Превращение - Кэрол Берг

К принцу и его келидскому гостю я подошел в конце. Таковы были традиции.

Я с трудом заставил себя снова прикоснуться к изящным пальцам келидца, но, по крайней мере, я мог не смотреть на него. Потом я омывал руки Александра. Он поднял мою голову и хитро улыбнулся мне, словно я был его соучастником, а не тупым орудием.

– Отлично, Сейонн. Разве дерзийцы не самый учтивый народ?

– Да, господин, – прошептал я.

– Ты можешь идти. Никто из моих гостей не пожелал тебя.

Я коснулся головой пола и вышел. Потом я долго блуждал по дворцу, прежде чем выбрался из него. И меня стошнило, едва я вышел в холодный ночной воздух.

Глава 5

В эту ночь я не смог заснуть. Я испробовал все известные мне способы, но никогда еще холод не казался мне таким мертвящим, а от тьмы не веяло таким ужасом. Открывал ли я глаза, закрывал ли их, я непрестанно видел перед собой ледяные голубые глаза келидца, и темнота моего подвала обернулась мраком безумия. Я забивался в угол, я метался от стенки к стенке до тех пор, пока у меня не задрожали колени, и я не смог больше сделать не шага. Я изо всех сил старался не думать, не вспоминать, не видеть. Я уставился в потолок, и глядел в него до тех пор, пока не заметил золотую нить, обрамляющую ведущий в подвал люк, и я схватился за эту нить, как тонущий хватается за соломинку. Я сумел убедить себя, что шаги и голоса, которые я слышу у себя над головой, принадлежат людям, людям, у которых есть душа, чьи глаза не похожи на глаза демона. И когда шаги и голоса затихли, и золотая нить померкла, я застонал и закрыл лицо руками.

Только не неделю, Дурган. Не пять и даже не три дня. Если ты человек, надсмотрщик, не держи меня одного долго, а не то, когда ты в следующий раз отопрешь дверь, ты найдешь здесь жалкого безумца.

Вдруг демон вселится в меня, чтобы питаться моим гневом, который копился во мне, долгое время не находя выхода? Я убеждал себя, что этого не может быть. Не в обычаях демона соединять новую телесную оболочку с той, что ему уже удалось захватить в другое время и в другом месте. Но и это здравое рассуждение ничуть не помогло, когда я, голый, сидел, скорчившись, в темноте и безуспешно пытался заставить себя спать.

Человек может вынести гораздо больше, чем предполагает. На второй день я уже спал, хотя и не так безмятежно. Мне трижды приносили пищу и воду, из чего я заключил, что со дня торжественного обеда прошло три дня, когда Дурган спустил мне лестницу. И хотя я уже овладел своими чувствами, я взлетел вверх по лестнице прежде, чем она коснулась пола.

Надсмотрщик с любопытством оглядел меня, когда я, дрожа, опустился на свежую солому, расстеленную на полу дома. Было раннее утро.

– Что, последние дни дались не так просто, как раньше? Я слышал, как ты стонал.

– Да нет, пустяки, – помещение для рабов было не самым тихим местом для ночного отдыха. У большинства рабов были причины видеть во сне кошмары, у меня их тоже было предостаточно. Однако за малейшими проявлениями безумия тщательно следили. Сумасшедшие рабы опасны. Они немедленно исчезали, и никто не знал, куда.

– Подготовься. Сегодня ты пойдешь в Главный Зал для аудиенций. Рядом с креслом принца будет стоять стол. Ты сядешь за этот стол и подготовишь все для письма. Бумагу, чернила и все остальное возьмешь у третьего управляющего. Вопросы есть?

Я спросил, где мне найти третьего управляющего, и что мне придется писать в этом огромном зале.

– Сегодня первый день Дар Хегеда. Будут письма, указы, приговоры и распоряжения.

– Рабам часто доверяют такую работу?

Дурган наклонил голову набок и посмотрел куда-то вдаль.

– Не часто. Вообще никогда. Я слышал, – он уставился на мою левую щеку, – что, скорее всего, его высочество хочет иметь под рукой живое напоминание о последних событиях, когда начнут приходить лорды, – Дурган понял, что проболтался, и покраснел. Ему следовало подумать, прежде чем отвечать мне. Я ведь просто задал вслух вопрос, который не давал покоя ему самому.

– Поторопись и не болтай лишнего.

– Слушаюсь, – я поклонился ему, прежде чем направиться к бочке.

Этим холодным утром мне пришлось сломать корку льда, чтобы добраться до воды. До меня это уже делали другие: на поверхности воды стояла миниатюрная скала, словно выстроенная таинственной рукой. Она состояла из смерзшихся осколков льда, залитых водой, снова разбитых и снова залитых. На тупом ноже для бритья виднелись смерзшиеся остатки волос всех оттенков и видов. Я уже видел тех, кто жил со мной в этом доме. Они бродили по коридорам и кухне, но они, в их фензеях, с выскобленными головами, были для меня не больше, чем марионетки. Во всем дворце было три живых существа: Дурган, который кормил меня и разговаривал со мной, Александр, который держал мою жизнь в своем кулаке, и келидец… демон.

Дурган сидел на полу в дальнем конце комнаты перед небольшой жаровней и точил длинный старомодный меч. Он посмотрел мне вслед, когда я пошел к двери.

– Мне сказали, у тебя есть имя.

Я молча кивнул, приготовившись к худшему.

– Эззарийцы не любят, когда их зовут по имени, – он продолжал методично водить лезвием по серому камню. Это был не вопрос, а утверждение, но он, казалось, ждал ответа. Он сказал не все, что хотел. Это было очень странно.

– Ты кое-что знаешь об эззарийцах, – ответил я в тон ему, уверенный в том, что он не знает ничего, что хотя бы отдаленно напоминало правду. Замкнутость, сдержанность составляли суть нашей натуры.

– Моя семья с юга. Из Кареша.

Кареш был маленьким городком, затерянным среди зеленых лугов Манганара, приблизительно в четырех днях пути от границы Эззарии. Когда я был еще ребенком, мы торговали с Карешем, мне, мальчишке, он казался огромным перенаселенным городом после наших бесконечных и почти безлюдных просторов.

– В Кареше варят лучший в Империи эль, – сказал я. – А наши мельники всегда закупали пшеницу только там.

– Точно, – толстые пальцы прижали блестящее лезвие к камню. Разговор был окончен. Было сказано гораздо больше, чем могли вместить слова.

Я снова направился к двери, потом остановился, прикрыл глаза и негромко произнес:

– Мастер Дурган, не попадайся на глаза келидцу.

Краем глаза я видел, как дернулась его голова, и я чувствовал его взгляд, пока бежал через многолюдный двор к кухонной двери. Я ощущал себя самым большим дураком, когда-либо появлявшимся на свет. Одно доброе слово ничего не меняло. Дурган все равно означал порку.

Зимний Дар Хегед длился двадцать три дня первого месяца года. Каждое знатное семейство Дерзи присылало своего представителя, дениссара, который приезжал, чтобы доставить полагающуюся долю налогов, узнать, сколько людей, лошадей и провианта необходимо приготовить к весенней кампании, разобрать тяжбы с другими семействами, рассказать, какое именно дело нуждается во внимании повелителя. Улицы Кафарны были запружены знатными воинами и их свитой, солдатами с мрачными лицами, сопровождающими обозы с деньгами, людьми, взволнованными встречей с родственниками или детьми, перешедшими после женитьбы в другой клан. Уличные торговцы, лавочники и владельцы постоялых дворов пытались извлечь максимальную выгоду из приезжих, то и дело вспыхивали ссоры и драки, связанные с дележом земель или собственности. Дар Хегед был временем заключения браков, объявления о помолвках, составления контрактов, оформления торговых и юридических сделок всех видов.

У меня не было возможности наблюдать за суетой улиц, только за делами принца. Александр сидел в меньшем из двух позолоченных кресел на возвышении в глубине закопченного Зала в обществе десяти советников, представителей старейших фамилий Дерзи. Но они присутствовали здесь только для вида. Император, или в данном случае его сын, имел право сказать последнее слово по любому вопросу. Ряд налогоплательщиков и просителей тянулся через всю огромную залу, вдоль стен которой толпились сочувствующие: домочадцы, слуги и просто зеваки, те, кто сумел пробиться через толпу.

Мой стол стоял справа от кресла принца, под углом и довольно близко, так, чтобы я мог видеть и слышать и принца, и стоящего перед ним просителя. Рядом с моим столом стоял еще один, на нем лежал метр, стояли весы и ряд блестящих медных гирь. Управлялся со всем этим Главный императорский рикка магистрата мер и весов. В каждом городе и деревне, где был рынок, был и рикка, следящий за весами торговцев, проверяющий качество монет и контролирующий сделки.

Наша работа начиналась рано утром и продолжалась до самого вечера. От долгого писания у меня ныла рука, и все пальцы были заляпаны чернилами. Дело каждого посетителя записывалось в переплетенный в кожу огромный том, туда же переписывались все относящиеся к делу письма и документы, оригиналы которых отсылались не приехавшим на Дар Хегед ответчикам.

Присутствие в Зале чужеродца, да еще и раба, возмущало дерзийцев. Они давали мне понять это, проходя мимо или ожидая, пока я закончу оформление их бумаг: до меня доносились высказанные громким шепотом ругательства, проклятия и описания того, какой именно должна быть моя смерть. Наверное, Дурган был прав, меня выставили на всеобщее обозрение с какой-то целью. Я замечал быстрые взгляды и перешептывания, явно касающиеся меня и той роли, которую я сыграл в падении лорда Вейни и гибели лорда Сьержа. Все перешептывания замолкали, когда принц бросал на болтунов хмурый взгляд, но как только он приступал к разбору следующего дела, они принимались за свое.