Дом с неизвестными - Валерий Георгиевич Шарапов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Знали о воре-законнике и опытные коллеги Старцева из других опергрупп. Только и это не помогло, ибо Барон слыл хитрым и острожным главарем, попадался в руки правосудия крайне редко, и в итоге информации о нем набиралось с пайку тощей архивной крысы. Да и та имела характер расплывчатый, неопределенный.
Седовласый Кузьма Новиков, к примеру, утверждал, что перед самой войной Барон потерял в перестрелке глаз. Другой ветеран – Иван Иванович Гонтарь – припоминал, что в первый же год войны Паша Баринов исчез из Москвы и промышлял по мелочам в соседних областях.
Следаки думали, кумекали и беспрерывно курили, наполняя дымом и без того прокуренный кабинет. Настроение у всех было скверным. Понимая, что таким образом дело не сдвинется с места ни на полшага, Старцев молчал. В такие тревожные моменты, сгорбившись и опираясь жилистыми ладонями о рукоятку трости, он походил на немощного философа, размышлявшего над бренностью мироздания…
Ближе к полуночи Вася Егоров догрыз свой сухарь (другим ужином на сегодня запастись не вышло), допил из кружки несладкий чай и, спрыгнув с широкого подоконника, сказал:
– Вот что, товарищи. Прознал я намедни, что поселился в Бутырской тюрьме мой давний знакомец по фамилии Изотенко.
– Изотенко? – встрепенулся Иван. – Это… который Шура-крестьянин?
– Он самый. Есть у него давний должок передо мной. Выправь мне пропуск у комиссара – завтра утром навещу знакомого и узнаю насчет Баринова.
– Считаешь, получится?
– Если он что-то знает, со мной поделится…
Блатной люд уважал Василия Егорова за справедливость, за нормальное человеческое отношение к задержанным. Он и вправду никогда не пылил, не орал на допросах, не угрожал, не строил подлостей. Заслужил – получи. Ну, а ежели выяснялась невиновность, то мог извиниться и даже пожать руку. Платили ему уркаганы той же монетой, выручая нехитрой информацией, когда это не шло вразрез с воровскими законами.
Старцев тотчас преобразился, просветлел лицом. Да и как не загореться, если других выходов не намечалось?
– Решено, Вася! Завтра первым делом добуду тебе пропуск! Слово даю, – его тросточка мерно застучала по паркету. – Кстати, давно хотел спросить по этому типу… Почему он Шура-крестьянин? Неужто из крестьян?
Егоров засмеялся:
– Какой из него крестьянин! Небось, ни плуга, ни бороны ни разу не видал. С Крестьянской заставы он, вот и прицепилось…
* * *
Вначале из коридора донеслись знакомые звуки. Надрывно кашлял мужчина средних лет. Затем противно заскрипела тяжелая дверь, и в проеме появилась рослая, слегка сутулая фигура Александра Изотенко.
– О-о, кого я вижу! Аллюр[16], гражданин начальник! Какими судьбами? – заполнил он густым басом небольшое помещение допросной.
Конвоир легонько подтолкнул его в спину, вышел в коридор и прикрыл за собой дверь. Сухо щелкнул ригель замка.
– Приветствую, Шура. Присаживайся, – кивнул на стул Егоров.
В другой раз Изотенко непременно отпустил бы ехидное словцо на предмет неурочного вызова в допросную. Дескать, на кой черт побеспокоили? Все, что знал, выложил, а больше ничего не дождетесь. Он был типичным уголовником: по «политическим» статьям не привлекался, во «врагах народа» не числился, стало быть, и высшей меры, равно как максимального срока, не опасался. Но в допросной его ожидал капитан Егоров, с которым он провел немало часов в задушевных, как говорится, беседах. За долгое время их знакомства Егоров не устроил ему ни одной гадости, за что Шура его сильно уважал. Это раз. И на столе лежали дорогие и весьма желанные для здешних постояльцев гостинцы. Это два.
– Закуривай, – капитан пододвинул поближе к вору свою пачку папирос и спички.
– Благодарствую. Не откажусь.
Покашливая, Изотенко необычным образом смял бумажную гильзу, чиркнул спичкой, затянулся. И блаженно выдохнул табачный дым…
За те пару лет, что они не виделись, Шура-крестьянин прилично сдал и для своего возраста выглядел неважнецки. Кожа приобрела землистый оттенок, лицо покрылось сетью тонких морщин, волос на голове и зубов во рту почти не осталось. Да еще этот изнуряющий, отхаркивающий мокроту кашель.
– Ты, погляжу, все дохаешь?[17] – поинтересовался Егоров.
– Чахотка[18] донимает, начальник. Ты же помнишь, как я кровью харкал.
– Так я ж докторов к тебе в камеру направлял. Или не помогли?
– За докторов благодарствую. Малость полегчало, но дочиста избавиться от этой напасти не судьба. Как говорят в наших кругах: житуха прожита, деньги пропиты. Тут, в неволе, видать, и сгину…
Тема была не из приятных. Да и заявился сюда Егоров не затем, чтоб грустить о потерянном воровском здоровье. Он тоже вытряхнул из пачки папиросу, задымил.
– По делу, начальник? – нарушил затянувшуюся паузу Изотенко.
Василий усмехнулся:
– Сам-то как думаешь? Мы с тобой хоть и в добрых отношениях, но не родственники, не кореша?
– Это с какой стороны поглядеть, – хитро прищурился пожилой вор. – Ты ведь, начальник, чужаку гостинцев не принесешь.
– И то верно. – Егоров по-хозяйски подвинул к блатному кулек с чаем и непочатую пачку папирос. – С собой в камеру заберешь, – сказал он. Развернув второй сверток, предложил: – А этим лучше здесь побалуйся.
На обрывке газеты лежал кусок белого хлеба, накрытый щедрым ломтем «любительской» колбасы. При виде редкого деликатеса Шура-крестьянин жадно сглотнул слюну.
Егоров не ослаблял хватки:
– Покуда перекусываешь, проясни мне про одного человечка.
Блатной сразу переменился в лице и качнул головой:
– Извиняй, начальник… При всем уважении… Если попросишь сдать вора, то я – пас.
– Ну, во-первых, интересующий меня тип уже несколько дней как на допросе у архангелов. Во-вторых, сдавать мне его не надо. Интересует биография и твои мысли по его безвременной кончине.
– Кто ж такой?
– Паша Баринов.
– Барон? – вскинул брови Изотенко.
– Он самый. Слыхал небось, что его подрезали?
Подкашливая, вор прохрипел:
– Дошла весточка с воли. Ладно, слухай. Про что знаю – расскажу…
* * *
На свет Баринов появился за десять лет до Революции в маленьком Коврове Владимирской губернии. Насмотревшись в детстве на беспросветную нищету провинциального городишки, к двенадцати годам он совершенно точно знал, что уедет из проклятой дыры и отправится искать счастье в большой и шумный город. В Коврове его не интересовали ни механические мастерские Московско-Нижегородской железной дороги, ни салотопенный завод, ни паровая мукомольня.
Отца он никогда не видел, мать целыми днями пропадала в единственной больнице, где трудилась на двух ставках – уборщицы и сиделки.
Паша очень рано связался с
