Сын охотника - Константин Эрендженов

Мерген в тихом восторге любовался цветными стеклами, в окнах, росписью стен и потолка. Особенно привлекал внимание потолок, где масляными красками с золотом был нарисован огромный страшный дракон. Вокруг дракона летали бесстыдно обнаженные младенцы. Мерген заметил, что и Кермен, и другие люди с любопытством рассматривали роспись потолка и стен. Некоторые суеверные старики потихоньку молились, как в хуруле.

Хозяин дома с хозяйкой, которая пришла нарядно одетая и ввела своего сына Бадму, уселись недалеко от председателя. Женщина перебирала четки с крупными драгоценными камнями, обрамленными серебром, и читала молитву, чуть заметно шевеля губами. А сын свысока посматривал на Мергена, мол, вот где я; и вон где ты…

Мерген действительно так и остался стоять почти у порога.

Председатель уисполкома встал, вынул из левого нагрудного кармана серебряные часы и сказал:

– Товарищи! Я не стану вас долго задерживать, хотя некоторым, вижу, нравится сидеть в этом красивом доме. Или вы здесь не впервой? – спросил он, улыбаясь.

– Мы никогда здесь не бывали! – послышался голос.

– В этот дом заходили только дети богачей, которые по пути в хурул делали здесь остановку и получали благословение зайсанга. А нас, бедняков, близко сюда не подпускали! – закричала Шиндя с места.

Сидевший рядом с нею муж толкнул ее, чтобы молчала.

Нимя Эрдниев заговорил ровным, спокойным голосом:

– Сегодня на заседании вашего сельсовета разбиралось заявление чабана Манджи. Это заявление прислал с нарочным владелец этого дома Цедя.

Все присутствующие с удивлением посмотрели на чабана Манджи. Как он мог написать заявление, если он совсем неграмотный. Цедя густо покраснел и заерзал на стуле. Жена его, глянув на мужа, приложила четки ко лбу.

– Батрак Бадаш чуть не загнал коня – так спешил, потому что на конверте были нарисованы три креста, что когда-то означало «аллюр три креста», или «скакать во весь дух!». Еще на конверте было написано: «Приставу Манычского улуса Черноярского уезда Астраханской губернии». Такого адреса нет давно. Как и нет таких должностей, как «пристав», «губернатор», еще с 1917-го года, когда в России победила социалистическая революция. Вы, Цедя, об этом прекрасно знаете. Но сфабриковали этот адрес для пущей убедительности, чтобы мы поверили, что писали это люди неграмотные.

Цедя побелел и опустил глаза.

– Прошло уже много лет, как установилась Советская власть, а веши батраки до сих пор толком не знают, что это такое. Нам придется снова объяснять, что Советская власть – это власть трудящихся, то есть рабочих и крестьян, бедняков и батраков. Обидно, что здесь до сих пор не знают об этом. В этом мы видим слабую работу среди вас сельсовета, его бывшего председателя, а также батрачкома.

Эрдниев изложил содержание заявления чабана Манджи, где охотник Хара Бурулов обвинялся в систематическом воровстве овец из стада Цеди. В заявлении приводился пример с воровством «священной» овцы. В заключение автор заявления просил немедленно выселить Хару Бурулова в такое место, где нечего воровать. Председатель поднял над головой синий конверт и белый лист самого заявления и спросил:

– Чабан Манджи! Вы писали это заявление?

– Нет, нет, что вы! Я ни одной буквы не знаю, – отмахнулся Манджи, как от наваждения.

– А тавро Бага-Чоносовского аймака вы ставили?

– Ой, пусть меня ударит гром, лягнет облезлый верблюд, если это я! Да мне никто даже не показывал эту бумагу! – разводя заскорузлыми руками, говорил Манджи.

– А вы, Цедя, разве не показывали это заявление Манджи и не предупреждали, что оно написано от его имени? – строго спросил председатель у хозяина дома.

– Всем известно, что Манджи неграмотный. Поэтому заявление от его имени я не стал ему показывать. Все равно он не мог бы прочитать, – прикидываясь простачком, отвечал Цедя, – Вместо него тавро поставил Бадаш.

– Бадаш, вы ставили это тавру?

– Я тоже человек неграмотный, как и Манджи. Зайсанг Цедя приказал мне подписать эту бумагу вместо Манджи. А раз я расписаться не умею, так я и намалевал тавро Бага-Чоноса. Больше я не умею ничего рисовать, а это тавро знаю, – ответил Бадаш.

Супруга Цеди, видя, как растерялся муж, время от времени толкала его в бок, то ли подбадривая, то ли упрекая.

Теперь председатель обратился к жене чабана:

– Шиндя, ваш муж говорил вам, что он подает заявление на Хару Бурулова? – Что вы! Что вы! Он никогда не жалуется. Даже когда Цедя избивал его до смерти и люди советовали идти жаловаться, он никуда не пошел. Постонал неделю, покряхтел и опять – на работу. Это самый безъязыкий батрак Цеди. На таких можно воду возить и в одно место ездить… – уже зло закончила Шиндя и с упреком посмотрела на потупившегося мужа.

– Получив приказ Цеди спустить всех злых собак с цепей, когда придет Хара Бурулов, ваш муж действительно это сделал?

– Конечно, он обязательно и всегда исполнял приказ хозяина. Слово зайсанга для него все равно, что повеление неба! – ответила Шиндя.

– Все понятно, только зайсангов сейчас нет. А теперь вы, Хара Бурулов, расскажите подробно, почему и как вы украли у Цеди овцу и подкинули ему собаку в мешке.

Хара поднялся с места, прокашлялся, осмотрелся кругом и заговорил:

– Слово «украл» не подходит ко мне, – отрицательно покачал он головой, словно сам себя оспаривая, и выдавил – Да нет же, не подходит. В жизни я ничего не воровал. Об этом скажут все, даже сам Цедя. Я охотник. Живу своим трудом. Чужого мне не надо! Я сыт, одет, ни в чем не нуждаюсь. Зачем воровать мне? А про овцу – другое дело… Это честный спор.

– Интересно, что ж это за спор? – придвинулся председатель.

– Однажды зашел разговор о злых собаках зайсанга. А были мы выпивши, в приподнятом настроении. Ну я и бухнул: «Пусть я буду пьяным или трезвым, но самая злая собака Цеди не посмеет меня тронуть, если я этого захочу. Унесу из-под носа овцу, и ни одна не тявкнет!» Верно, я так тогда сказал. А кто-то донес Цеде. Ну он и вызвал меня. «Правда, что на тебя не лают даже самые злые собаки? – спросил он и стал насмехаться. – Если это так, тогда приходи ночью в отару Манджи и забери любую овцу. Утром посмотрим, какой ты будешь!» И он так расхохотался, будто меня его собаки уже загрызли. И мы поспорили на овцу. При этом споре были Бадаш и Муула. Когда вышли из дома Цеди, Бадаш и Муула стали меня отговаривать от этой затеи, но только еще больше раззадорили. Пусть скажут, так оно было или нет.

– Да, было так. Мы и правда испугались за него, – подтвердили Бадаш и Муула, сидевшие на диване.

– Чабан Манджи, это правда, что вас избил Цедя, подозревая в том, что вы выдали Харе его овцу? – спросил председатель. – Почему вы не пожаловались тогда председателю сельсовета? Нам стало известно, что у вас были телесные повреждения, но вы молчали!

– Да, из-за этой проклятой овцы мне досталось. А пуще всего из-за собаки… – ответил Манджи, почесывая плечо. – Но уже заживает.

– Ну а вы, товарищ Ишля, как председатель батрачкома, почему молчали до сих пор?

Ишля виновато развел руками:

– По правде говоря, я слышу об этом впервые. Никто мне не жаловался. И я не знал об отношениях между Цедей и его батраком. Вообще-то нам было известно, что Цедя человек с очень крутым характером и что он держит своих батраков в ежовых рукавицах.

– А вот нам известно, что он действует не только своим твердым характером, но и еще более твердой железной тростью, – заметил председатель уисполкома.

Батрачком виновато покряхтел и продолжал:

– Мы полагали, что Цедя, как человек почтенного возраста, понимает, что времена изменились, и он по-другому станет относиться к батракам. Здесь моя вина, долго терпел… – и он сурово посмотрел на Цедю. – Завтра же приходите ко мне. Манджи, Муула и все остальные батраки. Я заключу с Цедей от вашего имени договор. Тогда я смогу следить за выплатой вам заработка и отношением к вам хозяина.

Когда председатель батрачкома умолк, Нимя Эрдниев сказал:

– Активисты, руководители десятидворок должны еще раз всем разъяснить в хотоне, что такое батрачком и какие у него права. Люди должны знать своих защитников и рассказывать им о своей жизни. Люди должны понять, что давно кончилась власть нойонов, зайсангов и кулаков! Советской власти еще вредят гелюнги и всякие там кулацкие подпевалы… Но это будет недолго. Очень недолго. После возвращения в улусный центр я пошлю к вам из Элисты комсомольцев, грамотных людей, активистов, женщин с «красной кибиткой». Они помогут вам пенять смысл новой жизни, приобщиться к культуре.

Ну а теперь перейдем к главному вопросу, с которым мы приехали к вам. До сих пор у вас нет настоящей школы. Ученики и единственная учительница ютятся в двух комнатенках полуразвалившейся мазанки. Одна учительница ведет занятия одновременно с двумя классами. А тем, кто окончил начальную школу, приходится бросать учебу совсем или уезжать в город. Так дальше нельзя! Пора открывать настоящую школу-семилетку, – председатель обвел глазами комнату, в которой шло собрание. – Подходящий дом для такой школы у вас есть, сейчас мы находимся в нем.