Пой, даже если не знаешь слов - Бьянка Мараис

– Ты тут слушала радио. Слышала, что устроили сегодня в Соуэто эти мелкие чернявые? Бегали по всему городу, швырялись булыжниками в полицейских, надевали “ожерелья” на неповинных людей, поджигали…

– А почему они надевали ожерелья на людей? – спросила я. Отец не обратил на мой вопрос внимания, так что я сделала еще одну попытку: – Ожерелье – это же здорово?

– Робин, “ожерелье” значит, что на шею человеку повесили автомобильную покрышку, а потом подожгли, чтобы человек сгорел заживо. Это не так уж и здорово.

– Baas, – сказала Мэйбл, прежде чем я успела спросить, зачем кому-то делать такие ужасные вещи, – марш был мирным, а потом полиция пришла и стала стрелять в детей. – Сообщив это кастрюле, Мэйбл насыпала белой муки в кипящую воду и потянулась за деревянной ложкой.

От слова “полиция” у меня свело желудок: когда мы с Кэт были помладше и нам случалось плохо себя вести, Мэйбл иногда грозилась, что сейчас позвонит в полицию и нас заберут. Только так ей удавалось добиться хоть какого-то послушания, ведь что бы мы ни творили, ей не позволялось шлепать или наказывать нас, и мы это знали.

При мысли о том, что полицейские стреляли в детей, я испугалась, но прежде чем я успела спросить отца, не явится ли полиция в Боксбург, чтобы стрелять и в нас тоже, отец ответил, повысив голос:

– Им повезло, что у них вообще есть школы. И сегодня утром этим бездельникам следовало быть в школе, а не заниматься черт знает чем на улице.

Мать процокала на кухню: туфли на ремешках, высокие каблуки. Она одним движением влезла в пальто и уронила в сумочку губную помаду.

– Кто занимался черт знает чем?

– Малолетние пройдохи, которые сегодня устроили бучу. В Соуэто сопляки, всем по двенадцать-тринадцать, вышли протестовать. Из-за этих мелких дикарей пришлось звать, мать их, армию с танками и всем таким прочим. Ты не слышала вертолетов над конторой?

– Нет, в машинописном бюро стоит такой треск – ничего не слышно. А как у вас в шахте? Вы там в безопасности под землей, с этими шахтерами? Один белый на сотню черных?

Отец начал было отвечать, но его голос заглушил стук – Мэйбл колотила деревянной ложкой по кастрюле, стряхивая клейкую pap[25]. Отец слегка пихнул ее локтем, чтобы она убавила прыть.

– Говорят, нам не о чем беспокоиться, но безопасность с завтрашнего дня усилят, просто чтобы подстраховаться. Этим засранцам дай волю, и они тебе глотку перережут.

Мэйбл рывком сняла кастрюлю с плиты и выключила конфорку.

– И ты бы стал их винить? – спросила мать.

Отец бросил на нее выразительный взгляд и подождал, пока Мэйбл выйдет из кухни.

– Ты как твоя сердобольная сестрица. Сегодня черт знает какое нешуточное дело заварилось, Джолин. Говорят, таких беспорядков еще не было. Черные наглеют день ото дня, и правительство понимает, что контролировать их все труднее. А после сегодняшнего и все остальные на дыбы встанут. Неужели ты хочешь жить в стране, где негритосы гуляют как хотят, делают, мать их, что хотят, будто им дали право ни в чем себе не отказывать? Соуэто всего в пятидесяти километрах от нас. Это же ничто!

Кэт вышла из нашей комнаты, возможно привлеченная громким голосом отца, и теперь стояла рядом со мной. Она потянула меня за локоть, хотя это было необязательно – я и так знала, что она думает. Кэт пугалась, когда отец начинал так говорить. Ей чудилось, что какой-нибудь чернокожий ночью проскользнет в наш дом и убьет нас всех или, того хуже, похитит с какой-нибудь необъяснимой целью. Из того, что говорили наш отец и отец Пита, явствовало, что чернокожие опасны, хотя Мэйбл была вовсе не страшная. Я говорила Кэт, что, может, не все черные – злодеи, а только мужчины, так что она жила в постоянном страхе перед ними, хотя, говоря откровенно, она жила в страхе почти перед всем.

– Я не хочу, чтобы вы уходили. Не уходите, пожалуйста.

– С Мэйбл вам будет хорошо, не волнуйся.

– Но Кэт боится.

Мать вздохнула.

– Кэт боится или боишься ты и просто прикрываешься ею?

Я сердито глянула на Кэт, желая, чтобы она высказалась.

– Кэт боится.

– Чего?

Так как Кэт продолжала упорно молчать, не отрывая взгляда от собственных ног, я ответила за сестру:

– Она боится пожара в вельде. Что будет, если он подберется к дому?

– Я проходила мимо вельда, когда возвращалась домой. Огонь был совсем слабый и далеко, возле главной дороги. Пожарные машины уже все затушили.

– Еще она боится, что вы не вернетесь.

Мать рассмеялась:

– Что за глупости! Конечно же, мы вернемся.

– Обещаешь? – в один голос спросили мы с Кэт.

– Обещаю.

Я уже знала, что произойдет, когда настанет пора ложиться спать. Кэт ляжет в свою постель, потушит свет, притворится заснувшей, но как только решит, что я уснула, проскользнет в родительскую спальню, в их большую кровать. Только там она чувствовала себя в безопасности, когда родителей не было дома, к тому же так она первой узнавала об их возвращении.

Мать наклонилась, чтобы обнять нас на прощанье. Она сбрызнулась духами “Чарли”, и хотя я нуждалась в близости, цветочный аромат был слишком сильным, и я вывернулась. Мать подхватила ключи от машины с кухонного стола и бросила отцу. Потом повернулась к Мэйбл:

– Будем дома ближе к полуночи. Если устанешь, ложись спать на полу в большой комнате.

Я смотрела, как отец, поддерживая мать под локоток, выводит ее на крыльцо. Он послал нам воздушный поцелуй и посмотрел на Мэйбл:

– Запри все двери, Мэйбл. Сегодня страна сошла с ума.

Это было последнее, что я от него слышала.

7

Робин

16 июня 1976 года

Боксбург, Йоханнесбург, Южная Африка

В дверь заколотили около полуночи. Меня подбросило в кровати. Я была одна – как и ожидалось, Кэт прошмыгнула в родительскую спальню, как только я уснула. Я на цыпочках подошла к двери спальни и выглянула. Мэйбл, замерев, стояла в большой комнате.

– Maak die deur oop! Открывайте!

Бах, бах, бах.

Это пожарные, они пришли спасать нас. Пожар из вельда подобрался к дому, и они сейчас нас вытащат.

Прежде чем я успела сказать хоть слово, крики возобновились, на этот раз – с резким акцентом, по-английски.

– Это полиция. Мы знаем, что вы там. Открывайте!

Мэйбл дрожащей рукой поманила меня, и я кинулась ей под бок. Полиция пришла не из-за пожара. Мэйбл прижала меня к себе, а я обхватила ее руками. Четвероногим существом мы добрели до двери, Мэйбл отперла, открыла, и мы отступили, чтобы дать мужчинам пройти. Я выглянула из-за Мэйбл и увидела на улице полицейские фургоны. Мигалки освещали наш двор и окрестные дома, словно дискотечный шар, придавая знакомой улице странно праздничный вид.

Двое полицейских угрожающе замаячили в прихожей; на них были синие формы полиции ЮАР, на боку – пистолеты в кобуре. Один из полицейских был худым и высоким, с коротко стриженными рыжими волосами и бородой, закрывавшей почти все лицо и шею. Его коллега был старше, темнее лицом. Синяя фуражка, низко надвинутая на лоб, бросала глубокую тень на лицо, а золотая кокарда над козырьком вспыхивала, когда на нее падал свет.

Высокий рыжебородый полицейский был агрессивнее своего товарища, и говорил в основном он.

– Почему не открываете дверь полиции?

– Простите, baas. – Голос Мэйбл был как туго натянутый канат, на котором ее дрожащие слова пытались обрести точку опоры.

– Что ты делаешь в этом доме? Вы тут ночуете?

– Нет, baas. Мадам и baas ушли, я присматривать за ребенком.

– Пошли, мы забираем тебя в участок.

– Вы не можете оставить ребенка одного, baas.

– Она поедет с нами. – От нетерпения полицейский повысил голос.

– Но мадам и baas – они будут волноваться, когда придут домой, а ее нет.

– Мадам и baas не придут домой, – фыркнул рыжий. Ему не хватило терпения дождаться ответа Мэйбл, он явно был человеком, привыкшим, чтобы его слушались.

– Почему, baas? Где они?

– С кем ты, по-твоему, разговариваешь, а, kaffir meid?[26] Здесь я задаю вопросы. – Он ткнул Мэйбл пальцем в нос, и она вздрогнула, когда его плевок оказался у нее на щеке, хотя она и не сделала попытки стереть его.

Полицейский шагнул вперед, навис над Мэйбл. Она не отступила, не отвела глаз. Он хотел запугать ее, но она не поддавалась.

Не надо, Мэйбл, подумала я. Он хочет тебя запугать. Покажи ему, что ты испугалась.

Они так и смотрели в глаза друг другу, ни один не хотел отвести взгляд первым, и я заговорила – и чтобы отвлечь их внимание, и потому что не могла больше сдерживать этот вопрос.

– А где мама и папа? Мы поедем к ним?

Мне ответил второй полицейский, голос у него был помягче.

– Идем, идем. – Он хотел взять меня за руку, но Мэйбл отступила и потянула меня назад.