Бегущий за «Алыми парусами». Биография Александра Грина - Александр Андреев

После покушения на побег именовавшийся Григорьевым был переведен в камеру нижнего этажа, чтобы устранить возможность переговариваться знаками с лицами, проходящими по улице мимо тюрьмы, и, кроме того, лишен прогулок, чтения книг и письменных принадлежностей. Тогда Григорьев перестал принимать пищу и добровольно голодал в течение 4 суток. Наконец 22 сего декабря, когда ему было объявлено, что более строгое содержание его в тюрьме вызвано его же действиями, он изъявил желание принимать пищу и открыл свое имя и звание, назвав себя потомственным дворянином Александром Степановичем Гриневским. Ныне предстоит проверка указаний о личности назвавшегося Гриневским».

В. Сандлер. Грин, которого вы не знаете. Журнал «Волга», 1967, № 8, 9

Прошел год. Я видел в снах, что я свободен, что я бегу или убежал, что я иду по улицам Севастополя. Можно представить мое горе при пробуждении! Тоска о свободе достигала иногда силы душевного расстройства. Я писал прошение за прошением, вызывал прокурора, требовал суда, чтобы быть хотя бы на каторге, но не в этом безнадежном мешке. После моего ареста отец, которому я написал, что случилось, прислал телеграмму: «Подай прошение о помиловании». Но он не знал, что я готов был скорее умереть, чем поступить так.

На свои прошения я не получал ответа, а прокурор, когда бывал в тюрьме, говорил, что следствие не закончено.

Я не оставлял мысли о побеге, придумывал планы, один другого сложнее и запутаннее. Сидя в четвертом этаже, я мечтал пробить потолок, чтобы вылезть на чердак. Я сидел тогда вместе с учеником Мореходных классов, эсдеком; я всячески подбивал как его, так и других, но встретил довольно хилое отношение. Сидя с Канторовичем, я почти увлек его планом размягчения известково-ноздреватого камня стены сверлением скважин и вливанием туда серной кислоты, но эта затея рассеялась – кто же мог доставить нам кислоту? Напасть на надзирателя, заткнуть ему рот, надеть его форму, отобрать ключи, взорвать стену во время прогулки динамитом, устроить подкоп, рискнуть пробежать в открытую калитку (когда впускали кого-нибудь) – все было передумано; все было – и осталось – в мечтах.

А. Грин. Автобиографическая повесть. Л, 1932

Следствие продолжалось полтора года – в Военно-морском архиве в Петербурге сохранилось судебно-следственное дело в двух томах Севастопольского военно-морского суда «О рядовом 213 Оровайского резервного батальона Гриневском и нижних чинах Черноморского флота Морозове, Миненко, Борисове, Толмачеве, Квинтове, Машенцеве, Скорике».

Александр Гриневский обвиняется в том, что в 1903 году в городе Севастополе занимался пропагандой революционных идей среди нижних чинов Черноморского флота, с какою целью устраивал сходки матросов, на которых говорил речи противоправительственного содержания, и распространял среди матросов издания революционного характера, т. е. в преступлении, предусмотренном 2 частью 252 и 352 статей Уложения о наказаниях. Гриневский в этом изобличается показаниями обвиняемых Машенцева и Скорика».

О. Воронова. Поэзия мечты и нравственных поисков А. Грина. Журнал «Нева», 1960, № 8

22 февраля 1905 года военно-морской суд севастопольского порта приговорил Грина, адвокатом которого был А.С. Зарудный, позднее защищавший лейтенанта П.П. Шмидта, к 10 годам ссылки на поселении в Сибири. После утверждения приговора императором морской министр сообщал военно-морскому суду севастопольского порта:

Военно-морской суд севастопольского порта приговорил рядового 213-го Оровайского резервного батальона Гриневского и нижних чинов Черноморского флота: Борисова, Морозова, Квинтова, Толмачева, Скорика и Машинцева за распространение среди нижних чинов флота сочинений и прокламаций противоправного содержания к ссылке на поселение с лишением прав состояния. Вместе с сим суд, приняв во внимание всемилостивейший манифест 11 августа прошлого года, долговременное содержание подсудимых под стражей во время дознания и то обстоятельство, что все подсудимые, за исключением Гриневского, были вовлечены в преступление вследствие своего невежества, которым воспользовались другие, постановил на основании примечания к статье 1180 Военно-морского судебного устава ходатайствовать перед Его императорским величеством о замене ссылки на поселение отдачею в дисциплинарный батальон с лишением некоторых прав и преимуществ по службе, по статье 50 Военно-морского устава о наказании указанных Морозова, Борисова и Скорика – на 12 месяцев и 10 дней, Толмачева и Машинцева – на 10 месяцев и 20 дней, и Увинтова – на 10 месяцев.

По всеподданнейшему докладу сего приговора, по коему Гриневский лишается прав дворянства, а также ходатайства суда об облегчении участи остальных подсудимых, – Государь Император в 8 день сего августа высочайше соизволил утвердить приговор в отношении Гриневского и прочих подсудимых, подвергнув наказаниям согласно ходатайства суда».

В. Сандлер. Грин, которого вы не знаете. Журнал «Волга», 1967, № 8, 9

Приговор вошел в силу 8 августа, но Грина не сослали – впереди был еще один суд, который был отложен, и Грин оставался в тюрьме до 24 октября 1905 года, когда был освобожден по амнистии.

А. Андреев. Жизнь Александра Грина

Мне предстоял еще один суд. Гражданское следствие объединило общим процессом меня с эсдеками, составив дело о революционной агитации среди рабочих. У меня нашли несколько таких же брошюр, какие были арестованы среди социал-демократов, и этого оказалось достаточным, чтобы судить меня вместе с Канторовичем и другими свезенными в Феодосию из разных городов Крыма эсдеками.

Заседание палаты было назначено в Феодосии, где я теперь живу с 1924 года и где тщетно искать хотя каких-нибудь следов старой тюрьмы; вся она растащена по частям, и на площади, где она когда-то была, появились небольшие домики, составленные из ее погибшего корпуса.

Меня с Канторовичем привезли на пароходе в Феодосию; в большой нижней камере, куда мы были помещены, сидело уже человек восемь. Вскоре приехали из Петербурга защитники; среди них помню Грузенберга. Как бы в предчувствии осенних событий 1905 года, режим тюрьмы был в высшей степени свободный: камеры не запирались, политические ходили по коридорам и по двору, когда хотели. Рассчитывая бежать, я склонил четырех человек устроить подкоп из камеры через узкое расстояние (не более сажени) между стеной корпуса и наружной стеной, но как быстро охладели мои соучастники! Правда, они достали с «воли» пилу-ножовку, саперную лопатку и пилку от лобзика, однако, когда дошло до дела, работать пришлось одному мне. Я выпилил кусок доски деревянного пола и хотел начать рыть, как другие заключенные стали просить оставить эту затею: многим из них предстояло выйти на поруки и под залог; иные полагались на искусство адвокатов. Они боялись, что возня с подкопом, если она откроется, может им повредить.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});