В поисках чудесного - Петр Успенский

— Люди не ценят того, что им легко достаётся, – сказал он. – И если человек уже почувствовал нечто, поверьте мне, он будет сидеть у телефона и ждать весь день, чтобы его пригласили; или же он позвонит сам, будет спрашивать и узнавать. А тот, кто привык ждать, чтобы его попросили, да ещё предупредили заранее, чтобы он мог устроить все свои дела, пусть себе продолжает ждать. Конечно, по отношению к тем, кто не живёт в Петербурге, это несправедливо. Но помочь им мы ничем не можем. Возможно, позднее у нас будут встречи в установленные дни. Сейчас делать этого нельзя. Люди должны показать себя и свою оценку того, что они слышат.

Всё это и многое другое в то время продолжало казаться мне сомнительным.

Но сами лекции и вообще всё, что говорил Гурджиев, как на встречах, так и вне их, интересовало меня всё больше и больше.

На одной из встреч кто-то задал вопрос, возможны ли перевоплощения, можно ли верить случаям общения с умершими.

— Многое возможно, – сказал Гурджиев. – Но надобно понять, что человеческое бытие при жизни и после смерти, если оно тогда действительно существует, – может быть весьма различным по своему качеству. "Человек-машина", у которого всё зависит от внешних влияний, с которым всё случается, кто сейчас представляет собой что-то одно, в следующее мгновение – другое, а ещё через секунду – третье, – этот человек не имеет никакого будущего. Его закапывают в землю, и это всё. Прах возвращается в прах. Эти слова относятся к нему. Чтобы говорить о какомто виде будущей жизни, мы должны иметь некоторую кристаллизацию, некоторое сплавление внутренних качеств человека и известную независимость от внешних влияний. Если в человеке есть нечто, способное противостоять внешним влияниям, тогда это нечто окажется способно противостоять смерти физического тела. Но подумайте сами, что может сопротивляться физической смерти у человека, который, порезав себе палец, падает в обморок или забывает всё на свете. Если в человеке существует нечто, оно может пережить его; а если ничего нет, то нечему и переживать. Но даже если что-то и переживёт его, будущее может оказаться очень различным. В случаях более полной кристаллизации после смерти возможно то, что называют "перевоплощением"; в других случаях то, что люди называют "потусторонним существованием". В обоих случаях – это продолжение жизни в "астральном теле" или при помощи "астрального тела". Вам известно, что значит выражение "астральное тело"; но знакомые вам системы, употребляющие это выражение, утверждают, что "астральным телом" обладают все люди. Это совершенно неверно. То, что можно назвать "астральным телом", приобретается благодаря сплавлению, т.е. посредством ужасно трудной внутренней работы и борьбы. Человек не рождается с "астральным телом", и лишь немногие его приобретают. Если оно сформировалось, оно может продолжать жить и после смерти физического тела, может родиться вновь в другом физическом теле. Это и есть "перевоплощение". Если же оно не родилось вторично, тогда спустя некоторое время оно тоже умирает; оно не бессмертно, но способно жить долго и после смерти физического тела.

"Сплавление, внутреннее единство приобретается благодаря "трению", благодаря борьбе между "да" и "нет", происходящей внутри человека. Если человек живёт без внутренней борьбы, если с ним всё случается без малейшего сопротивления, если он идёт туда, куда его ведут влечения, или туда, куда дует ветер, он останется таким, каков есть. Но если внутри него начинается борьба, особенно если в этой борьбе существует определённая линия, тогда в нём постепенно станут формироваться постоянные черты; он начнёт "кристаллизоваться". Однако кристаллизация возможна как на правильной, так и на неправильной основе. "Трение", борьба между "да" и "нет" легко могут иметь место и на ошибочном основании. Например, фанатическая вера в ту или иную идею или боязнь "греха" способны вызвать напряженнейшую борьбу между "да" и "нет", так что человек сможет кристаллизоваться и на этих основаниях. Но здесь произойдёт неправильная, неполная кристаллизация. Такой человек не будет способен к дальнейшему развитию. Чтобы сделать дальнейшее развитие возможным, ему придется вновь расплавиться, а это достигается только путём сильнейших страданий.

"Кристаллизация возможна на любом основании: возьмите, например, разбойника, настоящего, истинного разбойника. Я знал на Кавказе таких разбойников. Он будет не шевелясь стоять восемь часов за, камнем у дороги с винтовкой в руках. Смогли бы вы сделать это? Обратите внимание – внутри него всё время идёт борьба: ему жарко, хочется пить, его кусают мухи; но он стоит неподвижно. Другой пример – монах. Он страшится дьявола – и в течение всей ночи бьёт лбом о пол и молится. Так достигается кристаллизация. Подобными способами люди способны создать в себе огромную внутреннюю силу, перенести мучения, получить всё. чего желают. Это означает, что в них появилось нечто твёрдое, нечто постоянное. Такие люди могут стать бессмертными. Но что в этом хорошего? Человек такого типа становится "бессмертной вещью", хотя иногда в нём сохраняется некоторое количество сознания. Но даже и это, следует помнить. происходит очень редко".

Припоминаю, что в связи с беседами, следовавшими в этот вечер, меня поразил один факт. Многие люди слышали что-то совершенно иное, чем говорил Гурджиев: а другие обратили внимание лишь на второстепенные и несущественные замечания и запомнили их. От большинства слушателей ускользнули самые фундаментальные принципы того, что говорил Гурджиев. Он сказал мне, что лишь немногие задают вопросы по существу. Один из таких вопросов остался у меня в памяти:

— Каким образом человек способен вызвать внутри себя борьбу между "да" и "нет"? – спросил кто-то.

— Необходима жертва, – ответил Гурджиев. – Если вы ничем не жертвуете, вы ничего не приобретаете. И необходимо пожертвовать чем-то, в данный момент драгоценным, пожертвовать им надолго, пожертвовать многим. Но всё-таки не навсегда. Это следует понять, потому что нередко не понимают именно этого. Жертва необходима только тогда, когда идёт процесс кристаллизации. Если же кристаллизация достигнута, отречения, лишения и жертвы более не нужны. Тогда человек может иметь всё, что хочет. Для него нет больше никаких законов; он сам для себя закон.

Среди тех, кто приходил на наши лекции, постепенно составилась небольшая группа людей, не пропускавших ни одной возможности послушать Гурджиева. Они встречались и в его отсутствие. Так начала возникать первая петербургская группа.

В течение этого времени я много бывал вместе с Гурджиевым и начал лучше понимать его. В нём поражала большая внутренняя простота и естественность, заставлявшие полностью забывать то, что для нас он был представителем чудесного и неведомого мира. В нём полностью отсутствовали любого рода аффектация или желание произвести впечатление. Вместе с тем угадывалось отсутствие личного интереса во всём, что он делал, совершенное бескорыстие, безразличие к удобствам и покою, способность не щадить себя в работе, какой бы она ни была. Порой ему нравилось бывать в весёлой и живой компании; он любил устраивать большие обеды, покупал много вина и закусок; однако нередко сам ничего из этого не пил и не ел. У людей складывалось впечатление о нём как о гурмане, о человеке, который любит хорошо пожить; и нам казалось, что часто он просто хотел произвести такое впечатление, хотя все мы уже видели, что он "играет".

"Игру" в поведении Гурджиева мы ощущали исключительно сильно. Между собой мы говорили, что никогда его не видим и никогда не увидим. В любом другом человеке такое обилие "игры" производило бы впечатление фальши; а в нём "игра" вызывала впечатление силы, хотя, как я уже упомянул, так бывало не всегда; подчас её оказывалось чересчур много.

Меня особенно привлекало его чувство юмора и полное отсутствие претензий на "святость" или на "обладание чудесными силами", хотя, как мы позже убедились, он обладал знаниями и уменьем создавать необычайные явления психологического характера. Но он всегда смеялся над людьми, которые ожидали от него чудес.

Это был невероятно многосторонний человек; он всё знал и всё мог делать. Как-то он сказал мне, что привёз из своих путешествий по Востоку много ковров, среди которых оказалось порядочное число дубликатов, а другие не представляли особой художественной ценности. Во время посещений Петербурга он выяснил, что цена на ковры здесь выше, чем в Москве; и вот всякий раз, приезжая в Петербург, он привозил с собой тюк ковров для продажи.

Согласно другой версии, он просто покупал ковры в Москве на "толкучке" и привозил их продавать в Петербург.

Я не совсем понимал, зачем он это делает, но чувствовал, что здесь существует связь с идеей "игры".