Саквояжники (Охотники за удачей, Первопроходцы) - Гарольд Роббинс

За дверью послышался шум. Я сел в кровати, голос мой резко прозвучал в тишине:

— Кто там?

Дверь приоткрылась, и я увидел ее лицо, только лицо, так как черный пеньюар сливался с темнотой. Закрыв дверь, она тихо сказала:

— Я так и думала, что ты не спишь, Джонас. Я тоже не могу уснуть.

— Беспокоишься о своих деньгах? — спросил я с сарказмом. — Чек на туалетном столике рядом с блокнотом. Подпиши документ о передаче прав, и он твой.

— Дело не в деньгах, — сказала она, проходя в комнату.

— В чем же тогда? Ты пришла попросить прощения? Выразить сочувствие? Или может быть соболезнование?

Теперь она стояла рядом с кроватью и смотрела на меня.

— Ты не должен говорить так, Джонас, — просто ответила Рина. — Пусть даже он был твоим отцом, но ведь я была его женой. Да, я пришла извиниться.

Что проку мне было от ее извинения.

— Извиниться за что? За то, что он не дал тебе больше, чем смог? За то, что ты вышла за него, а не за меня? — горько рассмеялся я. — Ты не любила его.

— Да, я не любила его, — твердо ответила она. — Но я уважала его. Я никогда не встречала такого человека.

Я молчал.

Внезапно она расплакалась, присела на край кровати и закрыла лицо руками.

— Прекрати, — грубо выкрикнул я. — Теперь уже поздно плакать.

Она убрала руки от лица и посмотрела на меня. В темноте мне были видны серебристые слезинки, скатывавшиеся по ее щекам.

— Что значит поздно? — воскликнула она. — Поздно любить его? Но ведь я и не пыталась, потому что не способна любить. Не знаю почему, но, видно, так уж я устроена. Твой отец знал об этом. Он все понимал. Поэтому я и вышла за него. И вовсе не из-за денег. Это он тоже понимал. Его устраивало мое отношение к нему.

— Но если это так, то о чем ты плачешь?

— Мне страшно.

— Страшно? — рассмеялся я, но она не отреагировала на это. — И чего же ты боишься?

Откуда-то из складок пеньюара она достала сигарету, но не закурила. Сейчас ее глаза можно было сравнить с глазами пантеры, охотящейся в пустыне.

— Мужчин, — коротко бросила Рина.

— Мужчин? — переспросил я. — Ты боишься мужчин? Но почему, ведь ты так аппетитна.

— Ты действительно глупец, — рассердилась она. — Я боюсь мужчин с их требованиями, похотливыми руками и мозгами с одной извилиной. Боюсь слышать их слова о любви, когда на угле у них только одно — трахнуть меня.

— Ты сошла с ума. Мы думаем не только об этом.

— Разве? — спросила она. Я услышал, как чиркнула спичка. Пламя осветило темноту. — Тогда взгляни на себя, Джонас. Ведь ты все время желал жену своего отца.

Мне не надо было смотреть на себя, я и так знал, что она права.

И вдруг она прижалась ко мне. Ее губы покрыли мое лицо поцелуями. Она вся дрожала.

— Джонас, Джонас, пожалуйста, разреши мне остаться с тобой. Только на одну ночь. Я боюсь одна.

Я поднял руки, чтобы оттолкнуть ее. Под пеньюаром на ней ничего не было. Пальцы ощутили прохладное и мягкое тело, такое сладостное, как летний ветерок в пустыне, и коснулись торчащих сосков.

Я замер, разглядывая ее в темноте. Наши губы слились, и я почувствовал соленый привкус слез. Злость ушла, вытесненная желанием. И словно направляемые дьяволом, мы погрузились в пучину блаженства.

Я проснулся и посмотрел в окно. Первые лучи восходящего солнца уже заглядывали в комнату. Я повернулся к Рине. Она лежала на моей подушке, закрыв лицо руками. Я тихонько тронул ее за плечо.

Рина убрала руки. Ее открытые глаза были чистыми и спокойными. Она как-то неторопливо и плавно поднялась с кровати. Тело ее блестело, отливая золотом. Подняв с пола пеньюар она накинула его. Я сел, наблюдая, как она идет к туалетному столику.

— Ручка в правом верхнем ящике, — сказал я.

Она достала ручку и подписала документ.

— Ты даже не прочитала его?

Рина покачала головой.

— Зачем? Ты не можешь получить больше того, на что я согласилась.

Она была права. Документ предусматривал ее отказ от всех прав на дальнейшие иски. Взяв чек и бумаги, она направилась к двери. Около двери обернулась и посмотрела на меня.

— Когда ты вернешься с фабрики, меня уже здесь не будет.

— Ты не должна уезжать, — сказал я.

Мы посмотрели друг на друга, и я увидел печаль в ее глазах.

— Нет, Джонас, — мягко добавила она. — Из этого ничего не выйдет.

— А вдруг? — спросил я.

— Нет, Джонас. Тебе пора выходить из тени твоего отца. Он был великим человеком и ты тоже таким будешь. Но у тебя своя дорога. — Я потянулся за сигаретой на столике и молча прикурил. Дым заполнил легкие. — До свидания, Джонас, — сказала она. — Удачи тебе.

Посмотрев на нее, я хрипло произнес:

— Спасибо. До свидания, Рина.

Дверь открылась и резко захлопнулась. Я встал с кровати, подошел к окну. Солнце поднималось над горизонтом. День обещал быть жарким.

Сердце бешено заколотилось, когда я услышал позади звук открывающейся двери. Она вернулась. Я резко обернулся.

В комнату вошел Робер, держа в руках поднос. Он вежливо улыбнулся, обнажив великолепные белые зубы.

— Я подумал, что вы не против выпить чашку кофе.

Когда я приехал на фабрику, Джейк Платт находился на крыше с группой рабочих, красивших ее в белый цвет. Я улыбнулся про себя и вошел в здание.

Этот первый день был каким-то беспорядочным. Казалось, что все делается неправильно. Капсюли детонаторов, которые мы поставляли «Эндикотт Майнз», оказались бракованными, и пришлось срочно заменить партию. Третий раз в течение года Дюпон перехватил у нас правительственный заказ на поставку прессованного карбида.

Полдня я провел за изучением цифр, и в конце концов они совпали с нашим процентом прибыли. Когда я предложил пересмотреть нашу политику, Джейк Платт запротестовал. Главным его возражением против снижения уровня прироста был тот факт, что отец не видел смысла в работе, приносящей менее двенадцати процентов прибыли. Я взорвался и сказал Джейку, что теперь я управляю фабрикой, а как управлял отец — это его личное дело. Далее я доказал, что мы можем снизить цену по сравнению с Дюпоном по крайней мере на три цента за фунт.

Было пять часов, когда пришли начальники цехов с данными о производстве. Я только хотел заняться с ними, как Невада отвлек меня.

— Джонас, — окликнул он меня.

Я поднял взгляд. Невада весь день находился в кабинете — молчал, сидя в углу, и я совсем забыл о его присутствии.

— Да? — ответил я.

— Ничего, если я уеду пораньше, — спросил он. — У меня есть кое-какие дела.

— Конечно, — сказал я, просматривая производственные ведомости. — Возьми «Дьюзенберг». Меня отвезет домой Джейк.

— Нет необходимости. Я оставил свою машину на стоянке.

— Скажи Роберу, что я буду дома к восьми, как раз к обеду.

— Хорошо, Джонас. Я передам, — как-то помявшись, ответил Невада.

Я освободился несколько раньше, чем предполагал, и уже в половине восьмого остановил «Дьюзенберг» возле дома. Невада с двумя чемоданами в руках спускался по ступенькам.

Он удивленно посмотрел на меня.

— Ты приехал раньше...

— Да, — ответил я.

Невада подошел к машине и стал укладывать чемодан в багажник. Я увидел, что багажник забит вещами.

— Куда ты собрался со всем этим барахлом?

— Это мои вещи, — грубо ответил он.

— А я и не говорю, что они не твои. Я спрашиваю куда ты собрался?

— Я уезжаю.

— На охоту?

Когда я был мальчишкой, мы с Невадой всегда ездили на охоту в горы в это время года.

— Нет, — сказал он. — Совсем.

— Постой, — воскликнул я. — Ты не можешь так уйти.

Его темные глаза уставились на меня.

— Кто сказал, что не могу?

— Я. Что я буду делать без тебя?

— Ничего, все будет в порядке. Ты уже не нуждаешься в том, чтобы я вытирал твой сопливый нос. Я наблюдал за тобой последние дни.

— Но... — попытался протестовать я.

— Любая работа подходит к концу, Джонас. — Невада медленно улыбнулся. — Эту работу я выполнял почти шестнадцать лет. Теперь мне уже нечего здесь делать. Мне не нравится получать деньги, не зарабатывая их.

Я внимательно посмотрел на него. Он был прав. В нем было слишком много от мужчины, чтобы быть слугой.

— У тебя достаточно денег?

Он кивнул.

— За эти шестнадцать лет я не истратил ни цента собственных денег. Твой отец не позволял мне делать этого.

— А чем ты собираешься заняться?

— Поеду к старым приятелям. Мы собираемся организовать на побережье в Калифорнии шоу из жизни Дикого Запада. Надеемся на большой успех.

Мы молча постояли обнявшись. Потом Невада опустил руки и сказал:

— Пока, Джонас.

Я сжал его руки и почувствовал, как на глаза наворачиваются слезы.

— Пока, Невада. — Он обошел машину и сел за руль. Заведя мотор и выжав сцепление, он поднял руку в прощальном привете и тронулся в путь. — Дай о себе знать, — крикнул я вслед и стоял, провожая его взглядом, пока автомобиль не скрылся вдали.