Генерал Кутепов - Святослав Рыбас

Что он чаще всего принимает за слабость и начинает с лукавством использовать? Либерализм и снисходительность начальника.

Например, один из руководителей белого движения генерал Деникин, будучи командиром роты, в силу своего демократизма довел роту до плачевного состояния и был отстранен от командования.

У Кутепова подобных ошибок не было. Он начинал так. Сначала терпеливо и по нескольку раз объяснял новичку все, что от того требуется. Потом совершенно спокойно и как само собой разумеющееся указывал на совершенные им погрешности, затем начинал предупреждать, что после определенного, времени станет налагать взыскания за самую незначительную оплошность. В конце концов срок этот наступал, и помощник начальника учебной команды делался непреклонным. За каждую провинность - соответствующее дисциплинарное наказание, причем никаких снисхождений, никогда.

Неловко отдал честь? Изволь простоять несколько часов с полной выкладкой под ружьем. Не так ответил - наряд вне очереди. И без никаких "войти в положение", "пожалеть".

Как будто Кутепов здесь переставал быть русским. Закон становился выше обычая и традиции.

Да, Кутепов поднимался выше национального обычая, надо это признать. Как, собственно, поднимались все, кто хотел служить Отечеству.

Это сложный вопрос - сохранение верности национальному, своему родному. Как не стать рабом национального? И как не превратиться в равнодушный механизм?

Была ли для Кутепова подобная опасность? Со всей определенностью надо ответить: нет. Уважая воинскую дисциплину, иерархию чинов и званий, внешние формы армейской системы, он внутренне оставался так же близок солдатам, как и во времена гимназического похода. По воскресениям и в праздники Кутепов брал своих новобранцев и водил в театры, музеи, картинные галереи, показывал и рассказывал все об искусстве и истории. Из строгого офицера он делался подлинным учителем.

Не оставлял он их и по ночам. Точно так же, как в детстве, заставлял себя вставать среди ночи и идти в казармы, смотреть, что происходит там в ночную пору.

Он не был карьеристом. Большая карьера ему не светила в силу несветскости, отсутствия связей, провинциальности. Возможно, к концу жизни Кутепов мог превратиться в своеобразный тип лермонтовского Максим Максимыча, состарившись и подобрев. Не окончив Академии Генерального Штаба, куда он и не собирался поступать, вряд ли можно было продвинуться выше должности командира батальона. Так что, послужив в гвардии, Кутепов мог еще перейти в какой-нибудь провинциальный полк, даже стать его командиром. И все.

В Наполеоны он не метил.

Его служба идет очень ровно. Он растет медленно, укореняясь в службу: помощник начальника учебной команды, начальник пулеметной команды, начальник команды разведчиков, командир роты, начальник учебной команды.

Такие упорно тянут свою лямку, ничего не переворачивая.

Это качество прекрасно понимали старые унтер-офицеры, настоящие служаки, чуявшие за версту суть любого офицера. Один из таких, заслуженный унтер, любил обучение солдат сопровождать действием кулаков. Кутепов заметил это и говорит, что солдат согласно уставу звание почетное, и надо соответственно с уважением к нему относиться. Унтеру ничего не оставалось, как согласиться с таким рассуждением. Но он не был бы заслуженным унтером, если бы изменил себе. Он переменил только форму своего поучения и сделал это не без тяжеловесного изящества. Когда, к примеру, шел солдат в отпуск и являлся к нему, то он его оглядывал с головы до ног, строго следя за тем, все ли пригнано, вычищено, и вдруг замечал, что сапоги не чищены. "Что ж ты сапог не вычистил? Лейб-гвардеец, преображенец, а спинку себе натрудить побоялся... Что ж, я, старый унтер-офицер, так и быть уважу тебя, молодого солдата... Ставь ногу на лавку... Ставь, приказываю тебе!" - Проговорив такую речь, брал унтер щетку и начинал чистить сапоги. А в это время локтем заезжал солдату то в бок, то в живот. Вроде бы случайно.

Кутепов однажды застал эту сцену и предупредил: ты бы полегче чистил.

Унтер-офицер понял, но возразил: никак нет, ваше благородие, солдат звание почетное, оно лежит даже на первых генералах, то я и равняюсь на них, чтоб у них завсегда сапоги блестели.

История не доносит до нас конец этой забавной картины, в которой переплетены патриархальность, добродушие, неприятие методов молодого офицера. И, конечно, упорство заслуженного унтера.

Зато история преподносит нам подобную же картину, в которой главными действующими лицами были молодые офицеры, а не старорежимный дядька.

Кутепов слыл в полку самым строгим и "отчетливым" офицером. Своих младших товарищей он часто за свершенные оплошности именовал полушутливо-полуукоризненно: "Эх, Федора Ивановна!"

Не по уставу. По-домашнему.

А молодежь его возьми да подкузьми: однажды явились к нему на квартиру и преподносят именинный пирог. С чего бы? Никаких праздников Кутепов не отмечал. Ему объяснили с улыбкой: да сегодня день Святой Федоры, вот мы и поздравляем.

Кутепов понял, что это шутка, и тотчас вернул ее, пригласив всех Федор Ивановн откушать именинного пирога. Господа офицеры не растерялись тоже, сели за стол, и пирог преобразовался в воспоминание.

Разумеется, в каждой шутке есть и доля шутки. Но и доля прямой, лобовой правды. Гвардейская молодежь легонько подкусывала образцового офицера.

Его облик ясен всем. Это монархист, консерватор, человек сильной воли, классический представитель могучей армейской организации, которая призвана как раз охранять. Либерализм, противоречащий этой задаче, ему безусловно глубоко чужд.

Пока Кутепов обучает новобранцев, готовит из них железных гвардейцев, готовых отдать жизнь за царя и Отечество, российская жизнь поворачивается все больше в сторону либерализма. Не надо, впрочем, думать, что крестьяне, купцы, предприниматели, помещики, дворянская аристократия так уж пронизаны этим либерализмом: Нет и нет. Но с другой стороны...

С другой стороны крестьянам тесно в рамках земельной общины, она уравнивает всех, сильных и слабых, трудолюбивых и ленивых; она национальна по своей природе, ибо живет идеей равенства всех перед внешним миром, равной ответственности в оплате налогов, в защите слабых; она - оплот монархии, оплот православия, оплот консерватизма. Разрушить общину - это разрушить русскую крепость, которую не смог взять ни один враг.

Но! "Та картина, которая наблюдается теперь в наших сельских обществах, та необходимость подчиняться всем одному способу ведения хозяйства, необходимость постоянного передела, невозможность для хозяина с инициативой применить к временно находящейся в его пользовании земле свою склонность к определенной отрасли хозяйства, все это распространится на всю Россию". Это из речи П. А. Столыпина в Думе "Об устройстве быта крестьян и о праве собственности" от десятого мая 1907 года. В приведенных словах предостережение против национализации всей земли, как то предлагали социалисты.