Кредит на милосердие - Андрей Фролов

– Конечно, дружище, потому я тебя и пригласил. И поэтому… если ты, конечно, не против?.. – Темирбаев изогнул бровь и пригладил роскошные усы. – Я предлагаю обсудить условия. Жалованье твое до выборов беру на себя, организацию народного схода – тоже. Ну и, разумеется, подключу связи в столице, когда дело дойдет до перевыборов…

Арсен смотрел на него и одновременно куда-то мимо, хлопая ресницами и всё еще забыв закрыть рот. Похожий на рыбу. Толстую оглушенную рыбу.

Султан откинулся на спинку стула и улыбнулся. Он умел и любил рыбачить, заранее чувствуя, когда жертва заглатывает крючок.

CREDITUM VI

Она опять оказалась в этом месте – холодном и безжизненном. Мертвенный молочный свет лился откуда-то сверху, ослепительный, но не мешавший смотреть по сторонам. А лучше бы и не смотреть…

Фигур были сотни. Невысокие, щуплые, они рядами уходили куда-то за горизонты, теряясь в белоснежной дымке. А сколько их там, за гранью? Она не различала лиц, не могла рассмотреть, во что одеты фигуры. Понимала, что в какие-то одинаковые робы мышиного цвета, но стоило ей сфокусировать взгляд, как зрение тут же подводило, всё начинало плыть, ускользая от понимания. То же было с лицами. Она могла поклясться, что глаза ближайшей фигуры зеленые, как и у нее самой. Но только поворачивалась, всматриваясь пристально, перед лицом будто натягивали матовую непрозрачную пелену.

Она пошла вперед, медленно и осторожно. Это тоже было частью происходящего, хоть сопротивляйся, хоть кричи. Шла среди безликих фигур, чьи многочисленные ряды статуями коченели под ярко-белым потолком. Прислушивалась к полнейшей тишине, наполнявшей зал. Почему-то она думала, что это именно зал – огромный и круглый, с куполообразным потолком. И хотя никогда прежде не видела ничего подобного, сознание продолжало цепляться за найденную ассоциацию, не позволяя удариться в панику.

Шагов не слышно, нет и теней. Место в зловещей ослепительной пустоте, где всё ненастоящее, мертвое, неживое. Но готовое переродиться, эта мысль была еще более уверенной, чем предположение об архитектуре странного «нигде».

Казалось, бесполые фигуры дышат. Краешком глаза она все-таки замечала, как сжимаются под одинаковыми одежками легкие. Но убедиться в этом было решительно невозможно, а потому девушка и не пыталась услышать или разглядеть.

Шаг, другой, третий. Кругом овалы бледно-розовых лиц, кругом сотни силуэтов, самый высокий из которых чуть выше ее. Давящая тишина, и ослепительный свет. Бабка говорила ей, что многие предпочитают считать белый цвет добрым, благородным и очищающим. Но бабка не была в этом месте, чтобы вместе с ней убедиться, каким ледяным и зловещим может он оказаться.

Скоро, совсем скоро. Еще десяток шагов, может, чуть больше – она всё равно никак не могла запомнить, где это случится… Двигалась вперед, не ощущая ни озноба, ни жары, а затем невысокая фигура справа от нее качнулась. Послышался совиный крик, и в ее запястье вцепилась крохотная ручонка, холодная, как ледышка. К такому нельзя подготовиться, даже пройдя через кошмар хоть сто раз, поэтому девушка вздрогнула, внезапно ощутив всю боль и отчаянье этого места. Ощутив безысходность, переполнявшую окружавших людей. Ощутив их изменение, непреодолимое и зловещее. Вскрикнула, попытавшись выдернуть руку, отвернулась от чьего-то цепкого взгляда, отшатнулась, но ручонка держала крепко, как медвежий капкан.

– Варвара…

Пленка сна лопнула, и она сразу почувствовала присутствие бабки, безмятежное и доброе. Нечто, защищающее от ураганов лучше крепких стен.

– Варвара! – теперь это было не в жутких грезах, теперь по имени ее звала бабушка Люба. – Вставай, радость моя, пора.

– Конечно. – Девушка с удовольствием потянулась, жмурясь от приятного покалывания. – Уже встаю, бабуль.

И тут же почувствовала что-то незнакомое, чего не было ни вчера, ни зиму назад. Что-то, нарушившее мерный распорядок их такой уединенной жизни. Что-то волнующее, причем не самым дружелюбным образом. Казалось, в дом пришло новое, незваное, как запах гари от пожара.

Варвара зевнула, прикрывая рот ладонью, встряхнула головой, прогоняя остатки морока.

– Бабуль, а сколько времени?

Она недоуменно уставилась за крохотное окошко. За стеклом, собранным из четырех осколков, всё еще помалкивала ночь. Конечно, и в обычные дни они вставали затемно, особенно зимой. Но сегодня это произошло определенно раньше, на час уж точно. Потому что и сам день обещал быть не самым обычным. И Варя еще не знала, как отнестись к охватившему ее незнакомому щемящему чувству.

– Самое время, внученька, – теплая морщинистая рука ласково потрепала девушку по запястью, точно в том месте, где в кошмаре ее хватали мертвой хваткой. Тревога тут же ушла, а сердце забилось ровно и чисто. – Сегодня пораньше нужно. Вставай, поможешь.

– Конечно, бабуль… – Варвара опустила босые ноги на пол, подтянула края застиранной ночной сорочки. Привычным движением отбросила косу за спину, пригладила волосы. – Умоюсь только… А может, случилось что?

Она с тревогой взглянула в лицо своей бабки, такое уютно-морщинистое и славное, словно июльское солнце. Любава прищурилась, глаза озорно блеснули в полумраке, а от их уголков бросились врассыпную лукавые морщинки.

– Да что ты, хорошая моя, – бабушка отошла от кровати, от горящей свечи подпалила еще одну, потолще. Верткая, шустрая, не потерявшая твердости рук даже к своим восьмидесяти четырем зимам. – Что тут у нас случиться может?

Она улыбалась, была полна энергии и хорошего настроения, но что-то всё же не укрылось от Варвары. Не от слуха или зрения, которым девушка иногда доверяла не до конца, а от скрытого внутри, подальше от всего мира. Неужто обманывает ее бабуля? Быть такого не может, глупости… Разве что сердце снова прихватило, отсюда и тревога.

Чувство, зародившееся еще во сне, набирало силу. И печка затоплена не только что… Значит, баба Люба встала заранее?

Искоса поглядывая на старушку, Варвара легкими шажками порхнула через девичью спаленку, склоняясь над примитивным механическим умывальником. Плеснула в лицо горсть прохладной воды, еще одну, улыбнулась влажной прохладе, впитала каждую капельку.

– Собирайся, внучка. – За ее спиной бабушка Любава что-то искала в шкафу для одежды. – Пойдешь сейчас на Кривую Косу, хорошая моя, заберешь посылочку.

Она что-то нашла на нижних полках и завернула в чистое кухонное полотенце. Прошаркала в соседнюю – самую большую комнату их дома, служившую одновременно и столовой, и кухней, и горницей, и местом для рукоделья. Там, чему Варвара удивилась еще сильнее, неярко горела керосиновая лампа, которую зажигали только по праздникам.

– На Косу? – удивленно переспросила девушка, начиная одеваться. – А чего в такую рань-то? Бабуль, давай я после Ластенки схожу, а? Ночь же еще…

– Нет, родная, сейчас нужно… – теперь бабушка возилась где-то вне поля зрения, гремя посудой. – Запамятовала напрочь твоя бабка, плохая совсем стала. Сплошные дырки в голове, а через них добрые мысли высыпаются… Нельзя тянуть, вчера еще забрать нужно было, так что ты иди. Тележку не бери, там нетяжкое.

– Ладно, ба. – Варвара не привыкла спорить с самым близким человеком в своей жизни. Натянула теплые кальсоны, мохнатые шерстяные носки, нижнюю рубаху из конопляных ниток, ткань на которую соткала сама. – Только до ветра схожу да Ластенку проведаю. А то проснулась, поди, красавица наша, услышала, что мы на ногах-то…

– По дороге сходишь, – вдруг отрезала Любава, и что-то упало из ее руки на стол, необычно громко звякнув.

Варя вздрогнула, напуганная этим простым звуком, и даже замерла, так и не просунув голову в ворот платья. Посылки, которые им оставляли жители окрестных сел в обмен на услуги или подарки леса, были, разумеется, жизненно необходимыми. Бесценное горючее для насоса или ламп, гвозди, кое-какой инструмент, соль и многое другое. Но чтобы вот так, ни свет ни заря, отправлять внучку за добрых десять верст от дома? Да при неподоенной корове-кормилице? Да еще и таким тоном?

– Ба? – она выглянула в соседнюю комнату.

Любава стояла над кухонным столом, втянув голову в плечи. Сейчас она казалась такой старой, удрученной, сгоревшей. Словно десятки прожитых зим разом навалились на ее шею, заставив впервые в жизни опустить голову.

– Что случилось-то? Я ж вижу…

– Ничего, родненькая, – Любава обернулась, преобразившись в один миг так разительно, что девушка даже опешила – не привиделось ли, что бабка чем-то подавлена? – Ничего не стряслось, не волнуйся… Сердце припекло малость, но ты ж знаешь, что всё будет в порядке.

Девушка знала, хотя успокоилась не от слов – от любимой и любящей улыбки и ласкового взгляда. Они все знали, и бабушка, и мать, и матери всех матерей. Когда, как, почему. Если бы Любава увидела смерть, то не стала бы скрывать от внучки, Варя в это искренне верила.