И заплакал палач... - Фредерик Дар

Я сел в машину. Я уже привык к тому, что в машине она всегда была рядом со мной и положил руку ей на плечо.

– Что ты хотела сказать, солнышко?

– Даниель, я вот тогда из-за скрипки вспомнила разные вещи...

– Ну?

– Так вот, я хочу, чтоб ты знал... когда мы вдвоем, мне это ничего не напоминает. Я уверена, что до тебя не любила ни одного мужчину. Никогда, Даниель! Надо, чтобы ты об этом знал. Может быть, у меня кто-то и бывал, но я не любила, это точно... Понимаешь?

Я прижался головой к ее груди и в темноте заплакал сам. Ее слова потрясли меня до глубины души.

Она обхватила меня за голову и заставила поднять глаза на нее. Тихонько поцеловала в глаза. И прошептала:

– Езжай!

В ту минуту я понял, что ее уже нет рядом. Я хотел было позвать, но потом передумал. Мне было стыдно за свою слабость.

Я увидел, как легкая фигурка появилась из темноты под соснами и побежала вдоль лунной дорожки на песке. Вскоре она исчезла позади «Каса Патрисио», и я почувствовал себя бесконечно одиноким в этой машине. Рядом шумело море, и кружились ночные бабочки.

Я встряхнулся и повернул ключ зажигания. Привычные движения обычно успокаивают, гасят отчаяние.

Колеса прокручивались в густом песке. Я вышел и подложил под них сосновые ветки. С большим трудом удалось вырвать машину из сыпучей массы. И я поехал к пустынной автостраде, на которой такой же ночью все для нас и началось.

Часть третья

12

По мере того, как увеличивалось расстояние между мной и Марианной, мне все яснее представлялось, что с ней произошло. До сих пор меня интересовала только она сама, ее собственная личность, и я, конечно, ив трусости, гнал от себя мысли о ее прошлом. Но теперь, один в машине, понемногу освобождаясь от ее чар, я стал серьезно задумываться.

Дело в том, что я позабыл о главном, о том, что задавало тон всему этому делу: ведь Марианна сама бросилась под машину. Для того, чтобы решиться на такой отчаянный шаг, нужно было ужасно страдать. А может, она приехала в Испанию с мужчиной, и тот ее бросил?

Если я хотел сохранять Марианну, нужно было увезти ее в такой отдаленный уголок, как Кастельдефельс... Туда, где не мог появиться никакой персонаж ее прошлой жизни, и никто не мог указать на нее пальцем, позвать по имени. Я ужасно боялся, что так может случиться. Она настолько принадлежала мне, что я бы не выдержал, если бы кто-то другой заговорил с ней о вещах и о людях, которых я не знал.

Чтобы получить полную свободу передвижения, необходимо было добыть для нее документы. Ясное дело, для этого я и приехал во Францию, но теперь, мчась на машине по нашим дорогам, стал понимать, что задача эта уже вышла из теоретической области и сделалась неотложным и настолько же трудновыполнимым делом. Я не особенно представлял себе, к кому можно обратиться с подобной просьбой. Догадывался, конечно, что где-то на Пигаль или в другом месте должны были существовать специалисты в таких делах, но сам я их не знал, и никто из знакомых не мог бы меня с ними свести. Тогда в голову мне пришла идея самому обмануть закон. Это казалось мне надежнее и обошлось бы дешевле. Но только каким образом?

Я вел машину, не обращая внимания на дорогу, повинуясь водительскому инстинкту. На спидометре накручивались километры, а я нисколько не чувствовал усталости. Наскоро пообедав в Тулузе, я затем остановился в Лиможе на ночлег. Но после ужина силы вернулись ко мне, и я решил продолжать свою гонку к Парижу.

Дорога – это как опиум. Когда слишком долго едешь, тело как будто цепенеет. И ведешь машину уже с помощью подсознания. Это оно заставляет включать фары, вовремя отмечает вереницы огоньков стоящих у обочины грузовиков. Оно и на тормоза велит нажимать...

В такие минуты думается легче. Натянутые нервы становятся усердными помощниками мозга.

Во мне как будто происходило извержение вулкана.

Между Лиможем и Орлеаном вопрос о документах наконец разрешился. На самом деле все оказалось очень просто. У меня еще жива была мать. Вот уже восемь лет она, почти полностью парализованная, жила в специальном санатории. Достаточно было запросить в мэрии ее родного города свидетельство о рождении и потом переправить дату. Дело, конечно, не из легких, но еще когда я учился в лицее, у меня обнаружился настоящий талант подделывать отметки в дневниках. Мастерство мое было так велико, что даже одноклассники не раз обращались ко мне с просьбой подделать отметки, чтобы родители их не ругали.

Когда я это сделаю, отправлюсь в свой полицейский участок, чтобы получить на мать справку с места жительства. Вместо удостоверения личности представлю метрику и квитанции об оплате жилья, выписанные на имя матери... Справку дадут без разговоров. Останется написать заявление с просьбой выдать паспорт, а к нему приложить свидетельство о рождении и справку с места жительства. Ну и фотографии Марианны. Сам пойду в префектуру. Конечно, это может показаться подозрительным, но тут я воспользуюсь Туринг-клубом. Ведь это же мой клуб... В общем, за четыре-пять дней получу все бумаги. А тем временем выхлопочу себе новую испанскую визу. У меня будет два паспорта с одинаковой фамилией – все пройдет, как по маслу. Сейчас лето, и в консульстве настоящая запарка.

Если хоть немножко повезет, удастся получить въездную визу, и тоща выезд тоже оформят без сучка, без задоринки. Особенно меня привлекало в этом плане то, что Марианна никак тут не замешана. В случае неудачи пострадаю я один, да и мне тоже не станут отрубать голову за подделку документов.

В Орлеане я понял: если сейчас же не заторможу, то врежусь в столб. На городских часах пробило два. Я заметил полицейских, делавших обход, и попросил показать мне, где гостиница. Спустя десять минут я уже укладывался на скрипящую кровать, с которой, казалось, никогда уже не поднимусь.

13

Дольше всего пришлось ждать свидетельства о рождении. Мать родилась в Сент-Омере, и на то, чтобы написать письмо к секретарю мэрии, а потом получить от него ответ, ушло три дня.

Чтобы убить время и немного отвлечься, я решил зайти к нескольким друзьям-художникам, но солнце выгнало всех из мастерских, и везде я находил только запертые двери. Тогда я перекинулся на Брютена, директора картинной галереи. Он приветствовал меня, как встречают победителя «Тур де Франс», пригласил поужинать и за десертом передал чек, проливший живительную струю на мой порядком усохший банковский счет.

Он расспрашивал меня об Испании, о моем творчестве, о том, как там живут... Я отвечал в основном односложно.

– Похоже, у вас что-то не ладится, Мерме. Со здоровьем нелады?

– Нет...

– Что-то вы похудели.

– Да это из-за испанской еды, никак к ней не привыкну.

– А вы уверены, что не влюблены?

Брютен был толстяком, с голым, как яйцо, черепом. Он носил квадратные очки без оправы и считал своим долгом одеваться во все черное, чтобы выглядеть посолиднее, хотя и так смотрелся, как памятник солидности.

– Смотрите, сейчас без глупостей! У вас в руках хорошая наживка! Вас начинают узнавать, а слава, знаете, как эпидемия... Скоро станете получать приглашения отовсюду...

– Лучше бы получать чеки, господин Брютен.

– Фи! Как может художник говорить такие вещи?

– Миф о голодном артисте уходит в прошлое. Мне кажется, люди наконец поняли, что и гению невредно набивать свой желудок, и хорошо сшитые костюмы идут ему не меньше, чем другим, что он умеет при случае и машину поводить. И вообще, совсем не обязательно жить в дерьме, чтобы делать красивые вещи!

Это развеселило его. Он посмеялся.

– Вы мне нравитесь. Не напрасно я стал разыгрывать вашу карту. Хотя пока только перья летели, но сейчас чувствую: ветер переменился. Так организую вам американскую кампанию, что закачаетесь мой мальчик!

– Что-то мне пока не хочется ехать в Штаты, господин Брютен!

Он опешил. Даже снял свои квадратные очки. Без них Брютен стал похож на диковинную рыбу.

– Что вы сказали?

– Сказал, что не хочу пока ехать в Америку. У меня полно работы, я в самом расцвете сил. Не хочу рисковать, прерывать творческий порыв ради рекламной поездки.

Он покачал головой.

– Да-да, понимаю. Ладно, потом поговорим. Вы еще побудете в Париже?

– Нет, надо возвращаться в Испанию.

– Когда?

– На этой неделе.

– О, Господи! Тогда зачем же вы сюда приехали?

– За деньгами.

– Могли бы просто позвонить. У меня агент в Барселоне. Он бы дал вам денег столько, сколько понадобится.

– Да, обидно, конечно. Ну уж ладно, раз я здесь...

Вечер уже был скомкан. Я ужасно скучал. Все думал о Марианне – как она там одна у себя в комнате в «Каса Патрисио»?