Мусорные хроники - Александр Титов

— А ты сам как здесь оказался?

— Так это. Мамка меня родила, а батька по жопе ремнём уму разуму учил. Но это давно было, уж годиков сорок прошло.

— Тебе всего сорок? — удивился я. — Выглядишь на шестьдесят, если не больше.

— Слушай, холоп! — оскорбился горбун. — Ты чаво такой разговорчивый стал? Вот щас привяжу тебя покрепше, будешь знать.

Я помолчал немного, выждав, пока он успокоится, а потом опять спросил:

— А эти двое? Зафар и Колян. Это, как я понял, местные авторитетные граждане. А власть государственная где?

— Какая ещё «государственная»? Тебе Зафара, что ли, мало?

— Но ведь над ними кто-то стоит? Они же не сами по себе?

— Ну, наверное, кто-то стоит, только это не моё дело. Да и твоему носу там делать нечего. Они сами разберутся, а ты сиди себе спокойно, вещички собирай. Щас только Коляна пристрелишь, и вообще больше ни о чём можешь не думать.

— Нравится мне твоя позиция. Ничего не знаю, ничего не слышу и моя хата с краю.

— Да, с краю. Только потому я до сорока годков и дожил. А ты так молодым и помрёшь. Уж не знаю, чем ты раньше занимался, но вчера ты вляпался по уши. Я за всю жизнь столько дури не сотворил, сколько ты всего за один день.

— То есть ты не хочешь, чтобы я Коляна убивал?

— Хотеть-то я много чего хочу, да и тыща дюпонов на дороге не валяется. Вот только кается мне, что не ты его, а он тебя пристрелит, как пса шелудивого.

— Ты думал, что меня и к Зафару не пустят.

— Думал, думал. Но теперь уверен. Я тогда, может, и обшибся, но дважды не обшибался никто из моей семьи.

— Всё когда-нибудь случается в первый раз.

Горбун злобно сверкнул глазами, но выдать очередную порцию брюзжания не успел. Вдалеке, быстро приближаясь, заурчал автобус. Когда он вывернул из-за кучи, полоснув по нам яркими лучами фар, и, вальяжно покачивая кузовом, подъехал, я едва сдерживался, чтобы не засмеяться.

Таких колымаг я не видел никогда. По форме похожая на буханку, вся в жестяных заплатках и с окнами через одно заделанными фанерой. На каждой неровности автобус принимался танцевать что-то среднее между чечёткой и брейкдансом, а так как вся дорога только из неровностей и состояла, танец не прекращался ни на секунду.

— И ты уверен, что ЭТО доедет до Скалки? — недоверчиво спросил я, наблюдая за попытками горбуна влезть в салон.

— Влезет! Тьфу, заговорил. Доедет! Помоги лучше мне подняться.

Прикасаться к нему мне совсем не хотелось, но иначе посадка могла затянуться, так что я всё же решил ускорить процесс.

К счастью, внутри свободных мест было более чем достаточно. Всего четыре пассажира, не считая нас, и те рассредоточились друг от друга как можно дальше.

А за рулём сидел болезненного вида тип. С красными, будто от аллергии, глазами, в просаленной майке-алкоголичке на щуплом теле, а на голове дырявая кепка с половиной козырька. Он тощими руками обхватывал огромный руль, и это выглядело настолько комично, что я предпочёл больше в его сторону не смотреть, боясь надорвать живот от смеха.

Горбун устроился возле окна, покрытого бесчисленными трещинами и сколами, и уставился на проплывающие мимо мусорные кучи. На лице его отразилось такое счастье, что мне аж завидно стало. Я не мог понять, что в этих помоях есть прекрасного, а в темноте и вовсе всë казалось одинаковым. Так что, быстро потеряв интерес к происходящему за окном, я уставился себе на руки и погрузился в размышления о своей незавидной участи и о предстоящей работе.

Около часа мы были в пути, раскачиваясь и едва не переворачиваясь, когда автобус резко остановился.

— Крысы, — объяснил водитель и откинулся на спинку, заложив руки под голову.

Я привстал, желая увидеть, что он имел ввиду. Лучше бы этого не делал. В свете фар прямо перед автобусом нёсся поперёк дороги серый поток. Подобно бурлящему горному ручью, он стелился по всем неровностям и способен был снести любое препятствие.

Ждать пришлось долго. Мысли крутились вокруг одних и тех же тем, не отдаляясь и не меняя угол зрения. К тому же горбун засопел, лишая возможности поговорить хотя бы с ним.

Вдруг дверь автобуса открылась, и в салон поднялся человек в чёрной одежде с капюшоном на голове, скрывающим лицо от лишних глаз. Из всех свободных мест он выбрал то, что находилось рядом со мной. Сел и какое-то время шептал что-то невнятное.

Я украдкой рассматривал его, но в темноте вся его одежда сливалась в цельную черноту. Даже руки он спрятал в перчатки, и те стали неразличимы от ног.

— Я жду тебя… я жду тебя… я жду тебя… — повторял он всё громче, но всё ещё слишком тихо, чтобы понять, не послышалось ли.

— Что, прости? — переспросил я.

Человек замолк, медленно поднял голову и повернулся ко мне. Всё лицо незнакомца покрывали плотным слоем маленькие шарики, похожие на навозных мух, лишённых крыльев. С перламутровым отливом, влажно поблёскивая, они, казалось, беспрерывно двигались, и не было видно под ними ни глаз, ни носа. Только губы и тонкая полоска кожи вокруг них оставались непокрытыми.

Человеку нечем было смотреть, но я был уверен — он разглядывает меня, изучает. И когда я был готов закричать, он поднял руку и приложил указательный палец к губам.

— Я жду тебя, — повторил громко и отчётливо.

Как маленький ребёнок в ужасе перед неизвестным, я машинально потянулся к горбуну и затеребил его за плечо. Повернулся и сам буквально на секунду.

— Чаво? Ну, чаво? Дашь ты мне поспать или как? — раздалось шепелявое недовольное брюзжание.

— Ты это видишь? — спросил я, указывая на соседа.

Повернулся обратно, но понял, что указываю в пустоту. Соседнее место было свободно, а странный человек исчез, не оставив следа.

— Чаво вижу? Слушай, Балда, с головой-то у тебя точно беда, — огрызнулся горбун, устроился поудобнее и снова засопел.

А я долго ещё, даже когда автобус двинулся дальше, смотрел на пустое сидение и гадал, что это было.

Глава 8

О странной встрече я решил не рассказывать. Всё, что создавало моё воспалённое воображение, касалось исключительно меня и не очень-то хотелось показаться безумцем в глазах окружающих.

Тем временем мы добрались до Скалки, и оказалось, что это был настоящий город, в отличие от того гадюшника, где хозяйничал Зафар. Пусть грязь и мусор тут уродовали улицы ничуть не меньше, но дома стояли кирпичные, многоэтажные, не собирающие рассыпаться от первого