что раны у меня на левой руке с высокой вероятностью нанесены тем же ножом.
Взгляды слушателей прожигают меня, словно лучи лазера. Гул и шепот, царапанье стульев по полу, холодный свет от ламп под потолком. Шуршание ручки по бумаге в блокноте вырастает в невыносимый шум, я оборачиваюсь и вижу художника, сидящего в конце ряда. Какое счастье, что в зале суда, по крайней мере, не разрешается снимать.
* * *
Песня называлась «Когда заходит солнце» — я имела большой успех, исполняя ее вместе с мамой, впервые — в возрасте четырех лет. На записи видна пухлощекая серьезная девочка, знающая наизусть и текст, и движения. Она вертит бедрами, как мама, хотя и запаздывая на пару секунд. Знаменитый тележурналист кричит, перекрикивая аплодисменты и овации: «Солнце никогда не зайдет, пока поет Солнечная девочка!» Так родилось ласковое прозвище, сопровождавшее меня везде.
Мама полюбила его, публика тоже, а я очень гордилась. Но еще задолго до этого я караулила ее за кулисами, и мама шутила, что из роддома
