Стрелы Перуна с разделяющимися боеголовками - Юрий Брайдер

Подав Наташе большой кованый ключ и мельком глянув на Пряжкина, баба подхватила оплетенную четвертную бутыль и поспешила вниз.

— Подожди немного, — сказала Наташа Пряжкину так естественно, как будто у них давно была назначена здесь встреча, а затем легонько взъерошила волосы у него надо лбом.

Ощущение, возникшее при этом у Пряжкина, по силе, сладости и необычности можно было сравнить разве что с первым юношеским оргазмом. Он даже застонал от страсти и губами, как теленок, потянулся к Наташе.

— Я сейчас, — прошептала она и захлопнула за собой дверь.

Откуда-то вывернулся Пашка с совершенно остекленевшими глазами.

— Начальник, чур, я вторым буду!

— Убью, гад! — простонал Пряжкин таким голосом, что Пашка пал на колени и, прикрывая голову руками, истошно завопил:

— Пожалей, начальник! Я же не знал, что у вас любовь!

— Быстро вниз! И чтоб ни одна тварь сюда не сунулась!

— Слушаюсь! — гаркнул Пашка, кубарем скатываясь по лестнице.

Тут дверь приоткрылась, и Наташа — золотая рыбка, случайно заплывшая в жабий бочаг — поманила Пряжкина за собой. В жаркой темноте он облапил ее, прохладную, податливую, душистую и, сбивая табуретки, потащил туда, где должна была находиться постель.

— Я с самого начала знала, что этим кончится, — шепнула Наташа, целуя его в ухо…

Назавтра стало ясно, что жена Козлявичуса оказалась провидицей. Сбылись все без исключения ее предсказания: и выпито было все, способное гореть, кроме разве что керосина в лампах, и драка вспыхнула бессмысленная и дикая, с битьем посуды и переворачиванием мебели, и окоченевший труп обнаружился наутро в ближайшем сугробе.

В мертвеце немедленно признали зайцевского шурина. Судя по всему, он пал жертвой собственной принципиальности. Наотрез отказавшись воспользоваться хваленым люфт-клозетом, он выбрался во двор, где и допустил непростительную для уроженца тундры оплошность: усаживаясь по нужде, не вытоптал в снегу достаточно просторное углубление. Так он и замерз, сидя со спущенными штанами, сморенный самогоном, усталостью и морозом. Впрочем, среди собравшихся возле его тела людей почти не оказалось таких, которые бы искренне соболезновали семейству Зайцевых.

Сыновья Козлявичуса пригнали оленей, и путешественники, понимая, что на опохмелку рассчитывать не приходится, без лишних околичностей собрались в дорогу. Хозяевам никто даже "спасибо" не сказал.

Пряжкин шагал рядом с нартами и не сводил с Наташи ошалевшего взора. Минувшая ночь, навсегда оставшаяся для него за гранью реальности, где-то на границе волшебного и горячечного бреда, тем не менее полностью изменила представления Пряжкина о жизни вообще и о себе самом в частности. Впервые не зов плоти, а веление души толкало его — да еще как толкало, на ногах не устоять — к женщине.

Едва только упряжка пошла под гору, он упал на нарты рядом с Наташей и обнял ее так, что девушка даже вскрикнула.

— Больно? — спросил он.

— Больно, — ответила она. — Но приятно.

— Не замерзла?

— Немного.

— Потерпи. Скоро приедем.

— Я потерплю. Только обещай, что больше не будешь пить.

— Клянусь! — заявил Пряжкин, ничуть не сомневаясь в твердости своего слова.

Кем-то загодя предупрежденный Козленко встречал караван по всем правилам — цветами, музыкой и хлебом с солью. Мурзатая девчонка, неизвестно чья, но явно не хозяйская дочка, размахивала букетом тусклых бумажных тюльпанов. Старик карликового роста бряцал на самодельной кобзе. Жена Козленко держала на расписном рушнике свежевыпеченный крендель. Сам хозяин, скинув шапку и утирая усы, готовился заключить главу делегации в объятия. За спинами встречающих дымилась труба беленькой хатки и радостно скалились недавно смазанные жертвенным салом идолы — Бульба, Мазепа, Махно.

Узрев встающего с передовых нарт министра распределения, сильно подслеповатый Козленко широко улыбнулся, вытащил из рукава какую-то бумагу и строевым манером отбил три шага вперед. Рапорт его выглядел так:

— Дорогой Сила Гораздович! — Еще более широкая улыбка и взгляд в бумажку. — Разрешите! Мне! — Улыбка уже до ушей и снова взгляд в заветную бумажку. — Вас!! Поцеловать!! — Еще три шага вперед и жаркие объятия.

Здесь только Козленко понял, что допустил ошибку. Субтильного Силу Гораздовича Попова никак нельзя было спутать с почти квадратным, семипудовым Шишкиным. Отшатнувшись, Козленко приставил к левому глазу какую-то стекляшку — не то монокль, не то лупу без ручки — и грязными словами обругал своего анонимного информатора.

— Ничего-ничего, — попытался успокоить его несколько смущенный Шишкин. — Я здесь как раз и представляю особу соратника Попова, который в силу объективных причин…

Однако Козленко, махнув рукой, уже уходил прочь. Министр распределения, впрочем, как и все остальные министры, был для него тоже самое, что пустое место. Однако домочадцы губернатора были настроены более дружелюбно. Хлеб-соль был вручен Шишкину, и тот, жадно откусив кусок от калача, остальное засунул себе за пазуху. Соль была выброшена — чего-чего, а этого добра в государстве хватало с избытком. Букет тюльпанов положили на грудь министра здоровья, что окончательно сделало его похожим на покойника. Затем экспедиция не мешкая двинулась к рубежу — сбор дани был мероприятием настолько ответственным, что ради него можно было пренебречь не только отдыхом, но и обедом.

На обоих концах протоптанной в снегу черты полыхали жаркие очистительные костры, а в сотне шагов от них, уже на вражьей территории стояло странное сооружение, отдаленно похожее на огромные закрытые нарты. От его железных ребристых полозьев в тундру уходили два глубоких следа. Чтобы тащить такую громадину, понадобилось, наверное, целое стадо оленей, однако сведущие люди поговаривали, что она загадочным образом способна двигаться сама по себе, а при этом еще ревет, как разъяренный медведь, и плюется синим дымом. Впрочем, рассуждать на эту тему считалось дурным тоном. Мало ли какую пакость могут придумать полоумные супостаты и лиходеи. Может, это мираж, а может, и нечистая сила. Тем временем от самоходных нарт отделился человек в странной одежде, сшитой не то из крашеной в ярко-голубое змеиной кожи, не то из здоровенного рыбьего пузыря. За собой он волок по снегу объемистый мешок.

— Хоть бы подсобили, кореша, — жизнерадостно сказал он, останавливаясь у черты.

Пряжкину показалось, что он где-то уже видел это лицо с широко расставленными задорными глазами и красиво вырезанным ртом.

— Стой! — гаркнул Шишкин. — Не пересекать рубеж!