Отдел Химер (СИ) - Бурак Анатолий

В изящной теории Шрёдингера, к сожалению, ничего не говорилось про то, что будет с бедной кошкой, если ее вкупе со всеми расчудесными предметами поместить не в ящик, а в аквариум. Но, как всегда, движимые стремлением «догнать и перегнать» ненаглядные соотечественники шли напролом. Дескать, раз уж родные Российские Вооруженные силы имеют подводный флот, то Отдел Химер, дабы не утратить статус «всемогущего и вездесущего», должен оставаться на высоте. На глубине то есть.

К сожалению, в отличие от атмосферы, пронизываемой тысячами и миллионами различной длины радиосигналов, летящих во всех мыслимых направлениях, акватория планеты ими, если можно так выразиться, небогата. И для того, чтобы «волновой двойник» мог «существовать» в иной среде, в районе операции заранее затапливались радиомаяки. Бывало, правда, что сотрудник Отдела Химер «привязывался» к частотам какой-нибудь субмарины, но, как я понял, случалось это нечасто. Магистр, как средневековые иезуиты, свято хранил «тайны ордена» и старался как можно реже контактировать с другими ведомствами.

Так что мы с Сергеем сейчас находились на дне Москвы-реки, в замкнутом периметре, образованном четырьмя притопленными маяками. И я, покрываясь холодным потом и сгорая от стыда, в двадцатый, наверное, раз оказывался беспомощным, едва войдя в портал, открытый Сергеем на глубину чуть более семи метров. О том, чтобы «отворить дверь» самому, даже и думать не хотелось.

Наставник устало вздохнул:

— Пожалуй, хватит на сегодня.

Отдав команду «службе наземного наблюдения» свернуть аппаратуру, он открыл портал в Санаторий и сделал приглашающий жест.

Мы «проявились» в одной из гостиных. На паркетном полу лежал ковер, шторы были задернуты, а в камине горел огонь. Два сдвинутых кресла располагали к задушевному разговору.

Разлив по бокалам портвейн и закурив ароматные сигары, о стоимости перевода которых в «волнообразное состояние» не хотелось даже думать, начали разговор.

— Специалист Отдела Химер должен быть универсалом. — Сергей смотрел в огонь, выпуская клубы дыма. — Иначе просто невозможно. Мы не окупим затрат даже на вот эти маленькие радости.

Я понуро молчал, внутренне содрогаясь от страха. «Это конец, — глухо бухало в голове. — Меня рассчитают за профнепригодность…» О том, что последует за увольнением, и думать не хотелось.

Но, как оказалось, Сергей был более высокого мнения о моих скромных способностях. И, глотнув вина, мягко повернул беседу в иное русло.

— Магистр советует вам попрактиковаться в искусстве Самадхи. Это особое состояние, похожее на «мнимую смерть». Ученые не раз присутствовали при демонстрации феномена, но так и не пришли к сколь-нибудь однозначному выводу. В тысяча девятьсот пятидесятом году йог Бабашри Рамдажи Джирнари на глазах десятитысячной толпы забрался в ящик, утыканный гвоздями. Ящик опустили в глубокую яму и забетонировали. Спустя пятьдесят шесть часов с помощью специальных шлангов пространство вдобавок ко всему заполнили водой. Еще через шесть с половиной часов, вскрыв ящик, врачи извлекли закоченевшее тело Бабашри, растерли, и он ожил. Зафиксировано, что в состоянии самадхи у человека резко замедляется обмен веществ, замирает дыхание, практически исчезает пульс. Йоги утверждают, что вот так, балансируя между жизнью и смертью, человек может сохраняться тысячелетиями. Существуют легенды, согласно которым в Тибете есть пещеры, где в состоянии самадхи уже много лет спят тибетские ламы.

От радости, что на мне не поставили крест, я был согласен не то что позволить зацементировать себя в гробу, утыканном гвоздями, но даже выйти в открытый космос без скафандра.

— Я готов, — глядя в глаза наставнику, отчеканил я.

— В том-то и дело, что нет. — Сергей вздохнул. — В итоге к овладению самадхи приходят все работники Отдела. Необходимость в аппаратуре отпадает, да и, согласитесь, гораздо комфортнее чувствуешь себя, зная, что впереди вечность. Но в вашем случае, по-видимому, нет другого выхода. — Он выпустил особо длинную череду колец и продолжил: — Вообще-то ученые относятся к подобным рассказам скептически. Хотя при этом и не отрицают, что человек способен на короткое время замедлить сердцебиение. Но обойтись в течение пятидесяти шести часов без воздуха — это, по мнению физиологов, не заслуживающий пристального внимания фокус. Они приводят в качестве аргумента то, что подобный трюк в свое время исполнял Кио, которого при большом скоплении народа запирали в сундук, бросали в Останкинский пруд, а он затем подъезжал в лимузине.

Сергей посмотрел на меня, и я снова твердо кивнул.

— Согласен. — И, слегка улыбнувшись добавил: — Я так понимаю, репликой про Кио вы намекаете на то, что всё зависит непосредственно от веры в собственные силы.

— Совершенно верно, Андрей. В конце концов, мы все — Химеры. И, с точки зрения официальной науки, нас просто нет. А деньги налогоплательщиков разворовываются генералитетом на строительство особняков.

Следующие две недели превратились в форменный кошмар. Честное слово, язык не поворачивается описывать все мысли (по большей части нецензурные) и ощущения, что пережил мой бедный рассудок. Само собой, всё проходило под гипнозом. Как иначе в столь короткий срок овладеть искусством, на постижение которого у мастеров Востока уходят годы и годы?

Перед началом обучения мне опять предложили расписаться на сканирующем планшете. Как понимаю, на случай, если что-то всё же пойдет не так. Формалисты хреновы.

Но, назвавшись груздем, я споро запрыгнул в кузов, стараясь не думать о последствиях. Ведь человеческий разум очень сложен и многогранен и не терпит принуждения. Любая установка, проникнув в сознание, начинает войну за обладание всей полнотой власти. Это ведет к более или менее длительной борьбе, в процессе которой человек заметно меняется. И победителем выходит не совсем тот, кто согласился на эксперимент. За любым внушением, как правило, стоит чей-то более сильно организованный интеллект. Пусть мягко и ненавязчиво, но достаточно настойчиво повторяющий: «Мне всё равно, что вы думаете и чего хотите. Я считаю, что должно быть вот так».

Удивительное дело… Пройдя «интенсивный курс самоанабиоза», я вдруг почувствовал, что тело готово выйти из комы. Никаких объективных причин для этого вроде бы не существовало, но ощущение тем не менее прочно поселилось в раскрепощенном сознании. И сразу же подумалось о таких сотрудниках Отдела, как Ольга. Ей в любом случае лучше оставаться «раздвоенной».

Но поэкспериментировать я так и не решился. В конце концов, неизвестно, чем это чревато для моего как ни крути, а стариковского организма. К тому же, если вдуматься, я находился при исполнении. И подобные шалости в недавнем прошлом расценил бы как самовольное оставление места службы. Такие тенденции надо давить в зародыше, в противном случае весь Отдел разбредется кто куда. А установка-то — одна на всех, как я понимаю.

Снова выехав на берег Москвы-реки, я самостоятельно открыл портал прямо в воду. Всё прошло как по маслу, и Сергей с улыбкой пожал мне руку, от души поздравив с присвоением «второй категории». Что это за «вторая» и чем она отличается от «первой», я спросить постеснялся, решив, что всему свой черед. Меня «реального» тем временем переместили в специальное хранилище с более низкой температурой. Вообще-то оно не могло не вызвать определенных ассоциаций, но, рассудив, что «наверху виднее», я подавил возникшие было отрицательные эмоции. К тому же замедление жизненных функций снимало массу проблем по уходу, освобождая кого-то из «наземной службы» для более важных дел.

Мы снова сидели у камина. Забавляясь и спеша насладиться недавнополученным умением, я жонглировал шариками для пинг-понга. Сергей с Магистром, пуская клубы дыма, снисходительно посмеивались над детскими забавами. Внезапно Магистр включил телевизор и, улыбнувшись, направил в мою сторону цифровую видеокамеру.

— Вот так и множатся слухи о всевозможных полтергейстах.

Видеоряд, демонстрируемый на экране, и впрямь оказался не совсем обычным. Три белых шарика сами собой плясали в воздухе. Спеша поддержать шутку, мой наставник снял с настенного ковра два кинжала, и рядом с невинно порхающими светлыми кружочками начался «танец с саблями».