Горький конец - Рекс Стаут

Я вертелся, как уж на сковороде, пытаясь придумать лучший план действий. Проще всего было, пожалуй, сыграть отъявленного мерзавца, к чему я и приступил, скорчив свирепую гримасу.

— Значит, он считает меня трусом? — Я выдавил недобрый смешок. — И надеется, что я приму его предложение? Нет уж, дудки! Не на такого напал!

— Сколько вы возьмёте?

— Я уже говорил! Я не уступлю ни цента!

— Это глупо, — резко сказала она. — Вы тоже делаете ошибку. Глупо рассчитывать, что мой брат так легко расстанется с миллионом долларов.

— Выложит как миленький. В противном случае я ему не завидую.

— Нет. Он не согласится. — Женщина заёрзала на кресле, и в какой-то миг мне даже показалось, что она сейчас упадёт. — Все мужчины — глупцы, — с горечью произнесла она. — Я-то думала, что со своим трезвым умом сумею сама о себе позаботиться, но мужчины рассеяли мои надежды в пух и прах. Нет, я не отрицаю, что у вас есть определённое право, но требовать такую сумму… просто нелепо. Согласна, то, что предлагает мой брат, тоже смехотворно. Жаль, что у меня нет собственных средств. Но вы оба просто упрямые ослы. Он так и не научился соглашаться на компромиссы, да и вы, судя по всему, тоже. Но на сей раз вам придётся пойти на взаимные уступки; вам деваться некуда.

Отъявленный мерзавец, то бишь я, гаденько ухмыльнулся и процедил:

— Он дешёвый упрямец и трепло. Для достижения компромисса нужно согласие обеих сторон. Как насчёт него?

Она открыла было рот, но тут же снова сомкнула губы.

— Вот видите, — язвительно хмыкнул я. — Похоже, вы тоже сели в лужу. На что вы рассчитывали, заявившись ко мне с этой болтовнёй? Думали сбить цену, чтобы разницу положить в карман, да? Нет уж, фокус не удастся!

— Но тогда я сумела бы уговорить…

— Нет! — Я встал. — Вы хотите уладить дельце полюбовно. Я тоже. И он, насколько мне известно. Что ж, давайте поедем к нему вместе. Вот там и скажете нам обоим насчёт компромисса. Тогда и посмотрим, чья возьмёт. Поехали.

— Как, прямо сейчас? — испуганно встрепенулась она.

— Да, прямо сейчас.

Она упиралась. Она возражала. Но я был непреклонен, как скала. Козыри были у меня в руках, и я умело пользовался ими. Когда я облачился в пальто, она продолжала сидеть, кусая губы. Потом решительно встала и зашагала к двери.

Когда мы спустились по лестнице и вышли на улицу, перед подъездом стояла только моя машина; дамочка, должно быть, прикатила на такси. Я сомневался, чтобы у Филипа Тингли был собственный автомобиль, поэтому, дойдя до угла, остановил такси. Женщина забилась в самый угол; я, решив оставаться Филипом до конца, демонстративно уселся в противоположный угол, успев услышать адрес — семидесятые улицы чуть восточнее Пятой авеню. Во время езды все молчали, словно воды в рот набрали.

Она позволила Филипу расплатиться с водителем, что, учитывая его стеснённые обстоятельства, показалось мне верхом жмотства. Перед внушительной, разукрашенной орнаментами дверью она выжидательно остановилась, так что мне пришлось самому нажать на ручку и распахнуть дверь. Внутренняя дверь открылась уже сама, без моего вмешательства, и женщина прошла вперёд. Я шёл по пятам. Швейцар в ливрее закрыл дверь.

Дамочка увяла и съёжилась буквально у меня на глазах. В лице — ни кровинки. Чувствовалось, что она страшно напугана. Она спросила слугу:

— Мистер Джадд наверху?

— Да, мисс Джадд.

Она провела меня в огромную комнату с камином, заставленную книгами и моими любимыми креслами. В одном из них сидел субъект, которого я терпеть не мог. Когда мы вошли, он повернул голову.

— Гатри, — сдавленно сказала мисс Джадд, — я подумала, что лучше…

Увидев, как сверкнули его глаза, она прикусила язык. Такой залп уложил бы и носорога.

Я шагнул вперёд и спросил у Джадда:

— Эйкен здесь?

Джадд и ухом не повёл. Он обратился к сестре, словно она была кучкой грязи:

— Откуда взялся этот тип?

— О, это долгая история, — вмешался я, — но я постараюсь не затягивать. Она зашла домой к Филипу Тингли, застала в квартире меня и решила, что я — это он. — Я небрежно махнул рукой. — Перепутала. С кем не бывает?

— Она решила… — Джадд, казалось, лишился дара речи. Уже ради одного этого стоило проделать весь этот путь. Его сестра смотрела на меня, выпучив глаза.

Джадд опомнился первым.

— Пошла вон! — завопил он, брызжа слюной от бешенства. — Дубина стоеросовая!

Она понурилась и ушла как побитая собака, поджав хвост.

Дождавшись, пока за ней закроется дверь, я произнёс:

— Мы с ней имели долгий разговор по душам. Занятное складывается положеньице. Теперь, пожалуй, я передам вам то приглашение, ради которого пришёл к вам вчера, когда вы меня выставили. Мы с вами едем на Тридцать пятую улицу, чтобы вы могли побеседовать с Ниро Вулфом.

— Я хочу поговорить с вами, — процедил он. — Сядьте.

— Нет уж, увольте, я первый пригласил. К тому же вы мне не нравитесь. Если же станете вилять и упираться, то, клянусь честью, я отдам вас на съедение прессе и заложу самой бульварной газетёнке. — Я указал на дверь. — Выход здесь…

Вулф сидел за столом. Я сел за собственный стол и открыл блокнот. Гатри Джадд расположился в красном кожаном кресле.

Вулф осушил стакан пива, смачно утёр губы и откинулся на спинку кресла.

— Похоже, вы не понимаете, — заговорил он, — что уже не контролируете положение. От вас теперь зависит только одно — вы можете сэкономить нам немного времени, что, возможно, зачтётся в вашу пользу. Никаких обещаний я давать не стану. Всё, что нам нужно, мы вполне можем выяснить и без вас — мы или полиция. Полицейские, конечно, работают неуклюже и порой неосторожно, но, когда берут след, идут по нему до конца. Нам известно, что Филип Тингли — сын вашей сестры, и это самое главное. Именно это вы пытались утаить. Остальное нужно только, чтобы упростить дело. Кто, например, отец Филипа?

Джадд, насупившись и стиснув зубы, молча смотрел на него исподлобья.

— Кто отец Филипа? — терпеливо повторил Вулф.

Джадд молчал.

Вулф пожал плечами.

— Как хотите. — Он повернулся ко мне: — Вызови инспектора Кремера. Он ему быстро развяжет язык… Вы что-то сказали, сэр?

— Да! — рявкнул Джадд. — Чёрт бы вас побрал! Отец Филипа мёртв. Его звали Томас Тингли. Он был отцом Артура.

— Понимаю. Следовательно, Артур приходился Филипу братом.

— Сводным. — Судя по физиономии Джадда, он предпочёл бы, чтобы из его рта вылетали пули, а не слова. — Томас был женат, и у него было двое детей — сын и дочь. Сына звали Артур.

— А его жена была ещё жива, когда…

— Да. Моя сестра поступила работать на фабрику Тингли в 1909 году. Мне тогда было двадцать пять, я ещё делал первые шаги в жизни. Ей было девятнадцать. Артур был младше меня на год или два. Его отцу, Томасу, было под пятьдесят. В 1911 году сестра сказала, что ждёт ребёнка, и призналась мне, кто его отец. Я тогда уже начал неплохо зарабатывать и отослал её в деревню. В сентябре того же года она родила мальчика. Сестра сразу возненавидела младенца. Она отказывалась даже смотреть на него. Мальчика поместили в детский дом, и мы оба о нём забыли. Я был тогда настолько занят своими делами, что, пожалуй, утратил всякую осторожность. Уже много лет спустя мне пришло в голову, что там могли остаться записи, которые лучше уничтожить, и я навёл кое-какие справки.

— Когда это было?

— Только три года назад. Тогда я и узнал, что случилось. Томас Тингли умер в 1913 году, а его жена — год спустя. Его сын Артур в 1912 году женился, но его жена погибла в результате несчастного случая. А в 1915 году Артур законным образом усыновил четырёхлетнего мальчика из того самого детского дома.

— А откуда вам известно, что это тот самый мальчик?

— Я беседовал с Артуром. Он знал, что мальчик доводится ему сводным братом. Его отец на смертном одре рассказал ему всю эту историю и завещал заботиться о мальчике… по секрету, ведь к тому времени ещё была жива жена Томаса. Два года спустя, после того как погибла жена Артура, не оставив ему детей, он и решил усыновить Филипа.

— Вы сказали, что наводили справки. А у Артура имелись эти бумаги?

— Да, но он наотрез отказался расставаться с ними. Я пытался уговорить его. Предложил… баснословную сумму. Несусветную. Но он упёрся рогом — ко мне он симпатий не питал, да и в мальчике, который рос неуправляемым разгильдяем, он разочаровался.

Вулф спросил:

— И вы решили добыть эти записи иными методами?

— Нет, ничего подобного. — Уголок рта Джадда дёрнулся. — Не пытайтесь вывести меня из себя. У вас ничего не выйдет. И к убийству я тоже не причастен. Я слишком хорошо знал Артура и не опасался с его стороны подвоха, тем более что он сам пошёл мне навстречу. Он спрятал все бумаги в запертую коробку, которую поместил в свой сейф, завещав коробку со всем содержимым мне. Правда, он не сказал мне, где хранит эти бумаги. Я выяснил это позже.