Повесть об уголовном розыске [Рожденная революцией] - Алексей Нагорный
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Петровский кивнул:
– Понимаю. Бывший уланский офицер не вызывает у вас доверия?
– Не вызывает, – подтвердил Сергеев.
– А Бонч-Бруевич?
– Это другое дело.
– А почему так? Молчите? Тогда я скажу: Бонча знает лично Владимир Ильич. А Кузьмичева? Почти никто. Вывод: в вас говорит классовая ограниченность. Какие основания у вас не верить Кузьмичеву?
– Его собственные речи, которые я лично слышал год назад, в Пулкове. Кузьмичев приезжал к своему дяде, профессору обсерватории, а я только что удачно отъюстировал оптическую систему и был в числе приглашенных на день ангела. Это факт.
– Прекрасный факт, – подтвердил Петровский. – Кузьмичев знал о ваших политических убеждениях?
– Нет.
– Вот видите. Почему же не предположить, что в разговоре он ориентировался на предполагаемый уровень собеседников? Теперь о цели вашего вызова. Нужно назначить комиссаров во все комиссариаты, и вы должны подобрать подходящих людей. Милиционеров, которые саботируют наши распоряжения, немедленно уволить.
– А кто будет работать? Уголовщина расцвела таким цветом, что…
– Знаю, – жестко прервал Петровский. – Все знаю. Мы расстреливаем бандитов, но их не становится меньше. Некоторые видят в этом признак нашей слабости. Чепуха! Только что я разговаривал с Владимиром Ильичем.
– Что сказал Ильич? – напряженно спросил Сергеев.
– Когда мы уничтожим голод, болезни и социальное неравенство, тогда исчезнет та питательная среда, та социальная среда, которая порождает преступления, – задумчиво сказал Петровский. – Это, дорогой мой, наисложнейший вопрос, архипроблема, и если вы знаете бодрячков-болтунов, которые готовы разделаться с этой проблемой за раз-два, – плюньте в их скверные и лживые, простите, лица. Эти люди – злейшие наши враги. Ибо они – неучи и тупицы.
Петровский подошел к стеллажу и снял с полки небольшую брошюру в мягкой обложке:
– «Государство и революция». Первое издание, получил лично от Владимира Ильича, – с гордостью сказал он. – Так вот, здесь четко сказано: революция даст гигантское развитие производительных сил, но… – Петровский спустил очки со лба и прочитал вслух: – Но как скоро пойдет это развитие дальше, как скоро дойдет оно… до уничтожения противоположности между умственным и физическим трудом, до превращения труда в «первую жизненную потребность», этого мы не знаем и знать не можем! Заметьте, молодой человек, – не можем! А это значит, что образование идеальной социальной среды – дело огромного труда многих поколений! Поэтому оставим маниловщину и будем трудиться во имя будущего…
– Я представляю себе так, что к охране порядка нужно привлечь рабочих, – сказал Сергеев.
– Правильно думаете, – кивнул Петровский. – По-ленински. Отряды вооруженной рабочей милиции – это раз. Сыскная милиция, в которой тоже должны быть преимущественно рабочие, – это два.
– Сыскная? – переспросил Сергеев. – Плохо… Мерзкие воспоминания…
– Ассоциации, вы хотите сказать, – улыбнулся Петровский. – А если, скажем, не сыскная, а уголовный розыск? Как?
– Неплохо, – кивнул Сергеев. – А тех, кто служил царю, бывших, одним словом, – их куда?
– Бывших? – Петровский задумался на мгновение. – А что? Разве они не обязаны поделиться с нами своими знаниями? Обязаны! Уверен, что найдутся и добровольцы. Вот на них в известном смысле и обопритесь вначале. Есть у вас человек, которого можно поставить во главе этого дела?
– Есть, – не задумываясь, ответил Сергеев. – Только вот чего я не знаю… Чем должен заниматься этот уголовный розыск?
– Искать преступников, – Петровский посмотрел из-под очков.
– А как?
– Вопрос серьезный. Думаю, что рано или поздно вы на него ответите. Только помните: чем раньше, тем лучше.
Сергеев пришел к Бушмакину поздно вечером. Коля, Маруська и Бушмакин сидели за столом и пили чай.
– Степан Петрович! – обрадовался Бушмакин. – Милости просим! Маруська, чашку гостю! Только не взыщите – хлеба нет. Съели.
– Разговор у меня к вам, – Сергеев сел за стол и пустил ложечку в коричневую, мутную жидкость – чай был морковный.
– Понятно, – кивнул Бушмакин. – А ну, молодежь, прогуляйтесь.
Коля и Маруська обиженно поплелись к дверям. Неожиданно Сергеев сказал:
– Разговор их тоже касается. Тут дело такое… Преступников мы, конечно, ловим… Но уж, честно сказать, только тех, которые сами попадаются. А вот при царе, если помните, была специальная организация – сыскная полиция.
– Помню, – кивнул Бушмакин. – На Гороховой помещалась.
– Так вот, сыскная полиция существовала для того, чтобы… как бы это объяснить… Ну, чтобы быть в курсе всех дел преступного мира и вовремя эти дела пресекать. Скажем, наметили воры магазин Елисеева обчистить, а там уже засада, ясно?
– Ясно-то ясно, – Бушмакин подозрительно всматривался в лицо Сергеева. – Только зачем вы это все нам излагаете?
– А затем, товарищ Бушмакин, – Сергеев не отвел взгляда, – что партия поручает вам организовать и возглавить петроградскую сыскную милицию – уголовный розыск.
– Мне?! – Бушмакин вскочил. – Мне?
Коля и Маруська восторженно переглянулись.
– Так это же… Это же здорово! – сказал Коля.
– Вы теперь вроде околоточного будете? – не выдержала ехидная Маруська. – С пузом?
– Шутки в сторону, – нахмурился Сергеев. – Прошу не ахать и не восклицать. Возьмите людей, кого сочтете нужным, и марш на Гороховую. Кто из старых работников захочет остаться, пусть работает. Кто не захочет – скатертью дорога! Запачканных контриков удалять безжалостно. Завтра с утра и начнете.
– Постойте, постойте… – Бушмакин никак не мог прийти в себя. – Что такое, скажем, шпиндель, вы знаете? А что такое аксиальная фреза?
Сергеев пожал плечами.
– А я этим всю жизнь занимаюсь! – крикнул Бушмакин. – Мое дело – токарный станок!
– А что такое дактилоскопия, вы знаете? – в свою очередь спросил Сергеев.
– Нет, – растерялся Бушмакин.
– Я тоже узнал это после первого ареста. А что касается всей жизни… Революция, Бушмакин. И наша жизнь нам больше не принадлежит.
Коля восхищенно смотрел на Сергеева.
– Я тоже хочу, – сказал он. – Только я в Питер приехал, сразу схлестнулся с этими гадами. И пошло и пошло. Я так понимаю: судьба у меня такая – им салазки загибать.
– Ну, насчет судьбы – это немарксистская точка зрения, – улыбнулся Сергеев. – А в остальном – возражений нет.
– И я не отстану! – решительно заявила Маруська. – Куда вы, – туда и я!
– Не женское это дело, – сказал Бушмакин.
Она нахально посмотрела на него:
– Вы же не захотели заниматься со мной женским делом?
– Тьфу! – в сердцах плюнул Бушмакин. – Ты ей слово, она тебе – десять!
– А что, – задумался Сергеев. – Может быть, Маруся не так уж неправа. Кем была женщина при царизме? Забавой? Рабой? А при Советской власти женщина во всем будет равна мужчине, это факт!
– Не равна, а гораздо выше! – уточнила Маруська.
– Согласен, – рассмеялся Сергеев. – Первая в мировой истории женщина-сыщик! Это же прекрасно, товарищи!
Заводской двор заполнили рабочие. Бушмакин взобрался на стол, и гул разом стих. После событий на Ватном острове Бушмакин пользовался непререкаемым авторитетом.
– Товарищи, – негромко начал Бушмакин. – В городе грабят и убивают. Уголовники распоясались. Даже у детей отбирают хлеб.
– Это мы знаем! – донеслось из толпы. – Ты говори, чего делать?
Толпа взорвалась криком, заголосила какая-то женщина:
– Нюра, Ню-юрочка, доченька!.. Убийцы проклятые…
– Бандиты зверствуют, – продолжал Бушмакин. – И мы будем беспощадны!
– Смерть уркам! – выкрикнул Вася. – Я предлагаю ловить их и организованно топить в Неве!
Бушмакин взмахнул рукой:
– Тихо! Мы не преступники. Мы не станем действовать против преступников ихними методами!
– А что же с ними делать? – не унимался Вася. – В зад их целовать, что ли?
Все захохотали.
– Нашему заводу, товарищи, доверили организовать уголовный розыск, – сказал Бушмакин. – А это значит, что прямо сейчас мы решим, кому поручим эту работу! Условия такие: честный, непьющий, в драках и скандалах не замечен, на платформе Советской власти стоит, как Александрийский столп!
– А столп этот – признак царизма! – крикнул Вася. – Я несогласный!
На стол поднялся Никита, сорвал с головы студенческую фуражку, прижал ее к груди.
– Товарищи! Василий мне хотя и друг, но говорит ерунду! Александрийский столп, товарищ Вася, воздвигнут в честь русских людей, которые одержали победу над Наполеоном, и весит этот столп ни много ни мало – тридцать тысяч пудов. Так что если кто с такой силой стоит на платформе Советской власти, – такому человеку можно верить!
Вася выслушал тираду друга с открытым ртом, а когда Никита под хохот, свист и аплодисменты слез со стола, сказал:
– Вроде голова у тебя моего размера, а помещается в ней в три раза больше. Это как же?