Роман в сонетах (сборник) - Евгений Нейштадт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Шагая по нехоженным путям
И вслушиваясь чутко в диссонансы,
Ловить неуловимые нюансы?
4
Я не сторонник точных рифм. Отнюдь.
Я лишь стараюсь слышать рифмы точно.
И все, что в них фальшиво, хоть чуть-чуть,
По-моему, – искусственно, непрочно.
Хоть часто даже диссонанс блеснуть
Созвучием способен очень сочно.
Но был бы я сейчас не прав, поправ
Гармонию классических октав.
5
Бывает, что и правильность – суха,
Но, вечно претендуя на законность,
В искусстве лишь искусственность плоха
И неуместна только изощренность.
Мой идеал – естественность стиха,
Мой идеал – его непринужденность.
«Завоеванья» моды далеки
От обаянья пушкинской строки.
6
И то, признаться, как легко писать,
Задавшись строгой ясностью размера:
И «печка» есть и знаешь, как «плясать»
И никого не удивит манера.
Здесь мастеру не могут изменять
Ни вкус, ни такт, ни техника, ни мера.
Короче, дело только за сюжетом,
И можете считать себя поэтом.
7
О чем же мне писать?… Сюжетов – тьма,
Но как мне выбрать самый интересный?
Ну, если не такой, как у Дюма,
Занятный, то хотя б не очень пресный?
Но не такой, чтоб он сводил с ума,
Чтоб жертвовать прогулкой в день воскресный
И временем свободных вечеров:
В здоровом теле – дух и так здоров.
8
И кроме книг есть масса развлечений:
И среди них любимые – хоккей,
Футбол и бокс – немало наслаждений
Приносят знатокам: сиди – болей!
Болей же на здоровье! Обострений
Не пропускай! Не то, глядишь, ей-ей
Не избежать тоски и беспорядка:
Здоровой голове нужна разрядка.
9
Я сам не прочь, забыть, который час
У телевизора в голубоватом свете.
С экрана не сводить влюбленных глаз,
Как зачарованный, томиться и болеть и
Вдруг восклицать: Какой пассаж! и Пас!
То при игре в хоккей, то при балете.
То просто наблюдать жизнь разных стран
С ногами сев на собственный диван.
10
Да! Фантастичны техники дары!
Ткнешь пальцем – и мелодии польются.
А то глядишь – страдают три сестры,
А ты сидишь и хлещешь кофий с блюдца,
И можешь встать во время их игры,
И можешь лечь и можешь потянуться,
Зевнуть и, с разрешения гостей,
Переключить программу на хоккей.
11
Такая жизнь! Найти в ней ретроградам,
Таким, как я, сюжетик – мудрено.
Давно ли Петербург был Ленинградом?
И домика в Коломне нет давно…
Но с Пушкинской – Коломенская рядом:
Все новою поэзией полно
И новой прозой… Мой сюжет банален,
Но для меня – бесспорно актуален.
12
Так обратимся к нашему герою.
На первый взгляд, он странный парень был:
Застенчивый, угрюмый, но порою
Казалось мне, что он избыток сил
Обуздывал искусственной хандрою,
Давно не модной, – как он говорил,
Когда мы как-то на досуге взялись
За утомительный психоанализ.
13
Он сохранил «моральные устои»,
Как это мы привыкли называть,
Он верил в идеал и все святое,
Но это все предпочитал скрывать
Под маской равнодушного покоя,
И маску эту не давал срывать:
Смеялся тем же самым анекдотам
И был таким же «ТЕЛЕВИДИОТОМ».
14
Но все-ж его единственною страстью
Остались книги – сказочный мир книг.
К нему с его магическою властью
Он пристрастился с детства, но привык
Читать все без разбора, и, к несчастью,
Он поздно в тайники его проник –
В волшебную стихию вдохновений –
По глупости, а, может, из-за лени.
15
Он начал сочинять стихи тогда,
Когда другие переходят к прозе,
Когда в других все музы навсегда
Уснули мертвым сном, почили в бозе,
И люди даже вспомнить без стыда
Не могут о «лирическом психозе»,
Упоминая о своих стишках,
Как о вполне простительных грешках.
16
Что мы собратья по перу и лире,
(Но я пишу не так, как он, тайком)
Узнал он от соседей по квартире,
С которыми был коротко знаком.
С соседями тогда мы жили в мире,
Он стал и к нам заглядывать мельком
Отнюдь не из корыстных побуждений:
Нас с ним сближала общность убеждений.
17
Мы часто с ним, о том, о сем болтая,
Гуляли вдоль по Пушкинской вдвоем.
Сейчас там, перспективу замыкая,
Стоит убогий двухэтажный дом.
«Снести б его», – мечтали мы, вздыхая, —
Построить небоскреб на месте том,
И Пушкин здесь на современном фоне[8]
Смотрел бы на потомков благосклонней…»
18
Страдать из-за такого пустяка,
Как снос свой век отжившего строенья,[9]
Не стал бы он теперь наверняка,
У нас теперь иные настроенья.
И он привык, наверно, за века,
Здесь стоя в атмосфере поклоненья,
К тому, что все не вечно под Луной,
Что мир все тот же, то есть, все иной.
19
А смертному живому не смириться
И не привыкнуть к этому никак.
А смертный все к бессмертию стремиться
И потому себе и людям – враг.
И мой знакомый был, как говорится,
Такой же неисправленный чудак –
Как тысячи других, достойных славы,
Он был бы прав, когда они – не правы.
20
Его смущало слово «графоман»,
Как браконьера – логика запрета.
Он, веря, что ему природой дан
Талант незаурядного поэта,
Считал, что это все – самообман,
И все-таки надеялся на это.
И от меня он, вероятно, ждал,
Чтоб я в нем гениальность угадал.
21
А я, признаться, вел себя нескромно.
Я говорил однажды, свысока
Немного тупо и немного томно
На парня глядя, как на новичка,
«Жизнь коротка, а море книг – огромно
И не было такого моряка,
Который в нем не сделал бы открытий,
На корабле и даже на корыте.
22
Но, все равно, там – непочатый край
Неведомых невеждам откровений.
Пойми, там только для бессмертных рай,
Для смертных – там лишь море огорчений.
Во тьме с огнем священным не играй,
Не опьяняйся ядом вдохновений:
Пучина знаний поглощает всех,
Кого случайный не спасет успех.
23
Но кто владеет тайною успеха,
Тот – гений – на год или на века,
Он или идол моды или веха,
Он – искра или пламя маяка.
А неудачник здесь достоин смеха:
Его удел – забвенье и тоска.
И будь он трижды прав – его труды
Не скоро и едва ль дадут плоды…»
24
Меня он, видно, начал ненавидеть –
Я долго в том же духе продолжал –
И он взял книгу… Надо было видеть,
КАК брал он в руки книгу, КАК держал,
Как будто бы боясь ее обидеть
Небрежным обращеньем. Так кинжал
Когда-то воин извлекал из ножен,
Священнодействуя, заботлив, осторожен.
25
То был, конечно, Пушкин. Полистав,
Он медленно и словно бы назло мне
Прочел на выбор несколько октав
Из пушкинского «Домика в Коломне»
(Им неопубликованных), уняв
Гармонией мой гонор неуемный.
Вы помните: «…изнеженный поэт
Чуть смыслит свой уравнивать куплет.»[10]
26
И стал прощаться. Но перед уходом
Он вдруг сказал: «Я все-таки поэт
И не имею отношенья к модам.
За пять минут классический сонет,
Как Эдуард Багрицкий мимоходом,[11]
Я напишу на речь твою в ответ.
Пусть это будет маленьким уроком
Подобным доморощенным пророкам.
27
Итак, начнем. Дай тему мне. Скорей!»
Я почему-то дал ему – «оратор».
Он весь преобразился, ну ей-ей,
Оживший пушкинский импровизатор
Из пушкинских «Египетских ночей».
Я пожалел, что у меня не театр.
Он взял листок бумаги, сел за стол
И ровно через пять минут прочел:
28
«Зал смолк. Оратор вышел на трибуну.
И вот уже он в тысячах зрачков:
И стал и млад, и пожилой и юный
За ним следят в очках и без очков.
А у него язык-то – как чугунный –
Его задача – не из пустячков –
Заставить зазвучать в их душах струны
Без молоточков, клавиш и смычков…
29
Но что для них его «искусство слова»?
Риторикой сердца не покорить.
Их души правды требуют сурово.
Им надо только правду говорить.
А правды всей не знает он, и снова
Оратор начинает «воду лить»…
…Сонет был каноническим вполне,
Но на орехи в нем досталось мне.
30
В ту ночь я спать не мог от огорченья:
Я презирал свой постоянный труд,
Я презирал свои стихотворенья:
Писать – и лучше – скоро все начнут.
Иди – заткни фонтаны вдохновенья!
Классический сонет за пять минут!
И так уверенно… Нет – это слишком –
Давать так унижать себя мальчишкам!
31
Кто он такой? Я хоть имею вес.
А что ему? Ему и горя мало.
Он – рекордсмен. Он думает – прогресс,
Он думает – здоровое начало
В поэзии – спортивный интерес
Любителя и профессионала.
Он – мастер, но что стоит мастерство
Без цели, направляющей его?…
