Тайна Святого Арсения - Иван Феодосеевич Корсак
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
10
И опять у императрицы земля под ногами была упругой, даже прогибалась, легко ходила она, словно сила какая поднимала ее – суд над Мациевичем стал настоящей викторией. Сопротивление мятежного духовенства удалось задушить руками самого духовенства, не подняв при этом волнений или беспорядков настороженного люда.
Это томное ощущение виктории звучало в голосе императрицы Екатерины, когда она выступала на очередном заседании Синода. Блеск увлажненных глаз, уверенная и гордая осанка,– у императрицы было достаточно оснований говорить сегодня как триумфатор, как полная хозяйка ситуации.
"Но каким образом может происходить то, что вы не поражены огромностью тех богатств, которыми вы владеете и которые делают вас настолько могущественными, что вы должны были почувствовать, что ваше такое положение совершенно противно духу вашего призвания. Разве вы не наследники апостолов, которым Бог заповедовал проповедовать презрение к богатствам и которые могли бы быть только бедняками; царство их было не от мира сего; вы соглашаетесь со мной? Разве не правда то, что я решилась возвестить вам?".
Легкий упрек в голосе императрица может позволить себе лишь в начале. Пусть хоть один из этих душпастырей, привычных к высокому почитанию, пусть хоть один попробует поднять голос – у нее будет, чем на место поставить. В келье Арсения Мациевича найдены во время обыска письма многих здесь присутствующих, сияющих раззолоченным облачением; эти арестованные письма до поры до времени пусть полежат, но их она может вынуть когда-либо в случае надобности. Императрица может и должна сейчас разговаривать с ними иным тоном, где уместен металл, а не женские упрёки.
"Как же можете вы пользоваться богатствами, не противореча своему положению, которое должно быть неразлучно с христианской бедностью? Как смеете вы без угрызения совести пользоваться таким имуществом и поместьями, которые дают вам могущество, как царям? Ах! Разве вы не имеете под своею властью рабов больше, чем некоторые европейские государи имеют подданных? Вы слишком просвещенны, чтобы не понимать, что все это состояние производит так много злоупотреблений во владениях государства, что вы не можете его сохранить за собой, не будучи несправедливыми по отношению к самому государству; а вы должны сознавать, что вам менее, чем кому-либо другому, позволено быть несправедливыми и если вы несправедливы, то вы тем более виновны в этом, что лучше других знаете свои обязанности".
Румянец, пятнистый и злой, выступил на лице императрицы. Как еще им объяснить: отныне вы не служители алтаря, не духовные сановники, а является государственными лицами и власть монарха для вас более всего.
"И если я должна рассчитывать на вашу верность, преданность, то я должна также льстить себя надеждой, что найду в вас особенно преданных моей короне верных подданных. Если это так, то не умедлите же возвратить моей короне то, что вы похитили у нее незаметно – постепенно".
Неподвижными, высеченными из камня сидели члены Синода, боясь даже переглянуться, даже пошевелиться. Они отныне – воры? Они, берегшие и стремившиеся преумножить веками подаренное монастырям и церквям? Те, которые школы открывали, типографии или госпиталя для неимущего люда? Значит, именно они обворовали эту разгоряченную и разгневанную приблуду, которая невесть откуда прибилась на их седые головы, у которой нет и капли русской крови, но так наивно нагло, словно горстями песка, бросает им между глаз: "Все русское – мое!".
Но кто посмеет выразить такое вслух? Среди арестованных писем Мациевича есть письма Гавриила Санкт-Петербургского и Афанасия Тверского, Амвросия Крутицкого и Тимофея Московского. Достаточно стрясти из тех страниц пыль, а чернила по времени выцвести еще не успели. Кто посмеет, когда еще перед глазами Арсений Мациевич, заболевший простудою в дороге, и цинга после Камчатских экспедиций не захотела оставить его – вылезли волосы, гнойные раны раз за разом открывались на теле; Мациевич, уважаемый иерарх, ставший расстригою, словно настоящий воришка?
Императрица внимательно вглядывалась в покрытые морщинами лица сановитых душпастырей перед собой, она, наверное, догадывалась, какие неучтивые мысли роятся в этих вроде бы весьма мудрых головах, но это ее никоим образом не огорчало, быстрее радовало и смешило; что-то подзуживало ответить смешным русским словцом – русские присказки старательно и охотно стала зубрить, ответить что-то наподобие "А выкуси!" ей хотелось, но не могла.
Однако сразу после заседания Синода села за письменный стол. Вольтеру надлежало сообщить о своей добросердечности: "Арсений, епископ Ростовский… был сужденным митрополитом Новгородским, и всем Синодом осужден, как фанатик, виновный в замыслах враждебных, как православной вере, так и верховной власти, лишенный сана и священничества и переданный в руки светского начальства. Я дала ему прощение и удовлетворилась тем, что перевела его в монашеское звание".
С другим документом уже на ночь погнали гонцы, не жалея коней, как значилось в высочайшем повелении, повезли гонцы еще одно распоряжение. Кудрявые строки на дорогой бумаге гласили: "Ровняя себя в протерпении Златоусту, стараясь возбудить ропот и неудовольствие на правительство, в коварных затеях не разбирал способов, ибо и лжи клеветы и пророчества и молитвы и слова Божии он не усовестился употреблять всуе… А по сему – под крепкое смотрение, и ни бумаги, ни чернил не давать там".
Гнали кони ложбинами и перелесками, так что даже белая пена из удил летела, спешили гонцы…
11
Прокурор Нарышкин отыскал Арсения Мациевича на монастырском дворе. Митрополит, трудно дыша, рубил дрова – по постановлению суда он несколько раз в неделю должен был мыть полы, рубить дрова, выполнять другую черную работу. Арсений как раз с выдохом загнал топор в толстое полено, однако оно, сучковатое, с первого раза не поддалось, и тогда Арсений вместе с застрявшим топором поднял его над головой, чтобы во второй раз, уже обухом, ударить по колоде; полено то ли тяжеловатое, то ли сил не хватило, повело его прежде в одну сторону, тогда в другую, он заточился, будто пьяный.
– Имею обязанность провести допрос, – представился Нарышкин.
Арсений молча взялся освобождать топор из нерасколотого полена, пуляя и дергая за топорище, наконец, ему это удалось и он так же, не обмолвившись словом, пошел за Нарышкиным.
Прокурор, судя по всему, был хорошо осведомлен с монастырской жизнью Мациевича.
"Предыдущие императоры
