Волшебник - Владимир Набоков

Но из ближайшего номера уже появились две старухи в халатах: первая, как негр седая, коренастая, в лазурных штанах, с заокеанским захлебом и токанием -- защита животных, женские клубы -- приказывала -- этуанс, этудверь, этусубть, и, царапнув его по ладони, ловко сбила на пол ключ -- в продолжение нескольких пружинистых секунд он и она отталкивали друг дружку боками, но все равно все было кончено, отовсюду вытягивались головы, гремел где-то звонок, сквозь дверь мелодичный голос словно дочитывал сказку -- белозубый в постели, братья с шапрон-ружьями -- старуха завладела ключом, он быстро дал ей пощечину и побежал, весь звеня, вниз по липким ступеням. Навстречу бодро взбирался брюнет с эспаньолкой в подштанниках, за ним извивалась щуплая блудница -- мимо; дальше -- поднимался призрак в желтых сапогах, дальше -- старик раскорякой, жадный жандарм -- мимо; и, оставив за собой множество пар ритмических рук, гибко протянутых в пригласительном всплеске через перила, -- он, пируэтом, на улицу -- ибо все было кончено, и любым изворотом, любым содроганием надо тотчас отделаться от ненужного, досмотренного, глупейшего мира, на последней странице которого стоял одинокий фонарь с затушеванной у подножья кошкой. Ощущая босоту /уже/ как провал в другое, он понесся по пепельной панели, преследуемый топотом вот уже отстающего сердца, и самым последним к топографии бывшего обращением было немедленное требование потока, пропасти, рельсов -- все равно как, -- но тотчас. Когда же завыло впереди, за горбом боковой улицы, и выросло, одолев подъем, распирая ночь, уже озаряя спуск двумя овалами желтоватого света, готовое низринуться -- тогда, как бы танцуя, как бы вынесенный трепетом танца на середину сцены -- под это растущее, руплегрохотный ухмышь, краковяк, громовое железо, мгновенный кинематограф терзаний -- так его, забирай под себя, рвякай хрупь -- плашмя пришлепнутый лицом я еду -- ты, коловратное, не растаскивай по кускам, ты, кромсающее, с меня довольно -- гимнастика молнии, спектрограмма громовых мгновений -- и пленка жизни лопнула.

Париж

Октябрь-ноябрь 1939 г.