Вызов смерти - Владимир Константинов

В кабинет вошла Колдобина и, увидев мою постную физиономию, спросила бодро, с очаровательной улыбкой:

- Ты что такой смурной, герой?!

- А! - вяло махнул рукой. - Кругом сплошной "атас"!

- Чего так?

И я рассказал ей все, что поведали мне Хомова и Зайцева.

- Вот козы! - в сердцах проговорила она, выслушав мой рассказ. - А мне ни слова! Я предполагала, - она зыркнула на меня доверительно, - что с тобой они будут разговорчивее.

- Слушай, Виктория, ответь: почему ты сдала Овчаренко?

Она покачала головой, усмехнулась.

- А ты внимательный. Не работал прежде в нашей системе?

- Работал год в прокуратуре.

- Тогда понятно.

- Ты не ответила на вопрос.

- Я давно подозревала ее в нечистоплотности, была уверена - если с Трубициной не все чисто, то это не обошлось без Овчаренко. Ты напиши объяснение, чтобы я могла официально дать всему этому ход.

- Хорошо. Что, прямо сейчас?

- А зачем откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня? Верно?

- Но Овчаренко наверняка кто-то помогал из администрации колонии.

- Разберемся, - твердо и жестко проговорила Колдобина.

Когда мы с Викторией вышли на улицу, был уже поздний вечер.

.

- А где тут у вас гостиница? - спросил я.

- Это далеко, - ответила она, искоса глядя на меня черными бездонными глазами и усмехаясь. - Да и доехать сейчас очень сложно. Автобусы уже не ходят, а такси сюда не забредают.

- Вот черт!

- А то, может, ко мне? - спросила и странно воркующе засмеялась. - Или слабо?

- А что скажет муж?

- Муж объелся груш. Я давно отправила его в бессрочную командировку.

- Ну тогда это совсем другое дело! Тем более, что смычка прессы и пенитенциарной системы может дать очень даже положительный результат.

- Нахал! - нервно рассмеялась она и глубоко вздохнула, гимнастерка на ее груди разгладилась, пуговицы едва сдерживали напор молодого и сильного тела.

"Знойная женщина!" Но это были лишь мои, так сказать, вероятные предположения от увиденного. Однако скоро мне привелось убедиться в этом на практике. Мне потребовалось призвать на помощь все силы, мужество, самообладание и основательно потрудиться, чтобы не дрогнуть перед напором и неистовством "пенитенциарной системы" и отстоять честь и достоинство средств массовой информации. Для выполнения столь благородной и ответственной миссии я отдал последние силы, но не дрогнул, не подвел, не подкачал. Так держать, Андрюха!

А утром, легкого и почти бесполого, меня провожала на поезд неистовая и непредсказуемая, как установка залпового огня "Град", капитан внутренней службы. Для столь торжественного случая она надела великолепное бирюзового цвета платье. И если бы она не держала меня под руку, то я, как пить дать, облачком унесся бы в синее и манящее поднебесье.

Сажая меня на поезд и нежно целуя в губы, она проворковала:

- Андрюшенька, приезжай еще. Для этого я готова каждый месяц вешать в туалете по заключенной.

Ну и шутки у нее! Черный юмор, если не сказать больше.

Глава 7

Получив от проводницы постельные принадлежности, я переоделся в трико, лег и вырубился на целых десять часов кряду. Проснувшись, ощутил прилив новых сил и почувствовал волчий аппетит, тем более что у меня на глазах пожилые тучные супруги уплетали за обе щеки копченую курицу, громко чавкая и смачно запивая еду пивом прямо из бутылок. Накинул на плечи пиджак и заторопился в ресторан.

Там заказал вертлявой официантке все, что значилось у них существенного в меню, и двести водки. Гулять так гулять! В ожидании заказа хотел было закурить, но злая и свирепая, будто цербер на цепи, буфетчица затявкала:

- Молодой человек! У нас не курят!

Придется потерпеть. Тем более на голодный желудок курить вредно.

Выпив и основательно подкрепившись, отправился назад. Дошел до своего тамбура, достал сигарету, закурил и стал смотреть на пробегающий мимо пейзаж. Судя по нему, поезд уже давно катил по великой Западно-Сибирской низменности, где угораздило меня ровно двадцать пять лет назад родиться и провести лучшие годы своей жизни. А еще я думал над тем, что, говоря главному перед командировкой о связи убийств Погожева и Шипилина, я блефовал, "стрелял", что называется, в белый свет, как в копеечку, но совершенно случайно попал в десятку. Точно. Сейчас я был убежден: если узнаю, что стоит за убийством Погожева, то найду убийц Шипилина, Струмилина и Трубициной. Вот это будет сенсация так сенсация! Уверен - сразу выйду в звезды первой величины современной журналистики. В воображении уже рисовались картины, одна заманчивее другой. Но досмотреть их все до конца на этот раз не удалось. Страшной силы удар обрушился мне на голову и погасил сознание. И само собой, я даже не видел, кто это сделал.

Приходил в сознание медленно и долго. Первое, что я увидел, - мрачное, сплошь затянутое низкими, косматыми и черными тучами небо. Оно странным образом качалось и как бы куда-то уплывало. Этакие воздушные качели. А потом небо закружилось, вошло в штопор и я вновь отключился. Когда открыл глаза вторично, то увидел то же небо и те же тучи. Только теперь из них сыпал мелкий, частый и холодный дождь. Страшно болела голова да и все тело, будто меня провернули в камнедробилке. Но как сказал Декарт: "Когито эрго сум!" (Мыслю, значит, я существую). И осознал себя лежащим в обнимку с голубой планетой Земля - такой теплой, родной и до боли знакомой, в зените лета одна тысяча девятьсот девяносто восьмого года, на которой живут как добрые и хорошие люди, страдающие от своей честности и порядочности, так и негодяи всех мастей.

И совсем недавно один из этих негодяев чуть было , не отнял у меня драгоценную жизнь, дарованную мне Космосом и родителями. А я так мечтал дожить до третьего тысячелетия от Рождества Христова. Теперь эта мечта становится, к сожалению, проблематичной...

Попробовал пошевелиться и с удивлением обнаружил, что со скрипом, с болью, но руки-ноги двигаются. Попытался встать. И это мне удалось. Ноги гнулись, дрожали, но держали. Честное слово! Удивительно! Попробуй сам соскочить с поезда на полном ходу. Обязательно что-нибудь сломаешь. А тут выбросили, словно балласт, и хоть бы что. Чудеса в решете, да и только. Осмотрелся на местности. До самого горизонта она была ровная, словно блин, и сплошь заросшая высоким камышом. Болото. С трудом поднялся на железнодорожную насыпь и поковылял на восток.

В такт неуверенным своим шагам замурлыкал:

"А я по шпалам, опять по шпалам иду домой по привычке". Сколько же мне до этого дома осталось? Километров пятьсот, никак не менее. Засветло, поди, вряд ли доберусь. Поймал себя на мысли, что если не утратил способности юморить, то долго жить буду. Хорошо, что надел в ресторан пиджак. Лихорадочно зашарил по карманам. К счастью, все было на месте: и удостоверение, и паспорт, и бумажник с деньгами. Видно, тому, кто это сделал, не нужны были мои жалкие гроши, он имел постоянную хорошо оплачиваемую работу. Чего же он хотел? Убить меня? Вряд ли. В последние годы они научились делать это наверняка, с гарантией. В его задачу входило лишь напугать меня до смерти, предупредить, чтобы не совал свой нос в чужие дела. Точно. Да, но, выбрасывая меня с поезда, он не мог точно знать, что я останусь в живых? Скорее он об этом совсем даже не думал. Везучий, значит, повезет. Нет? На нет и суда нет. Неужели это сделано по указанию моего лучшего друга - Ромы? Чемпион Сибири по каратэ - гроза томской шпаны, центровой нашей баскетбольной команды. Сволочь он порядочная, а никакой не друг!

Больно, грустно, обидно - хоть плачь. Сел на рельс и впрямь поплакал немножко и пошел дальше. И что меня дернуло ввязаться во все это? Мало мне, видите ли, рядовых будней, захотелось непременно героических. Что же теперь нюнить и жаловаться на судьбу, когда сам виноват?!

Я брел по шпалам уже более часа. Дождь давно перестал. Небо вызвездило и теперь было торжественным и парадным. Совсем стемнело, когда впереди замаячили огни большого поселка или города.

- Ау, люди! - заорал я от избытка нахлынувших на меня чувств. - Я люблю вас, люди! Вы даже себе не представляете, как я вас люблю!

Совсем было задремавший воздух от моего крика встрепенулся, завибрировал и откликнулся гулким и протяжным эхом: "У-у-у! Ю-ю-ю-у!" На окраине залаяли собаки.

Через полчаса я был на станции Татарск. А это означало, что я уже достиг пределов своей родной области. Правда, до Новосибирска еще пилить на поезде часов семь-восемь. Но все равно, можно сказать, что я дома.

Пошел к дежурному по станции и все ему выложил. Дядька оказался добрым, всему поверил и, не задавая лишних вопросов, спросил сразу о главном:

- На каком поезде ехали?

- "Адлер - Новосибирск". К сожалению, номера не помню.

Дежурный посмотрел на часы.

- Почти три часа, как он прошел. Барабинск уже миновал. А вы до Новосибирска ехали?

"Значит, лежал я без сознания где-то около часа, - отметил про себя. А мне показалось, что целую вечность".