Преступление победителя - Мари Руткоски

Верекс подтолкнул павшего красного генерала зеленым, прислушиваясь к стуку мрамора по мрамору.

— Возможно, мы могли бы стать друзьями, если бы ты объяснила мне, почему сама не скажешь моему отцу, что не хочешь выходить за меня замуж.

Но Кестрел не могла ему этого объяснить.

— Ты вовсе не хочешь быть моей женой, — сказал Верекс.

Кестрел не могла лгать.

— Ты заявила, что у тебя нет выбора, — произнес принц. — Что ты имела в виду?

— Ничего. Забудь. Я хочу стать твоей женой.

Ярость Верекса вернулась.

— Тогда давай перечислим причины. — Он начал загибать пальцы. — Ты хочешь править империей и иметь мужа, манипулировать которым будет так же просто, как и фигурами в этой игре.

— Нет, — ответила она, хотя не могла понять, почему Верекс не хотел поверить в такой ее образ — жадной до власти и бесчувственной особы. Арин поверил.

— Ты хочешь посмеяться. На балу в честь нашей помолвки ты будешь смотреть, как я проигрываю в «Пограничные Земли», и хохотать вместе с остальными аристократами и губернаторами.

— На балу? Со всеми губернаторами? Ты уверен? Мне никто ничего про это не говорил.

— Мой отец рассказывает тебе все.

— Он мне ничего не говорил. Клянусь, я не знала про бал.

— Значит, с тобой он тоже играет в свои игры. Мой отец двуличен, Кестрел. Не думай, будто он восхищается тобой на самом деле.

Кестрел вскинула руки в воздух.

— Ты невозможен. Ты винишь меня в его расположении и в то же время утверждаешь, что я для него не более чем занимательная игрушка.

Она поднялась на ноги и направилась к двери, так как поняла, что краткое перемирие между ней и принцем закончилось. Ее мысли начали беспорядочно вертеться. Бал в честь помолвки. Со всеми губернаторами. Приедет Арин. Арин будет здесь.

— Интересно, почему мой отец не сказал тебе, — проговорил Верекс. — Возможно, он хотел застать тебя врасплох и выяснить, что именно ты чувствуешь к губернатору Герана?

Кестрел остановилась и развернулась.

— Между нами ничего нет.

— Я видел монету с Джадис. До меня доходили слухи. До восстания он был твоим фаворитом среди рабов. Ты сражалась за него на дуэли.

Кестрел едва не потянулась к книжной полке для опоры. Ей казалось, что она сейчас упадет.

— Я знаю, почему ты выходишь за меня, Кестрел. Для того, чтобы все забыли, что после восстания ты не оказалась в тюрьме, как все остальные валорианцы в Геране. Ты была на особом положении, верно? Потому что принадлежала ему. Все об этом знают.

Ее головокружение прошло. Она схватила с полки глиняного солдатика.

По лицу Верекса Кестрел немедленно поняла, что у нее в руке кое-что важное для принца. Она хотела уничтожить этого солдатика, размозжить об пол. Сломать Верекса, как его уже сломал его отец.

Она сломает его так же, как разбила собственную душу. Внезапно Кестрел показалось, будто ее сердце состоит из отдельных кусочков, будто любовь — это предмет, хрупкий, как птичье яйцо, со скорлупой туманно-розового цвета. Она увидела, как содрогнулся кровавый желток. Почувствовала, как осколки скорлупы воткнулись в ее горло и легкие.

Кестрел поставила солдатика обратно на полку. Позаботившись, чтобы ее голос звучал отчетливо, она проговорила:

— Если ты не хочешь быть моим другом, то пожалеешь, если станешь врагом.

С этими словами она покинула комнату.

* * *

Кестрел вернулась в свои покои и отослала служанок прочь. Теперь она ни одной из них не доверяла. Девушка села перед крошечным окном, которое пропускало в комнату совсем мало света. Когда она вытащила из кармана новую монету императора, та матовым кружочком улеглась в ее ладони.

«Сейчас идет год денег», — вспомнила она. Она действительно хотела сегодня утром посетить библиотеку, как и доложила одна из ее служанок Верексу. Кестрел надеялась изучить геранских богов, но затем передумала. Библиотека состояла лишь из ничтожного количества книг. Она служила по большей части залом для встреч, где иногда собирались придворные, чтобы выпить в тишине чашку чая, или исследовали карты офицеры армии. Библиотека подошла бы Кестрел, если бы она хотела проложить маршрут или пообщаться... или дать придворным знать, что ищет что-то в геранских книгах.

Она мысленно отвернулась от массивных дверей библиотеки.

Сейчас она сидела в бархатном кресле, пытаясь сосредоточиться на предмете своей беседы с Верексом, а не на эмоциональном подтексте. Девушка перевернула монету, крутя ее между пальцев. Император. Джадис. Император. Джадис. «Он двуличен», — сказал Верекс о своем отце. Кестрел размышляла над этой фразой, разглядывая обе стороны монеты. Двуличен... Это слово забросило крючок в темный колодец ее памяти. И за что-то уцепилось.

Геранцы верили, что каждый бог управляет не только определенным предметом или явлением, но и целым пантеоном близких идей, действий, объектов. Да, бог звезд был богом звезд, но еще и случайностей, красоты и катастроф. Бог душ... У Кестрел перехватило дыхание, когда она вспомнила, как Арин взывал к этому богу, управляющему любовью. «Моя душа принадлежит тебе, — сказал он. — Ты знаешь это». Его лицо было при этом таким ясным, таким искренним. Даже напуганным — он сам боялся своих слов. И Кестрел тоже испугалась, потому что он произнес вслух то, что чувствовала и она тоже.

Монета. Кестрел заставила себя вернуться мыслями к монете.

Она вспомнила: с богом денег не было связано ничего честного. Он был двуличен, как этот кусок золота. Иногда являлся в мужском обличье, а иногда в женском. «Он покровительствует торговле, — говорила Инэй, — а значит, и переговорам. А также тому, что скрыто. Обе стороны монеты сразу увидеть невозможно, верно, дитя? У бога денег всегда есть секреты».

Бог денег был также покровителем шпионов.

Глава 5

На Арина накатили воспоминания.

Сначала пообещать стать шпионом Плута было просто.

— Я доверяю тебе больше, чем кому бы то ни было, — прошептал предводитель восстания на ухо Арину после того, как тот был продан дочери генерала. — Ты — мой второй командир, парень, и мы с тобой поставим валорианцев на колени.

Все детали встали на свое место, и хорошо смазанный механизм заработал.

Вот только...

Вот только...

Дочь генерала начала обращать на Арина внимание. Это была возможность, подаренная богами, однако даже в первые дни, проведенные в имении ее отца, Арина не оставляло дурное — неуютное, зудящее, покалывающее, как искры, которыми разбрасывается зимой одежда, — предчувствие, что это внимание станет причиной его неудачи.

Арин был Арином: он решил испытать свою удачу, как делал всегда.

Однако с девчонкой он стал заходить слишком далеко. Он говорил то, что ему говорить не следовало. Нарушал правила, а она смотрела, как он делает это, но ничего не говорила.