Азенкур - Бернард Корнуэлл

Хук отпустил тетиву.

— Вот же дурень, — бросил кто-то рядом.

Белое гусиное оперение мелькнуло в дымном воздухе. Стрела спикировала быстрее, чем падающий на добычу ястреб. Сама оперенная смерть со стальным жалом, шелковой обвязкой и ясеневым древком пронзила вечернюю тишь.

— Боже милостивый, — прошептал сосед лучник.

Французу не так повезло с быстрой смертью, как Джеку Дэнси. Стрела Хука пробила ему горло, стрелка развернуло на месте и опрокинуло навзничь. Арбалет в падении разрядился, стрела взмыла в небо. Арбалетчик в корчах бился на земле, цепляясь руками за горло, где жидким огнем разливалась боль, а над ним простиралось подернутое дымом пожарищ кроваво-красное небо, горящее предсмертным закатным огнем.

«Хорошая была стрела», — подумал Хук. Прямая, с перьями из одного и того же гусиного крыла, она летела уверенно и попала в цель. Он убил человека в бою и теперь наконец может зваться лучником.

На второй день осады Хук решил, что миру настал конец.

Вечер выдался теплым, прозрачный свет разливался в бледном воздухе, река медленно скользила между цветущих берегов с зарослями ивы и ольхи. Знамена над французскими палатками не колыхались, легкий дымок от сожженных домов медленно струился вверх и таял в безоблачном вечернем небе, у городской стены кружили ласточки.

Николас Хук, прислонив ненатянутый лук к стене, стоял на крепостном валу. Воспоминания уносили его в Англию, к усадьбе и широким лугам, которым уже недолго ждать сенокоса, к высокой траве с прячущимися в ней зайцами, к реке, полной форели, к пению жаворонка в сумерках. Он вспоминал Короткий луг и старый коровник с прогнившей крышей. Там, за душистой стеной жимолости, обычно встречала его Нелл, молодая жена Уильяма Сноболла, и отдавалась ему молча и неистово. Он раздумывал о том, кто сейчас следит за лесом Трех Бутонов, и в тысячный раз недоумевал, кто дал лесу такое имя. Деревенская харчевня тоже звалась «Три бутона», почему — не знал даже лорд Слейтон, который временами добирался до нее на костылях и неизменно оставлял монету за пиво на всех. Хук подумал о злобных вездесущих Перрилах. Сейчас он преступник вне закона, и домой ему нельзя — случись Перрилам его прикончить, его смерть не зачтется им как убийство, ведь закон не защищает преступника. Он вновь припомнил окно в лондонской конюшне, через которое Бог приказал ему спасти лоллардскую девушку. Хук не сумел ей помочь, и теперь ему вовек не видать пролившегося на него тогда небесного света. Сара. Он часто шептал ее имя, словно звук мог принести ему помилование.

Вдруг вечерняя тишь разом кончилась.

Вначале грянул свет — темный свет, как почудилось Хуку: вспышка черно-красных огненных сполохов языком змея из преисподней лизнула воздух у траншеи, вырытой французами вблизи катапульт. Геенна огненная показалась лишь на мгновение. Ее внезапно накрыло тучей плотного черного дыма, и тут же грянул оглушительный гром, сотрясший небеса. В ответ поблизости раздался грохот, словно что-то ударило в городскую стену.

Стена дрогнула. Лук Хука свалился и задребезжал по камням, над головой пронеслись птицы, вспугнутые грохотом, дымом и пламенем. Дымная черная туча скрыла солнце.

— Боже всемогущий! — только и вымолвил кто-то из лучников.

— Все ждал, когда ж она грянет. Пушка, — с отвращением заметил в ответ второй. — Пушку когда-нибудь видел?

— Нет.

— Ну теперь увидишь, и не одну, — мрачно кивнул второй.

Хук, тоже прежде не знавший о пушках, вздрогнул при следующем выстреле, взметнувшем в летнее небо вторую тучу дыма.

На следующий день к прежним пушкам присоединились еще четыре, и урон от шести пушек был намного ощутимее, чем от четырех деревянных катапульт. Метательным машинам недоставало точности, и пущенные ими камни часто перелетали вал и попадали в город, разрушая дома и взметая пожары от разбросанных очажных углей. Зато каменные ядра, летящие из пушек, упорно били в городскую стену, уже изрядно развороченную. Всего за два дня внешняя обкладка стены раскрошилась и ссыпалась в широкую сточную канаву, и, пока пушки целенаправленно разрушали ее дальше, бургундцы торопливо строили полукруглую баррикаду с внутренней стороны стены.

Пушки стреляли трижды в день, звук выстрелов размерял время с постоянством монастырского колокола, зовущего к молитве. Свою единственную пушку бургундцы, ожидая наступления французов по Парижской дороге, заранее укрепили на южном бастионе, и только на третий день осады ее удалось перетащить к западному валу и поставить на крышу надвратной башни. Первое время Хук не сводил с нее глаз. Вид черного железного дула, длинного, как два лука, и стянутого обручами подобно пивной кружке, его завораживал. Голландцы-пушкари долго наблюдали за вражескими орудиями и, нацелив дуло на выбранную французскую пушку, приступили к трудоемкому заряжению. Длинным совком они засыпали в ствол порох, туго утрамбовали его обернутым тканью прибойником, затем в широкой деревянной бадье замесили глину и, плотно забив ее поверх пороха, оставили высыхать, а сами кружком уселись играть в кости. Наконец главный канонир, дородный голландец с раздвоенной бородой, счел глину готовой, и тогда в ствол уложили грубо отесанное каменное ядро, подперев его внутри дула деревянным клином. Пока священник кропил пушку святой водой и читал молитву, голландцы длинными рычагами подправляли наводку.

— Отойди подальше, парень, — предупредил Хука сентенар Смитсон, ради такого зрелища вылезший из «Гуся».

Мессир де Бурнонвиль, бывший здесь же, удостоил пушкарей ободрительным словом, еще десятка два зрителей предпочитали держаться подальше от пушки, косясь на нее, как на норовистого дикого зверя.

— Доброе утро, сэр Роджер, — вежливо кивнул Смитсон высокому и тонкому, как стрела, командующему английскими наемниками.

Сэр Роджер Паллейр даже бровью не повел. Его узкое лицо с крючковатым носом и длинным подбородком при виде лучников привычно скривилось, словно от запаха нечистот.

Дородный голландец, дождавшись конца молитвы, вставил выскобленный стержень пера в узкое отверстие на казенной части и через медную воронку наполнил стержень порохом, затем еще раз окинул взглядом пушку и, отступив в сторону, протянул руку за тонким зажженным фитилем. Священник — единственный, кроме канониров, кто оставался рядом с пушкой, — осенил ее крестом, наскоро пробормотав благословение, и главный канонир поднес фитиль к стержню с порохом.

Пушка взорвалась.

Вместо того чтобы послать каменное ядро во французские осадные укрепления, она исчезла в мешанине дыма, рваного железа и развороченной плоти. Пятерых пушкарей и священника убило мгновенно, на их месте остался лишь кровавый туман и клочья мяса с ребрами. Какой-то латник завопил и скорчился. Кусок раскаленного железа разорвал ему живот. Стоявший рядом сэр Роджер, которому заляпало кровью гербовый налатник (три ястреба на зеленом поле), поспешно отступил и скривился.

— Сегодня после заката, Смитсон, встретимся в церкви Сен-Антуан-лё-Пти, — бросил он сквозь кровавую дымную вонь. — Приведите всех лучников.

— Да-да, сэр, конечно, — еле слышно ответил сентенар, не в силах отвести глаза от остатков пушки — распавшегося дула и порванной в дымящиеся клочья казенной части.

У ног Хука, рядом с куском железного обода, валялась чья-то рука. От пушкарей, нанятых бургундцами за большие деньги, остались лишь кости. Мессир де Бурнонвиль, не замечая ошметков мяса, налипших на окровавленный налатник, перекрестился. Со стороны французов донеслось издевательское улюлюканье.

— Нужно приготовиться к штурму, — закончил сэр Роджер, словно не видя кровавого ужаса вокруг.

— Разумеется, сэр Роджер, — отозвался Смитсон, соскабливая с ремня вязкую массу. — Хваленые голландские мозги, — с омерзением буркнул он, отбрасывая комок вслед удаляющемуся сэру Роджеру.

Сразу после заката сэр Роджер в сопровождении трех латников, носящих его герб, явился в церковь Сен-Ан-туан-лё-Пти, где собрались лучники Суассона — англичане и валлийцы. Хотя накидку ему успели постирать, кровавые пятна еще слегка проступали на зеленой ткани. Сэр Роджер, храня все то же презрительное выражение лица, встал перед алтарем в неверном свете тусклых оплывающих свечей, вставленных в скобы церковных колонн.

— Ваше дело защищать брешь, — начал он без предисловий, как только восемьдесят девять лучников уселись на полу. — Когда враг пойдет на приступ, не известно. Могу лишь сказать, что скоро. Полагаю, вам под силу отразить штурм.

— Конечно, сэр Роджер, — почтительно отозвался Смитсон. — Можете на нас положиться.

При звуке его голоса длинное лицо сэра Роджера дернулось. Среди англичан ходили слухи, что их командующий взял у итальянских банкиров крупную ссуду в надежде унаследовать поместье от дяди, однако земли отошли кузену, и сэр Роджер остался должен неумолимым ломбардцам целое состояние. Поступая на службу к герцогу Бургундии, он, видимо, надеялся захватить в плен богатого французского рыцаря и взять за него выкуп.