Путь солдата - Борис Малиновский

На четвертый или пятый день утром ко мне на НП прибежал взбудораженный чем-то разведчик Богданов.

– Ну, живем! – весело сказал он.- У нас новый комбат, да какой!

Богданов приносил нам завтраки из дивизионной кухни. Так было и сегодня. Но на этот раз он возвратился не один, а с новым командиром батареи. Тот по дороге сказал, что под Минском попал в окружение и потом пробивался к своим частям. Покорил же он Богданова окончательно тем, что сразу же приказал ему "позаботиться" о разведчиках и достать для нас в деревне мяса, картошки и спирту.

Через несколько минут со стороны нашего блиндажа показался новый комбат и, подойдя, спрыгнул в наш окоп.

Не знаю, почему командование полка решилось на замену. Разницу между старшим лейтенантом Петровым и новым командиром мы почувствовали сразу…

– Расскажи обстановку, старший сержант! – приказал он мне, увидев треугольники на воротнике шинели.

Доложив комбату все, что знал о своем участке, я решил спросить его о боях под Минском. Комбат выслушал меня, помрачнел и рассказал, как отступал от самой границы. По его словам выходило, что большинство новых укрепрайонов сданы без боя, что в первые дни войны потеряно много нашей техники. А у немцев полно танков, самолетов и артиллерии…

Все это было больно и обидно слышать, я не утерпел и перебил комбата. Запомнились необычные слова вопроса. Да и как не помнить их – ведь это был общий крик нашей солдатской души:

– Товарищ старший лейтенант, ну а все же, когда в нашу сторону начнет клониться победа?

Комбат долго смотрел на меня и разведчиков, переводя взгляд с одного на другого и как будто что-то обдумывая, а потом показал на высокую белоствольную березу, стоявшую рядом с нашим окопом, и сказал:

– Как человеку без рук, без ног на это дерево влезть, так нам победить!

Такой ответ поразил настолько, что больше вопросов мы не задавали. Комбат, видимо, обиженный молчанием, тоже не стал разговаривать и ушел.

Только вчера Богданов из кухни принес слухи, что немцы чуть ли не у Ярославля и совсем недалеко от Иванова. Мы не верили. Не поверили и словам комбата: не так уж плохи наши дела!

В следующие два дня он на НП не появлялся: либо спал, либо о чем-то разговаривал с лейтенантом Смирновым в нашей землянке. На ночь оба уходили в ближайшую деревню. Из отрывков разговоров, которые я слышал, залезая погреться, понял, что новый командир батареи- старший лейтенант Боков, еще до войны повидал немало, освобождал западные районы Украины, был участником похода в Польшу. Рассказывал он, однако, не столько о походе, сколько о том, как кутил с проститутками панской Польши.

Утром, на второй день появления Бокова, мы засекли две немецкие минометные батареи. Цель была отличная, немцы почти не замаскировали огневые позиции, которые располагались на кустистом взгорье, справа за элеватором. Когда минометы стреляли, мы видели вспышки огня, вырывавшиеся из стволов. Это была первая обнаруженная мною цель! Я побежал в блиндажик доложить об этом новому командиру батареи. Мне уже представлялись разбитые минометы и падающие под нашим огнем немецкие солдаты. Но Боков зло бросил:

– Нет боеприпасов, сержант! – Приказал вернуться на НП и продолжать наблюдение.

Я поплелся сам не свой: слова комбата и обидели, и расстроили меня. Это не укладывалось в моей голове.

Справа от нас, где располагались наблюдательные пункты двух других батарей дивизиона, было относительно спокойно. Слева, где проходила железная дорога и где находился дивизион, в котором служил Парахонский[3], все дни слышалась пулеметная и винтовочная стрельба, вела огонь наша артиллерия и глухо "тюкали" немецкие минометы. Мы не знали, что там происходит, комбат пожимал плечами. Утром, на третий день своего появления, поговорив с начальником штаба дивизиона по телефону, он обратился к Смирнову:

– Приказано перенести наш НП к железной дороге. – И весело посмотрел на меня: – Теперь и нам снарядов подбросят! – Приказал лейтенанту: – Сходи туда с Богдановым, подбери место для НП!

В полдень ко мне на наблюдательный пункт пришел командир взвода управления соседней батареи нашего дивизиона лейтенант Городиский. Узнав, что делается на нашем участке, рассказал, как его разведчики обнаружили почти не замаскированную немецкую минометную батарею- судя по всему, одну из тех, что видел я. Он обстрелял ее и в бинокль видел, как снаряды разбили два миномета. Батарея с тех пор молчит. Его рассказ поднял мое настроение. Я хорошо знал лейтенанта. Он начал службу в полку в 1939 году. В боях с белофиннами, за отвагу, прямо на фронте, был произведен в сержанты. Месяц тому назад его назначили командиром взвода и присвоили звание младшего лейтенанта. Для меня он все еще был сержантом, товарищем по довоенной казарме. Я пригласил Городиского в наше укрытие, к разведчикам. Подойдя, мы увидели уже возвратившегося Смирнова. Он сидел перед блиндажиком и бритвой срезал свои окантованные золотой ленточкой лейтенантские нашивки на шинели. Увидев Городиского, вдруг заорал на него:

– Почему командирские нашивки не срезал? Их же за версту видно! Наблюдатель называется!

Городиский, видимо, обиделся – зло плюнул и ушел.

"Ему – командиру – виднее, что делать,- подумал я про Смирнова,- зачем только надо было на Городиского орать…"

К вечеру комбат позвал меня:

– Старший сержант, прикажи разведчикам собрать имущество и отправляйся с ними на новый НП. Следуйте через огневые позиции, там поужинаете. Я с лейтенантом Смирновым пойду через штаб стрелкового батальона…

Он нервничал, отчитал меня за нерасторопность. На кухне после ужина мы задержались – получали теплое белье. Неожиданно для нас появились Смирнов и Боков. Комбат снова отругал меня за то, что задерживаемся. К нам подошел красноармеец Федотов, ординарец комбата,- на кухне он готовил ему что-то на ужин,- и спросил:

– Товарищ старший лейтенант, мне с кем идти – с разведчиками или с вами?

– Со мной пойдешь,- отрывисто и резко бросил ему Боков.

Мы постарались побыстрее скрыться с глаз непонятно чем раздраженного комбата.

Вечерело. Богданов сбился с дороги, и мы шли через лес наобум, надеясь выйти к железной дороге. Дневной бой стих, не слышно было ни единого выстрела. В полной темноте подошли наконец к железнодорожной насыпи, не зная точно, где находимся – у своих или у врагов. Я вытащил наган, красноармейцы зарядили винтовки. Решили пройти немного вперед, вдоль насыпи, и шагов через пятьсот увидели железнодорожную будку, у которой утром побывал Богданов с командиром взвода. Смирнов сказал ему, что рыть окоп для НП надо на другой, высокой стороне насыпи. Мы перешли полотно и вскарабкались наверх. Здесь росли редкие деревья, чернели кустарники, и впереди местность вряд ли просматривалась. "Придется ждать рассвета, чтобы выбрать как следует новый НП",- подумал я и выругал в душе Смирнова, не выполнившего до конца приказ комбата. Под насыпью, у самого полотна, выкопали яму и накрыли ее шпалами, лежавшими неподалеку.