Сверхновая американская фантастика, 1995 № 3 - Делия Шерман

— Что я говорил тебе, сестренка? — Он швырнул в нее тонкую книжку, та, отскочив от грудины, острым углом врезалась в живот. — Я же говорил тебе, никаких проделок, — Наклонившись к ней, он намотал ее волосы на руку. Касаясь волос, он чувствовал себя в безопасности, ведь они не были живыми. — Я говорил тебе, никаких выкрутасов? Отвечай!

Он дернул за волосы, поворачивая ее голову назад.

— Майкл, я ничего не могу с собой поделать, — вырвалось у нее жалобным шёпотом. — Ты же знаешь, мне надо…

— Ты должна ждать, и ты понимаешь это, ты можешь ждать, пока я не скажу тебе…

Он рывком поднял ее на ноги и толкнул в сторону кровати. Волосы все еще были зажаты в кулаке, от боли она вскрикнула. Потом он еще раз пихнул ее, разжав кулак, пихнул так грубо, что она упала на матрас. Приподнявшись, она потянулась к нему, но он отбил ее руку тем же справочником.

— Майкл…

— Прочь! Прочь, девчонка! Чтобы сделать тебе больно, мне не нужно касаться тебя!

Он сделал шаг вперед; защищаясь, она вскинула руку. На секунду она подумала, что он ударит ее. Но он свернул тонкий справочник в плотную трубку.

— Ладно. Великолепно. Вот так и сиди на кровати, и не шевелись.

Глядя на нее, он неторопливо обошел кровать. Она попыталась опустить руку, но он изо всех сил ударил по ней.

— Я же сказал, не двигайся.

— Хорошо, Майкл. Хорошо, не буду.

Глаза горели от слез, но она старалась сдержаться. Все прошло бы, если бы она только смогла коснуться его. Контакт устанавливался моментально, стоило лишь дотронуться до кончика пальца, но Майкл был осторожен, не желая попасть в ее волю.

— Я предупреждал тебя насчет этих выходок? Отвечай!

— Да, Майкл, предупреждал.

— Но все же ты сделала это. Почему?

— Я ничего не могла поделать…

— Ты можешь! — Он хлопнул справочником рядом с ее рукой, на которую она опиралась. — Ты можешь справиться, ты можешь это контролировать, мы с тобой знаем это. Ты вполне можешь не слушать то, о чем думаю я или кто-то другой. Почему же ты сделала то, что я запретил тебе?

Казалось, ее горло сжалось в такую же тугую трубку, как справочник в руке у Майкла.

— Я хотела… — слезы хлынули из глаз. — Ты не знаешь, как я одинока…

Он снова хлопнул книгой по кровати, прямо перед ней, едва не задев щеку.

— Не смей, — сказал он низким, скрипучим голосом, в котором сквозила угроза. — Никогда не смей проникать в мое сознание, пока я не скажу тебе. Никогда. Никогда, потому что, клянусь, я отлуплю тебя изо всех сил. А потом ты уже никогда меня не увидишь. Ну, теперь ты сможешь это запомнить?

Она кивнула.

— Тебе чертовски повезет, если я позволю тебе это сегодня вечером, после игры. Только тогда ты получишь свое, девчонка, когда я позволю тебе это. Я же могу и не делать этого, ты знаешь.

— Пожалуйста, — прошептала она.

— Заткнись. Ты бы лучше вечером сделала все как надо. Если же что-то будет не так, я могу решить, что прежние приятели мне дороже. Понимаешь?

— Да, Майкл. Мне можно опустить руку?

Он шагнул назад.

— Убирайся.

Сара Джейн торопливо слезла с кровати и, настороженно глядя на него, стала пятиться к двери.

— Мне… Мне нужно немного денег, Майкл.

Он бросил ей смятую десятидолларовую бумажку.

— Уноси отсюда свой тощий зад.

Она быстро нагнулась и подняла деньги с ковра, не сводя с него широко открытых глаз.

— Сестренка.

Она остановилась, почти уже выйдя из комнаты, и теперь держала дверь перед собой, словно щит.

— Приходи разбудить меня в половине седьмого, или вообще не возвращайся.

Она кивнула и выскользнула из комнаты.

Почти что час она провела в заставленном стеллажами магазине сувениров в вестибюле и бродила между полок, в то время как продавец за прилавком пытался понять, не воровка ли она, и сам удивлялся, почему при его зарплате это должно было его еще волновать.

Со скуки она купила на свои смятые десять долларов журнал «Вот», маленький пакетик фисташек, вышла во внутренний дворик рядом с бассейном и села под зонт за один из столиков.

Людей здесь было немного. Она была предоставлена сама себе и могла разгрызать каждый орех зубами, высасывая мякоть, пачкая зеленью пальцы и губы, пока она рассматривала фотомоделей, которые отплясывали со свирепыми лицами в самых невообразимых местах и в еще более невообразимых одеяниях. Ореховая скорлупа громоздилась на металлическом столе неопрятной горкой, и ветер норовил сдуть ее на пол. Она специально не настраивалась на мысли тех, кто, проходя мимо, бросал на нее любопытные взгляды. Она не хотела знать, что они думают, она вообще больше не желала знать, о чем думает кто бы то ни было. Может, ей было бы лучше сейчас уйти из отеля, оставить Майкла спать и постараться забыть его. Родители не жаждали ее видеть, но, может быть, удастся найти семью, где ее примут. Она могла бы попытаться жить как обычные люди, подавить свою способность (она никогда не говорила — дар), и, может быть, тогда она атрофируется и исчезнет.

Женщина, рекламирующая лиловую губную помаду, тянулась к ней с поцелуем с глянцевой страницы журнала. Перевернув страницу, Сара Джейн разгрызла еще один орех. Да, с таким же успехом она могла попытаться вмешаться в работу собственного сердца или на долгое время заклеить глаза. Способность эта все же была полезной и, прожив с ней так долго, она уже не могла обходиться без нее.

Жить без Майкла? Вернуться к тому, что было раньше, когда у нее не было никого, с кем бы она могла полностью сблизиться? Без второй половины, способной услышать ее, некому будет слиться с ней в союзе, объединяющем два разума в одном теле.

Но Майкл никогда не даст делам зайти так далеко. Он едва приоткрывался, но стоило ему только почувствовать начало процесса слияния, он заставлял ее покинуть его разум.

Сначала она пыталась убедить его, что это было бы правильно — довести процесс до конца. «Неужели ты не понимаешь, Майкл? Так и задумано. Может быть, мы вовсе не два человека, а один, как две половинки…»

Но он ничего не хотел слышать об этом. Если она и не знала, что она такое, он-то уж знал — он не был наполовину мужчиной, наполовину — двенадцатилетней девчонкой. И если ей не нравится, как идут дела, она может уходить, он не будет удерживать ее.

Она не знала, в действительности ли он собирается отпустить ее на все четыре стороны. Даже когда она была в его сознании, ему удавалось спрятать от нее многое. Иногда она думала, что стоило ей убежать, он устремится за ней; иногда она боялась, что он приведет в исполнение свою угрозу оставить ее.

А между тем, нравилось это Майклу или нет, они становились ближе. Каждый раз, когда она проникала к нему, во время игры или после нее, они становились чуть ближе. Когда-нибудь ему придется полностью впустить ее к себе. Или так, или никогда больше не впускать ее.

Она поглядела на свои покрасневшие пальцы и постаралась вытереть их о подол рубашки. Пятно отойдет. Она хотела, чтобы Майкл тоже исчез, чтобы он каким-то образом потерял возможность слышать ее. Тогда бы ее так отчаянно не тянуло к нему; ее непреодолимая, безнадежная любовь поблекла бы и она смогла бы искать еще кого-то. А если бы никого не нашлось, не было бы ничего хуже той жизни, которую она вела до встречи с ним. Не так ли?

Последний орех не раскалывался. Она осмотрела его со всех сторон. Он был абсолютно гладким. Облизнув испачканные губы, она сжала его между зубами что было сил, раздавив скорлупу и мякоть.

Она сидела около бассейна, снова и снова просматривая «Вог», пока не пришло время идти наверх, будить Майкла. Он велел ей переодеться, казалось, его гнев исчез. Она продолжала листать журнал, пока он принимал душ, и взяла журнал с собой, когда они спустились в ресторан.

— Зачем тебе тут журнал? — спросил Майкл, когда они сели за столик в угловом кабинете.

Она повела плечом.

— Не знаю.

Читать здесь — только глаза портить. А всё эти свечи. — Он обвел взглядом тускло освещенный зал ресторана. — Мистер и миссис Америка выбрались на выходные отдохнуть от детей, которые им в принципе вовсе ни к чему. Не так ли, сестренка?

— Я не знаю, — снова сказала она.

— Ты да не знаешь? — Он отхлебнул пиво. — Будто ты бродила целый день и не пыталась подслушать чужие мысли.

— Мне не хотелось.

— Ты просто читала журнал и ела… эти, как их… орехи.

— Фисташки.

Она опустила глаза.

— Ты чертовски плохо выглядишь. Вся перемазалась. В твоем возрасте девочки заботятся от том, как они выглядят, а ты бродишь вот так, да еще с журналом. — Он фыркнул с отвращением. — Я даю тебе деньги на одежду, а ты идешь в Армию Спасания и возвращаешься домой со старым тряпьем, которое уже никому не нужно.

Она не поднимала глаз. Ведь не могла же она объяснить ему, что ходит на благотворительные распродажи только потому, что мысли работающих там людей полны теплоты и спокойствия, пропитаны чем-то таким, что на зыбкой грани между нежностью и любовью. У людей, которых она встречала с Майклом, мысли были совсем иного сорта.