Городок Нонстед - Марцин Мортка

Позже Натан не мог вспомнить, как долго они шли. Он помнил папоротники, мокрые джинсы, небольшой ручеек, помнил бурелом. Писатель помнил, что несколько раз пытался разговорить Скиннера — на любую тему — но каждый раз ответом была тишина. Этот тип молчал как заколдованный. Но вдруг схватил Натана за плечо, и потянул вниз.

Его просто поразило это резкое движение. Воображение писателя подсовывало целую серию объяснений странного поведения спутника — одно неправдоподобней другого, но ни одно из них не подготовило его к неожиданной волне ужаса. Пораженный, он отодвинул Скиннера, и хотел уже убегать, но потом понял, что ему показывает товарищ по походу.

Натан проглотил слюну, сумел совладать со страхом и поднял голову. Что-то поблескивало на черных стволах деревьев, что-то цветное и знакомое…

Отблески полицейского проблескового маячка?

Страх исчез, его вытеснила обычное любопытство.

Натан видел неясный темный силуэт — домика? сарая? — и человека в мундире, который приближался к строению медленно и осторожно. Свет его фонаря скользил по стенам.

— Макинтайр? — окрик был слабым и невыразительным. — Томас Макинтайр?

Вокруг царила тишина, как будто насмехающаяся над криками полицейского. Тот дважды обошел вокруг домика. Казалось, служитель закона сильно испуган.

— Придурок Оуэн, — хрипло прошептал Скиннер. — Не этим путем.

Его глаза блестели нездоровым энтузиазмом. Он стиснул кулаки, что захрустели суставы. Шумит дождь. Вдруг ожило полицейское радио. Полицейский, которого Скиннер на звал Оуэном, подпрыгнул, и с явным облегчением побежал к машине. Через минуту хлопнули двери, и зарычал мотор отъезжающей машины.

— Вот, блин, — пробормотал Скиннер, снимая шапку и вытирая лоб. — У тебя есть закурить?

— Есть, — ответил Натан, протягивая ему пачку “мальборо”. — И есть очень много вопросов.

— Я не удивлен, — лесоруб прикурил, не спуская глаз со строения. Невысокая крепкая конструкция с ввалившейся крышей напоминала избушки трапперов, которые житель Нью-Йорка видел по телевизору. Почерневшие стены, будто бы пережившие пожар. Все вместе производило особенное пугающее впечатление. Натан почувствовал, как по спине пробежали мурашки.

— Хочешь подойти поближе? — неожиданно спросил Скиннер.

— Н-н-нет. Необязательно.

Лесоруб кивнул и выпустил дым. Где-то заорала птица.

— Что это? — допытывался Натан, хотя понимал, что он не хочет узнать правду.

— Обычная хибара. Чертова куча дерева. Когда первопоселенцы основали этот город, эту хижину построил один гость, который не нашел с ними общего языка. Он воровал еду, баловался магией. Когда пришла долгая зима, он совсем оголодал. Пришел в Нонстед, чтобы просить о помощи. Но его прогнали, и тогда он проклял целый город. Ты можешь в это поверить?

Натан с напускным легкомыслием пожал плечами.

— Абсолютная чушь. Это место называется “Отшельница”. И что-то есть в этой хибаре. — Скиннер прикусил губу. — Только никто не знает, что именно. От любого, кто туда попадает, отворачивается удача. Знаешь, такое проклятие, как в книгах Кинга. Говорят, эта хижина притягивает людей. Если заблудишься в этом лесу, то рано или поздно к ней выйдешь. Никогда в жизни. А потом все для тебя кончится.

Он говорил отрывочными предложениями. Его глаза продолжали блестеть, он все время смотрел на строением. Забытая сигарета догорала между пальцами.

— Да, это чушь, — признал Натан, прилагая усилия, чтобы не выдать волнения. — Кажется, Макинтайр заблудился где-то еще. А эта историйка о проклятии совсем ничего не значит.

— Мой старик заблудился в лесу, — прервал его Скиннер. Он уже не смотрел на “Отшельница”, взгляд ушел куда-то мимо хибары — в мир воспоминаний. — И это удивительно, ведь он был лесником. Он вырос в этих лесах и знал каждый куст. Но однажды не вернулся домой. Радио молчало. Его никто не видел. Мобильников тогда еще не было. Мы его искали всю ночь. Под утро он вышел из кустов прямо на Миллера. Был голый, лицо разодрано, несколько синяков, ничего серьезного. Гораздо хуже было то, что отец никого не узнавал. Никого. Ни меня, ни матери, ни ближайших приятелей. Его отвезли в больницу в Моррисон. Им занимались лучшие врачи, но все без толку. Через два дня папа умер. И знаешь, какие были его последние слова?

— Нет, — прошептал Натан. Его била дрожь.

— Если по правде, то я тоже не знаю. Я сидел в коридоре, и задремал. И вдруг услышал крик мамы “Какая “Отшельница”?” Она была взволнована: “О чем ты говоришь?” Я хотел встать и войти, но она выбежала в коридор с криком “Врача! Врача! На помощь!” Я тогда так и не поговорил с отцом.

— Мне жаль…

— Не неси чушь. Ты его даже не знал. Ладно, не будем об этом. Я это запомнил и решил отомстить. Подбил несколько парней, выпили для храбрости и приехали сюда ночью. Я, Оуэн, который позже стал копом, и Алекс. Облили бензином, подожгли и смылись к машине. Стояли и смотрели, как все занимается. Даже услышали, как обвалился потолок, искры полетели. Но приехал через полгода, и оказалось, что ничего с хибарой не случилось. “Отшельница” стояла, будто бы ничего и не было. Будто бы банда пьяных хулиганов не спалила ее совсем. Как ни в чем не бывало. Улавливаешь?

Натан не ответил. До вечера еще оставалось достаточно времени, насколько он мог судить. Но между грозными, когтистыми ветвями деревьев, окружавших поляну, уже появились глубокие, становящиеся все более темными тени. Казалось, что со сливающейся с ними “Отшельницей” происходят потрясающие изменения — дом разрастался, разбухал, угасал, рассыпался, и начинал воссоздаваться вновь. Писатель уже ни в чем не был уверен.

— Скиннер, — прошептал он. — Давай уедем отсюда.

— Да. — Молодой лесоруб потряс головой, будто бы только что проснулся. С удивлением посмотрел на сигарету, тлеющую между пальцами, выбросил ее и затоптал. — Пошли.

Когда они сели в салон “Мустанга”, Натан сказал:

— Я приезжал сюда пару лет назад. Нонстед показался мне тихим, спокойным городком. В самый раз для того, кто ищет тишины и покоя.

— Правда? — скривился Скиннер, поворачивая ключ в гнезде зажигания. К облегчению Натана, “Мустанг” завелся с пол-оборота, и поехал по лесной дороге. — Ты, твою мать, ошибся. Все как раз наоборот.

И они ехали, ускользая от все более длинных пальцев мглы.

Когда они выехали на асфальтированную дорогу — наконец-то след цивилизации — Скиннер прокашлялся, повернул кепку козырьком назад и несколько раз попытался завести нейтральную беседу, надеясь побороть унылое настроение.

Напрасно — разбуженный им кошмар вгрызался в сердце писателя. Натан упорно молчал, глядя на пролетающие за окном строения, серые в синей дымке.