Невидимый свет - Александр Беляев

Но Джон с невинным видом продолжал уверять, что ему ничего не известно.

Билль удваивал, утраивал вознаграждение, но безуспешно. Наконец, ставка дошла до двух тысяч долларов.

Глаза Джона загорелись жадностью. Минуту он колебался. Но затем заявил с простодушным видом:

— Да если ж бы я знал!..

Видимо, Керн хорошо оплатил молчание Джона, если даже такая сумма для него оказалась несоблазнительной.

Единственным результатом торга явилось убеждение Билля в том, что Джону известна судьба головы, но он по тем или иным причинам остается верен Керну.

Когда Билль сообщил об этом Артуру Доуэлю, Доуэль решил, что дальнейший торг бесполезен.

— Если Джон верен Керну, то Керн уже осведомлен обо всем. Ваше освобождение, мисс Адамс, и попытка подкупить Джона — все это достаточно предупредило Керна о надвигающейся на него опасности. Для Керна продолжать хранить голову моего отца при таких обстоятельствах — как бы она ему ни была нужна — крайняя смелость или безрассудная неосторожность. Если уже не поздно, нам медлить больше нельзя ни одного дня. Остается объявить открытую войну. Я — сын профессора Доуэля и имею все права на то, чтобы потребовать возобновления судебного следствия и производства вторичного обыска. Или моя карта, или карта Керна будет бита. Ваше присутствие, мисс Адамс, при этом обыске я считал бы крайне полезным.

— А вдруг ее убьет этот разбойник! — с испугом произнесла старушка Адамс.

— Я пойду во что бы то ни стало! — решительно заявила мисс Адамс.

— Я надеюсь, что вашей дочери ничего не угрожает. Мы явимся туда с судебным следователем и достаточным количеством полисменов!

В тот же день Артуру удалось уладить дело со следственными властями. Обыск был назначен на другой день, в восемь часов утра — прежде чем профессор Керн уйдет из дому.

Негр Джон открыл тяжелую дубовую дверь.

— Профессор Керн не принимает.

Вступивший на сцену полисмен заставил Джона пропустить нежданных гостей.

Профессор Керн, увидя мисс Адамс входящей в кабинет, бросил на нее уничтожающий взгляд, но сейчас же принял вид оскорбленного достоинства.

— Прошу вас, — сказал он ледяным тоном, широко открывая двери лаборатории.

Следователь, мисс Адамс, Артур и Керн вошли.

Сердце мисс Адамс сильно забилось, когда она увидала знакомую обстановку, среди которой перенесла столько тягостных впечатлений.

В лаборатории нашли голову мисс Уотсон. Она была еще жива, хотя значительно усохла. Щеки, лишенные румян, были темно-желтого цвета мумии. Увидя мисс Адамс, она улыбнулась и заморгала глазами.

В надежде получить какие-либо сведения мисс Адамс открыла воздушный кран.

Но голова мисс Уотсон ничего не знала о голове Доуэля. Она, по обыкновению, лепетала всякий вздор. Жаловалась на то, что ей обрезали волосы, жаловалась на скуку и на то, что ее больше не вывозят из лаборатории, вспоминала Тома…

— Как вы находите меня? Скажите, меня не портят обрезанные волосы? О, я плакала, когда меня стригли… Мои волосы… ведь это все, что еще оставалось у меня от женщины!..

Вошли в смежную с лабораторией комнату.

Там находились две головы.

Первая — голова мальчика, кудрявого, как рафаэлевский ангелочек. Голубые глаза мальчика с детским любопытством устремились на вошедших.

Вторая голова была пожилого человека со сбритыми волосами и громадным мясистым носом. На глазах этой головы были надеты совершенно черные очки.

— Глаза болят, — пояснил Керн. — Вот и все, что я могу вам предложить, — добавил он с иронической улыбкой.

— Подождите! — воскликнула мисс Адамс. И, подойдя к голове с толстым носом, открыла воздушный кран.

— Кто вы? — спросила мисс Адамс.

Голова шевельнула губами, но голос не звучал. Мисс Адамс пустила сильную струю воздуха.

Тогда послышался свистящий шепот:

— Кто это? Вы, Керн? Откройте же мне уши! Я не слышу вас.

Мисс Адамс заглянула в уши и вытащила оттуда плотные куски ваты.

— Кто вы? — повторила она вопрос.

— Я был профессор Доуэль…

— Но ваше лицо?..

Голова говорила с трудом.

— Лицо?.. Да… меня лишили даже моего лица… Маленькая операция… парафин введен под кожу… Увы… моим остался только мой мозг в этой чужой коробочке… Но и он отказывается служить… Я умираю… Наши опыты… Мои опыты несовершенны. Хотя моя голова прожила больше, чем я рассчитывал теоретически..

— Зачем у вас очки?

— Последнее время коллега не доверяет мне, — и голова попыталась улыбнуться, — он лишает меня возможности слышать и видеть… очки не прозрачные, чтобы я не выдал себя перед нежелательными для него посетителями… но я, кажется, узнаю ваш голос… снимите с меня очки.

Мисс Адамс сняла очки.

И вдруг, увидав Артура, который, пораженный видом головы отца, стоял неподвижно, — голова радостно произнесла:

— Артур!.. Сын мой!..

На мгновение будто жизнь вернулась к голове. Тусклые глаза прояснились.

Артур подошел к голове отца.

— Отец, дорогой мой! Что с тобой сделали?..

— Вот… хорошо… Еще раз мы свиделись с тобой… после моей смерти…

Горловые связки почти не работали, голова Доуэля говорила урывками. В паузах воздух со свистом вылетал из горла.

К голове подошел следователь.

— Профессор Доуэль, можете ли вы сообщить нам об обстоятельствах вашей смерти? Я — следователь…

Голова посмотрела на следователя потухшим взглядом, не понимая. Потом, очевидно, поняла, в чем дело, и, переведя взгляд на мисс Адамс, прошептала:

— Я… ей… говорил… она знает все…

— Конец!.. — сказала мисс Адамс.

Некоторое время все стояли молча, подавленные и взволнованные.

— Ну, что ж, дело ясно! — прервал тягостное молчание следователь. И, обратившись к Керну, произнес повелительным тоном: — Прошу следовать за мной в кабинет. Мне надо снять с вас допрос.

Керн молча повиновался. Они вышли.

Артур тяжело опустился на стул возле головы отца и низко склонил на руки свою голову.

— Бедный, бедный отец…

Потом встал. Молча и крепко пожал руку мисс Адамс.

БЕЛЫЙ ДИКАРЬ

Странное впечатление производили эти руины времен римского владычества древней Лютецией, затерявшейся среди домов Латинского квартала. Ряды каменных полуразрушенных скамей, на которых когда-то рукоплескали зрители, наслаждаясь кровавыми забавами, черные провалы подземных галерей, где рычали голодные звери перед выходом на арену… А кругом такие обычные, скучные парижские дома, с лесом труб на крышах и сотнями окон, безучастно смотревших на жалкие развалины былого величия…