Wow! Тараканы в голове - Владимир Алексеевич Колганов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Блюз сменялся блюзом, дальше — знаменитый стандарт «Take five». И «Караван» — вершина джазового искусства!»
Роман был написан десять лет назад, когда увлечение нашей «героини» оставалось тайной. Возможно, пела, но только для себя, запершись в своей комнате или в ванной — обычно там хорошая акустика, знаю это на личном опыте. Ну а эпизод из романа «Антифарм» возник как бы сам собой после того, как я услышал на YouTube несколько песен в исполнении актрисы:
«Случилось так, что после митинга меня пригласили на концерт в джаз-клуб. Оля отказалась, сославшись на усталость, хотя, возможно, дело в том, что приглашение исходило от Марины. Что ж, почему бы не пойти, тем более что к джазу я не равнодушен с давних пор.
Ничем не примечательный двухэтажный дом на Пятницкой, однако интерьер выполнен по самым лучшим образцам. Атмосфера вполне располагает к тому, чтобы насладиться музыкой — это, если повезёт, и не нарвусь на скверных исполнителей. Ведь джаз — это не просто свинг или биг-бенд. Это задушевный разговор джазменов между собой и попытка привлечь к этому разговору зрителей. Тут виртуозной техники явно недостаточно — всё потому, что здесь нужна душа! Без этого получается не джаз, а банальная халтура.
Удивило то, что Марина забронировала нам столик, но в зале её почему-то нет. Неужели решила подшутить или какую-то гадость приготовила? Впрочем, за последнее время я к этому уже привык… Но вот что стало полной неожиданностью: после нескольких джазовых композиций, исполненных музыкантами довольно сносно, на сцене появилась Марина. Прежде мне не приходилось слушать джаз в исполнении драматических актрис — если что-то и было, то старался поскорее забыть. Поэтому никак не ожидал, что повезёт сегодня. Однако Марина не разочаровала — конечно, до Эллы Фицджеральд ей далеко, и всё же впечатление самое приятное. Если займётся основательно вокалом, то через пару лет на её концерты будет ломиться вся Москва.
После того, как исполнила несколько джазовых песен, Марина сделала знак оркестру и обратилась к залу:
— А теперь я хочу пригласить на сцену кого-нибудь из зрителей, мы споём дуэтом. Вот, скажем, вы, — и протянула руку в мою сторону. — Да-да, вы. Не стесняйтесь, проходите.
Что ж, вышел на сцену, причём ни жив, ни мёртв. Одно дело держать речь перед публикой, а тут совсем не то — вокал. Конечно, могу что-нибудь изобразить в дружеской компании, но петь со сцены ещё не приходилось.
— Ну что, споём?
— Да с вами готов даже сплясать.
— Нет уж, это как-нибудь в другой раз.
Смеётся. А я готовлюсь к полному провалу. Ох, не надо было приходить сюда, но что поделаешь, отказать даме так и не решился. А Марина продолжает:
— Вам нравится что-нибудь из репертуара Синатры?
Покопался в памяти:
— Нью-Йорк, Нью-Йорк…
Похоже, она удивлена:
— Как ни странно, мы с вами в этом совпадаем.
— Только я слов почти не знаю.
— Это поправимо. Вот шпаргалка, — и протягивает мне текст.
Что было дальше, с трудом припоминаю. Но видимо, после первых тактов с небес явилось вдохновение, и понеслось:
Start spreading the news, I’m leaving today
Want to be a part of it — New York, New York
These vagabond shoes, are longing to stray
Right through the very heart of it — New York, New York…
Конечно, Тони Беннетт или сам Синатра гораздо лучше справились бы с этим делом. Но, судя по тому, что публика не освистала, и я не подкачал. Когда закончили последний куплет, раздались аплодисменты, а я, как стихло, пояснил:
— Будь на моём месте телеграфный столб, даже он наверняка бы спел вполне прилично. А потому что рядом с Мариной просто невозможно плохо петь. Видимо, аура у неё такая».
Этот текст я привёл не потому, что мечтаю спеть дуэтом с нашей «героиней». Вовсе нет — не потяну! Просто хотел таким образом выразить свою признательность за то, что она поёт. Пусть пока не сравнилась в мастерстве исполнения с Эллой Фицджеральд, но время, надеюсь, ещё есть — когда-нибудь это станет возможным.
Глава 6. Таланты и наставники
Есть мнение, что актёр — это весьма эгоцентричное существо, а его работа на сцене или на съёмочной площадке в чём-то сродни эксгибиционизму. На мой взгляд, многое зависит от устройства его психики — человек вполне психически здоровый вряд ли сможет удивить публику, создав неповторимый образ, будь то на сцене, в книге или на холсте.
Тут самое время порассуждать о происхождении таланта — ведь если такового нет, тогда со всей этой эгоцентричностью и эксгибиционизмом надо обращаться к психиатру. Кстати, с психиатра и начнём, ну а желающих углубиться в эту тему отсылаю к своей книге «Вообрази свой мир! Из жизни гениев и психов».
Французский психиатр Моро де Тур полагал, что гениальность — это невроз, полуболезненное состояние мозга, причём повышенная раздражимость нервной системы является общим источником как выдающейся психической энергии, так и душевного заболевания, а вот вполне нормальное состояние организма никогда не сочетается с высокой одаренностью. Шопенгауэра утверждал, что гениальные личности обнаруживают недостатки, аффекты и страсти, сближающие их с безумными. Итальянский психиатр Чезаре Ломброзо тоже склонялся к мысли об идентичности гениальности с безумием. Если речь заходит о науке, эти понятия трудно совместить — гениальность учёного предполагает наличие выдающегося ума, а безумие — отсутствие такового. Творчество художника, артиста — это совсем другое дело, поскольку там мысль отходит на второй план.
Психиатр Михаил Кутанин ограничил сферу своих исследований творчеством писателей, художников, философов и музыкантов — в конце 20-х годов были опубликованы две его статьи: «Гений, слава и безумие», «Бред и творчество». Вот что он писал:
«Связь искусства и одарённости с душевным заболеванием тема не новая, но в современном освещении она приобретает новый интерес и становится всё более привлекательной. Не так давно отдельные авторы высказывались, что экспрессионизм отражает в себе признаки душевного расстройства. Однако здесь самую постановку вопроса надо считать неправильной. Вопрос об оценке произведений, решает их качественная сторона как таковая, а не то или иное состояние здоровья автора».
На самом речь должна идти не об «оценке» произведений — о поисках истоков вдохновения. Почему Иннокентий
