Оглоеды. Рассказы - Егор Евкиров

— Ну… ну…

— Вспоминай, пёс!! Вспоминай!!

— Я был… был в рубке подстанции…

— Точно!

— Оп… определённо…

— Уже хо-ошо! Почему же он пеххестал с вами связываться?!

— Это… Это само произошло!..

Кюуй ухватил Вольнова за грудки и притянул его испуганное лицо к своему орлиному носу, что его кончик прилип к правой линзе очков.

— Как это могло случиться «само»?! — прошипел директор. — Я пххиказа не отдавал!

— Но это же бог…

— Бог — не бог, мне нас-с-ххаать! Ты пххедставляешь, мелкий ты ублюдок смеххдячего своего папаши и шлюхи-мамаши, какие меня могут ждать убытки! И всё из-за тебя, недоделок! — Он тыкнул пальцем в лоб Вольнова. — Конечный пхходукт «Голос Бога» сегодня в моде! А мода даёт деньги! А я жить без денег не могу и не хочу! Чо я — за член ослиный тххужусь?!

И тут Кюуй осёкся:

— А Лазбеххг? Я не вижу его здесь! Где он?! Где этот шакал?!

— Запил… — прокудахатал Вольнов.

— Как это запил?! Где он?!

— У себя в каюте…

Кюуй нанёс пощёчину Вольнову и заорал:

— Веди! Я с него кожу сдехху! Живьём!

Кровоточила губа, Вольнов повёл всю делегацию вглубь корпуса.

Алоизий Соломонович всё сокрушался, мол, какой они бардак здесь развели. Дескать, за бесчестными людьми нужен глаз да глаз, как за нашкодившими детьми, чтобы батогами учить их уму и дисциплине. Дескать, человек — это разумное существо, а если у этого существа нет разума, а только инстинкты, которые приводят к беспорядку, то это не человек, а животное. Мол, с таким тупым животным остаётся сделать только одно — прострелить ему башку и сбросить в яму.

Когда добрались до каюты главного инженера, директор стал ломиться в дверь, вереща:

— Лазбеххг!!

Каюта молчала. Ни единого шороха.

— Лазбеххг!! Сучий ты потлохх!! Слышишь меня?!

— Нну сллышу-сллышу!.. Ччё оррём?! Ччё сппать мешшам?!

— Знаешь, кто это с тобой говоххит?!

— Ххрен сс буггра!.. Нне иначче!..

Кюуй побагровел от ярости и выпалил из себя любимого гневную тираду слов, которых Вольнов и Лазберг ещё не слыхивали. На эту истерику даже стряпуха Мария из кухни прибежала с половником в руке.

Но из каюты донеслось громкое хамское ржание.

И вслед за ним раздался выстрел.

Мария вздрогнула, колыхнулся громадный сочный бюст.

Кюуй затопал ногами, едва ли не начал рвать на голове оставшиеся кудри, и приказал мордоворотам высадить дверь.

Не особо прикладывая усилия, они снесли её с петель.

Все схватились за носы, такой жуткий дух оттуда исходил, что и не описать. Оказывается, все эти дни главный инженер Лазберг испражнялся в своей собственной каюте.

Вначале увидели чьи-то босые вытянутые ноги на загаженном полу. Зажгли люминесцентные лампы в каюте…

…Один слащавый тип с портфелем упал в обморок.

Одну беременную даму вообще стошнило.

А Мария запричитала: «А ма! А ма!».

Главный инженер Лазберг лежал на спине с простреленной головой. Стрелялся он из табельного «люггера».

— Свинья! — брезгливо прокомментировал директор. — Потушите свет! А этого уххода пххиведите в чувство!

Вся делегация бросилась оказывать помощь слащавому типу, который потерял сознание.

Мария плакала.

А Вольнов стоял в полном недоумении.

Всему бывает начало, всему бывает и конец.

Алоизий Соломонович выдвинул своё решение.

Отныне вся их бригада в связи со смертью главного инженера и по совместительству руководителя распущена и уволена.

Он также заявил, что пригонит за ними шаттл, потому что с собой он не хочет брать на свой борт таких разгильдяев, как они.

И до кучи сообщил, когда его матерный запас слов истёк, что наберёт другую команду, нечета этой. Затем он харкнул и удалился со всей делегацией.

Шаттл отстыковался и взвился в космос.

Вольнов и Мария дотащили тело Винокура в медпункт и привели его в чувство при помощи ватки, обрызганной нашатырём.

Тот стонал, кхекал, а из миндалевидных глаз его брызгали слёзы. Ни кухарка, ни инженер-связист не знали, почему он плачет. Ну хочет, пусть плачет, они его не трогали, не утешали.

— Меня так ещё ни разу не лупасили. За какие такие грехи меня, а, братцы?

— Поменьше накидываться надо было, — бросил ему Вольнов.

— Но без питья нет житья, — подытожил Винокур. — А чё там Лазберг? Кокнулся? Иль помогли?

— Сам, — сказала Мария.

— Вот и я сам, — сообщил Винокур. — Дверь моя откроется в Пустоты. Плерома, слышишь ты меня! О мать насущная! Вселенная!

— Но! Поговори нам ещё тут! — прорычал Вольнов.

— Помру здесь на Марсе, — произнёс старый алкаш. — Первый человеческий мертвец!.. Нет, обождите — первый же Лазберг стал! Тогда я второй! Землянин умер на Марсе! Как это поэтично!

— Ты прямо гордишься этим, — съязвила Мария.

— А хотите, я вам анекдот расскажу? — предложил Винокур.

— Ну давай, расскажи. Хочу послушать, — сдался Вольнов.

— Смешной анекдот! Вам понравиться…

Инженер-связист вышел без скафандра наружу. Холодный хлёсткий порыв марсианского ветра обдул его лицо, рвал волосы, одежду. Он учуял другие запахи, доселе ему незнакомые.

Он втянул ртом воздух и опьянел…

Он никогда не покинет эту прекрасную заброшенную планету, останется здесь — среди её тайн и загадок, — и, возможно, сам станет её загадкой.

Землянин умер на Марсе! Как это поэтично!

Действительно, поэтично. И просто.

Вольнов удалялся в рваный закат.

Кухарка Мария взирала ему вслед через иллюминатор, а в руке держала мокрый от слёз платок.

А в медпункте лежало бездыханное тело Винокура. На лице застыла удовлетворённая улыбка.

Тем временем на локационной подстанции прямая шкала эквалайзера внезапно искривилась. В динамиках зашуршало, затем загудело что-то невообразимое, нечто необъяснимое… И вновь пропало…

2019

Хозяин глуши

Покажите мне героя, и я напишу вам трагедию.

Френсис С. Фицджеральд

В этот день дядя Шура Хуртин вёз свою дочку, 36-летнюю Марию, на большак. Ехал на своей ржавой умирающей «копейке».

С небес, застилая всю видимость, сыпал крупный снег. Бешеный ветер гонял по заснеженному асфальту позёмку.

Проехав мимо пилорамы, он заметил в трёх метрах от неё беснующуюся свору собак.

Посадив дочь на проходящий автобус, Хуртин возвращался той же дорогой. У пилорамы он остановился и вылез из машины. В его физиономию плевалась пурга. Он поднял воротник и двинулся по сугробам.

От самой пилорамы проторена колёсами дорога, теперь её заносило снегом.

Собаки лаяли друг на друга и суетились возле кровавой лужи, грызлись из-за кишок и коровьих будыляг.

Хуртин плюнул, чертыхнулся и на раскоряку бросился к «копейке», сел за руль. Машина рванула с места.

Его провожала злобным лаем небольшая дворняга — сука с большими сосцами.